Дальгрен
Часть 108 из 208 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он хлопнулся на пол (снова заметил, насколько проще, несмотря на мозоли, различать текстуру грязных половиц той ногой, которую он не обувал, чем той, на которую надевал сапог), взял газету, брошенную Сиамом на ящике. (Ткань штанов натянулась на коленке, поцарапанной, когда Шкет взбирался на антресоли.) В верстке «Вестей» нередко оставались небрежные пустоты. Он полистал, нашел одну и снял ручку с петлицы.
У меня была мать, у меня был отец. А теперь я не помню, как их звали. Не помню, как зовут меня. В комнате спят двое, что ближе ко мне на сколько же лет и на тысячи миль; и в этом страшном свете я почти готов признать, что их люблю.
Он пролистал назад и отложил газету на ящик. В этом новом свете страницы пожелтели.
И пустота оказалась не пустой.
Нижнюю четверть выделили под рекламу. Двухдюймовые буквы в рамке возвещали:
МЕДНЫЕ
ОРХИДЕИ
А рядом с названием, кеглем помельче, курсивом, в кавычках набраны стихотворные строки.
Он губами сложил: «…в этом ладане», – и застрял. Запрокинул голову от мурашек по шее (и закрыл глаза от света; веки изнутри были цвета апельсиновой кожуры), открыл глаза, посмотрел в газету. Прочел неверно: «…этом падении». Выдохнул.
Почему они выбрали эти строки, удивился он. Без предыдущих двух или следующей они… ничего не значат? Щелкая кнопкой авторучки, он озадаченно раздумывал над этим порезанным образом.
В чем тут замысел?
(Что он хотел написать?)
На лбу выступила влага; глаза уплыли к колонке, набранной слева от… рекламы; и зацепились за «…Новик…». Чтобы стряхнуть смятение, он перевел взгляд выше:
Нас покинул наш резидентный поэт: в шесть тридцать, точности ради, после прощального завтрака, приготовленного миссис Альт, – среди гостей, вовремя восставших ото сна, были профессор Уэллмен, мистер и миссис Грин, Тельма Брандт, полковник Харрис, Роксанна и Тоби Фишер. Поспешно (увы) испив вторую чашку кофе, наш шофер Ник Педайкис прибыл из коттеджа Уэллс, дабы доставить Эрнста Новика в Хелмсфорд.
Трогательный эпизод в ходе огорчительного отбытия: молодой человек, которого мистер Новик поощрял к стихосложению, пришел ко въезду на беллонский Pons Asinorum[32] восхищенно помахать на прощание. Итак, еще одна знаменитость уезжает, увозя с собой нашу любовь. Однако Беллона, невзирая на нищету, хранит мириады прелестей.
До нас доносились слухи о прибытии очередного гостя; однако, честно говоря, мы некоторым образом сомневались, так сказать, проявится ли он. В нашем городе связь с внешним миром, как известно всем, кто пытался ее наладить, – дело в лучшем случае утомительное, неверное и мучительное. Как удачно! Наш Ник доставил мистера Новика к отправной точке дальнейшего пути в Питтсблейн и в ходе той же поездки по условной договоренности встретился с капитаном Майклом Кэмпом. Они прибыли в Беллону в начале четвертого. Капитан Кэмп не дает определенного ответа касательно длительности своего пребывания. Невозможно выразить, сколь высокую честь оказал нам этот маститый господин
«Ладан», подумал Шкет, обернулся неверно прочитанным «падением»; может, «маститый» – эхо «маски»?
Он поднял взгляд к ослепительному зрелищу, сощурился и подумал еще: проблема с галлюцинаторными красными глазами, даже с гигантским красным глазом, восстающим в небесах…
Мысль обрушила на него громаду чудовищного утешения: не может такого быть. Он бросил щелкать ручкой. На миг захотелось рассмеяться.
Галлюцинация?
Он вперил взгляд в свет, попытался распахнуть глаза до предела; они заныли и воспротивились.
Он хотел что-то написать?
Это даже не галлюцинация. Я, вероятно, лежу где-нибудь в постели, глаза у меня закрыты… это называется греза?
По стенам заплясали докучливые послеобразы.
Он отвернулся прочь, во тьму… грезя?
Щека на одеяле. Одну руку свело под боком. Внутри звон, будто он долго хохотал. Он лежал, тщась припомнить, что сейчас произошло, и грыз пальцы, пока не почувствовал вкус крови. И продолжал грызть.
Ланья заворочалась и протяжно, сонно застонала.
Шкет вынул руку изо рта, согнул пальцы, вжал их в ладонь.
– Эй, – сказал он. – Спишь?..
Ланья потянулась.
– Более или менее… – Опустила подбородок и поглядела на белокурую голову между их бедрами. – Как его зовут?
Шкет рассмеялся.
Рука Денни разжалась у него на ляжке. Белокурая голова поднялась:
– …чё?
– Как тебя зовут? – Она оттолкнула шнуры его волос.
Веки Денни сомкнулись. Он вздохнул, не ответил и снова лег.
На сей раз Шкет сдержал смех.
Ланья покачала головой; ее рука легла Шкету на лоб, отпихнула волосы, жестче, чем у Денни.
– Как он тебе? – прошептал Шкет откуда-то из глубин груди.
– Мммм?
– Я вас слышал, когда уже почти заснул. – Он ладонью обхватил ее щеку, и она повернулась губами пощупать мякоть под его большим пальцем. – Как он справился?
Она повернулась обратно. На лице ее перемешались улыбка и гримаса.
– А который из вас вот так вот… – Она засмеялась, когда он потряс ее за ухо. – Очень милый и очень резвый. – Снова глянула вниз. – Как бы это… вверх-вниз, да? И чувство юмора ничего себе.
– Можно это и так назвать.
Она опять вскинула глаза; даже в сумраке их зелень между его пальцами засияла.
– Ужасно, ужасно милый; в основном.
– А ты как?
– Ммммм. – Она закрыла глаза и улыбнулась.
– Знаешь, что он утром сделал?
– Что?
– Затащил меня сюда и сказал, что у меня отсосет, а потом привел эту девчонку.
Она открыла глаза.
– А, вот как все получилось. – Он почувствовал, как у нее задрались брови. – Ну, как вы нам, так и мы вам – нормально, пожалуй.
– Мне расклад по кайфу…
– Это я заметила. Ты тоже милый.
– …но она как-то чудила. Мне не понравилось – ну, с ней.
– Я догадалась. И вдобавок он же маленький. Или у него тоже личико младенческое?
– Ему пятнадцать. А ей семнадцать. Кажется.
Ланья вздохнула:
– Тогда, видимо, надо подождать, пока они дорастут до собственных перверсий. И кстати, ты-то как?
– Хорошо, – ухмыльнулся Шкет. – Весьма хорошо.
И, смеясь, она сунулась к нему лицом.
По его животу заскребли руки; Денни закряхтел.
В солнечное сплетенье Шкету заехал локоть. И коленка в коленку.
– Эй, осторожней, – сказала Ланья.
– Извините, – сказал Денни и рухнул на них.
Запах его дыхания – сосновый – смешался с дыханием Ланьи, напоминавшим Шкету папоротники.
– У-уф, – сказала Ланья. – Скажи мне уже наконец, пожалуйста, как тебя зовут.
– Денни, – громко сказал Денни Шкету в ухо. – А тебя?
– Ланья Колсон.
У меня была мать, у меня был отец. А теперь я не помню, как их звали. Не помню, как зовут меня. В комнате спят двое, что ближе ко мне на сколько же лет и на тысячи миль; и в этом страшном свете я почти готов признать, что их люблю.
Он пролистал назад и отложил газету на ящик. В этом новом свете страницы пожелтели.
И пустота оказалась не пустой.
Нижнюю четверть выделили под рекламу. Двухдюймовые буквы в рамке возвещали:
МЕДНЫЕ
ОРХИДЕИ
А рядом с названием, кеглем помельче, курсивом, в кавычках набраны стихотворные строки.
Он губами сложил: «…в этом ладане», – и застрял. Запрокинул голову от мурашек по шее (и закрыл глаза от света; веки изнутри были цвета апельсиновой кожуры), открыл глаза, посмотрел в газету. Прочел неверно: «…этом падении». Выдохнул.
Почему они выбрали эти строки, удивился он. Без предыдущих двух или следующей они… ничего не значат? Щелкая кнопкой авторучки, он озадаченно раздумывал над этим порезанным образом.
В чем тут замысел?
(Что он хотел написать?)
На лбу выступила влага; глаза уплыли к колонке, набранной слева от… рекламы; и зацепились за «…Новик…». Чтобы стряхнуть смятение, он перевел взгляд выше:
Нас покинул наш резидентный поэт: в шесть тридцать, точности ради, после прощального завтрака, приготовленного миссис Альт, – среди гостей, вовремя восставших ото сна, были профессор Уэллмен, мистер и миссис Грин, Тельма Брандт, полковник Харрис, Роксанна и Тоби Фишер. Поспешно (увы) испив вторую чашку кофе, наш шофер Ник Педайкис прибыл из коттеджа Уэллс, дабы доставить Эрнста Новика в Хелмсфорд.
Трогательный эпизод в ходе огорчительного отбытия: молодой человек, которого мистер Новик поощрял к стихосложению, пришел ко въезду на беллонский Pons Asinorum[32] восхищенно помахать на прощание. Итак, еще одна знаменитость уезжает, увозя с собой нашу любовь. Однако Беллона, невзирая на нищету, хранит мириады прелестей.
До нас доносились слухи о прибытии очередного гостя; однако, честно говоря, мы некоторым образом сомневались, так сказать, проявится ли он. В нашем городе связь с внешним миром, как известно всем, кто пытался ее наладить, – дело в лучшем случае утомительное, неверное и мучительное. Как удачно! Наш Ник доставил мистера Новика к отправной точке дальнейшего пути в Питтсблейн и в ходе той же поездки по условной договоренности встретился с капитаном Майклом Кэмпом. Они прибыли в Беллону в начале четвертого. Капитан Кэмп не дает определенного ответа касательно длительности своего пребывания. Невозможно выразить, сколь высокую честь оказал нам этот маститый господин
«Ладан», подумал Шкет, обернулся неверно прочитанным «падением»; может, «маститый» – эхо «маски»?
Он поднял взгляд к ослепительному зрелищу, сощурился и подумал еще: проблема с галлюцинаторными красными глазами, даже с гигантским красным глазом, восстающим в небесах…
Мысль обрушила на него громаду чудовищного утешения: не может такого быть. Он бросил щелкать ручкой. На миг захотелось рассмеяться.
Галлюцинация?
Он вперил взгляд в свет, попытался распахнуть глаза до предела; они заныли и воспротивились.
Он хотел что-то написать?
Это даже не галлюцинация. Я, вероятно, лежу где-нибудь в постели, глаза у меня закрыты… это называется греза?
По стенам заплясали докучливые послеобразы.
Он отвернулся прочь, во тьму… грезя?
Щека на одеяле. Одну руку свело под боком. Внутри звон, будто он долго хохотал. Он лежал, тщась припомнить, что сейчас произошло, и грыз пальцы, пока не почувствовал вкус крови. И продолжал грызть.
Ланья заворочалась и протяжно, сонно застонала.
Шкет вынул руку изо рта, согнул пальцы, вжал их в ладонь.
– Эй, – сказал он. – Спишь?..
Ланья потянулась.
– Более или менее… – Опустила подбородок и поглядела на белокурую голову между их бедрами. – Как его зовут?
Шкет рассмеялся.
Рука Денни разжалась у него на ляжке. Белокурая голова поднялась:
– …чё?
– Как тебя зовут? – Она оттолкнула шнуры его волос.
Веки Денни сомкнулись. Он вздохнул, не ответил и снова лег.
На сей раз Шкет сдержал смех.
Ланья покачала головой; ее рука легла Шкету на лоб, отпихнула волосы, жестче, чем у Денни.
– Как он тебе? – прошептал Шкет откуда-то из глубин груди.
– Мммм?
– Я вас слышал, когда уже почти заснул. – Он ладонью обхватил ее щеку, и она повернулась губами пощупать мякоть под его большим пальцем. – Как он справился?
Она повернулась обратно. На лице ее перемешались улыбка и гримаса.
– А который из вас вот так вот… – Она засмеялась, когда он потряс ее за ухо. – Очень милый и очень резвый. – Снова глянула вниз. – Как бы это… вверх-вниз, да? И чувство юмора ничего себе.
– Можно это и так назвать.
Она опять вскинула глаза; даже в сумраке их зелень между его пальцами засияла.
– Ужасно, ужасно милый; в основном.
– А ты как?
– Ммммм. – Она закрыла глаза и улыбнулась.
– Знаешь, что он утром сделал?
– Что?
– Затащил меня сюда и сказал, что у меня отсосет, а потом привел эту девчонку.
Она открыла глаза.
– А, вот как все получилось. – Он почувствовал, как у нее задрались брови. – Ну, как вы нам, так и мы вам – нормально, пожалуй.
– Мне расклад по кайфу…
– Это я заметила. Ты тоже милый.
– …но она как-то чудила. Мне не понравилось – ну, с ней.
– Я догадалась. И вдобавок он же маленький. Или у него тоже личико младенческое?
– Ему пятнадцать. А ей семнадцать. Кажется.
Ланья вздохнула:
– Тогда, видимо, надо подождать, пока они дорастут до собственных перверсий. И кстати, ты-то как?
– Хорошо, – ухмыльнулся Шкет. – Весьма хорошо.
И, смеясь, она сунулась к нему лицом.
По его животу заскребли руки; Денни закряхтел.
В солнечное сплетенье Шкету заехал локоть. И коленка в коленку.
– Эй, осторожней, – сказала Ланья.
– Извините, – сказал Денни и рухнул на них.
Запах его дыхания – сосновый – смешался с дыханием Ланьи, напоминавшим Шкету папоротники.
– У-уф, – сказала Ланья. – Скажи мне уже наконец, пожалуйста, как тебя зовут.
– Денни, – громко сказал Денни Шкету в ухо. – А тебя?
– Ланья Колсон.