Дальгрен
Часть 105 из 208 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Шкет сунул руку в карман, достал Тэкову батарейку.
– Вставь, а?
Лицо у Денни подергивалось, мелко и странно, как плечи. Я творю ритуалы, подумал Шкет. Они тщатся их постичь; и с усилием захлопнул воспоминание о зеленых глазах Ланьи.
Денни помацал проектор. (Цепь пощекотала Шкету грудь.) Прикусив нижнюю губу, Денни открыл сферу. Большим пальцем впихнул батарейку между контактами.
Шкет двинул пальцами, пленными и свободными, по ножам, рукой задел штаны Денни.
– У тебя стояк.
– Я в курсе. – Денни пососал губы и большим пальцем захлопнул проектор. Крышка щелкнула. – Порядок. – Не поднимая головы, развернулся к двери.
Шкет сунул большой палец себе между ног и выпятил гениталии.
– Эй, посмотри.
Денни оглянулся.
– И улыбнись.
Денни рассмеялся, попытался подавить смех. Потряс головой, сказал:
– Ты совсем псих. – И вышел.
– Господи боже! – Мимо него в дверь вошел Тринадцать. – Эй, да это Шкет! – Обернулся и повторил Кумаре, что послеобразом маячила у него за плечом: – Это Шкет. Эй, Шкет, мне сказали, что ты тут, но я думал, ты уже свалил. Как делишки?
Шкет кивнул. У них за спиной закрылась дверь. В этой кухне столько народу не поместится, подумал он.
– Рад тебя видеть! – в ответ кивнул Тринадцать. – Пока ты не свалил. Я, это… – Он оттянул бретельку майки на плече. – Ты же валишь?
– Не знаю.
– То есть ты оставайся сколько хошь. Я не против. Тут одни, сука, крезанутые – я только рад, что ты здесь.
– Спасибо, – сказал Шкет, гадая, что Тринадцати нужно.
– Э… – сказал тот, явно смущаясь. – Э… мне тут сказали, ты с ребятами ебся, не?
– Чего?
– Ну, тут кто-то слыхал, как вы на антресолях кувыркались. Да? – Тринадцать ухмыльнулся; но смущение не прошло. – Я, это, о чем – им лет-то сколько? Пятнадцать? Шестнадцать? Я за них, понимаешь, как бы отвечаю, они ж не очень взрослые, да?
– Я с ними не ебся. Они еблись со мной.
– Ага, – кивнул Тринадцать. – Совсем безбашенные, да? В смысле, чувак, мне по барабану, делай что хошь. Я не про мораль тут. – Он вдруг протянул руку и подтащил Кумару себе под мышку. – Кумаре-то лет… тебе сколько, милая? Восемнадцать? Семнадцать, восемнадцать – почти без разницы, я вот о чем. Просто хорошо бы никто не пострадал, вот и все.
– Я никому дурного не желаю.
– Ага, чувак. Без вопросов, – размашисто кивнул Тринадцать. – Я и не имел в виду. Просто, ну… кое-кто желал. Пошли курнем, а? Ну, это – если охота.
Шкет уронил плененную руку.
– Или потом, если хошь. – Тринадцать снова улыбнулся.
– Это хорошо, что ты хочешь… чтоб никто не пострадал.
Тринадцать замялся.
– Спасибо. – Обнял Кумару покрепче, и оба они вокруг Шкета удалились в соседнюю комнату, а кто-то из-за двери тем временем сказал:
– Ау?..
Она и ее тень на сетке поплыли.
– Шкет? Это ты?..
Дверь открылась – и открылась она, и его память о ней.
Она глядела на него, и рот ее крохотно шевелился – готовился то ли засмеяться, то ли упрекнуть; и что-то шевелилось в зеленых глазах.
– Ой, эй!.. – все равно сказал он, потому что в груди теплело. Поднялось, жаром обдало лицо, и от этого он заулыбался и сощурился. – Эй, я рад, что ты… – Его руки метнулись к ней. Между ними слились она и его память о ней (сетчатая дверь стукнула). Ее щека ударила его по щеке, ее смех счастливо взревел у него в ухе. – Ой, эй, я рад, что ты пришла! – Его руки хлестнули ее по спине – одна чуть-чуть отставлена (и дрожит от желания сжаться), потому что мешает орхидея.
Она отстранилась:
– Точно? – и поцеловала его. – И я рада.
Он тоже ее поцеловал – жестче, дольше, теряясь в поцелуе (а его рука повисла, теряясь в воздухе и металле; он сжал пальцы, разжал), пока не почувствовал, как его буравит что-то твердое у нее в кармане.
Он отодвинулся: рядом с гармоникой лежала его ручка.
Перехватив его взгляд, она сказала:
– Мне бармен «У Тедди» велел тебе передать. Сказал, что ты уронил… – а потом Шкет ее поцеловал (все равно буравило) снова; и не отпускал.
Она опять отстранилась, сморщила нос:
– Вкусно пахнет. – Огляделась, подошла к двери – он следом, – склонилась в гостиную, одной рукой держась за белый косяк. – Эй, Кошмар – а кофе еще остался?
– Будешь, деточка? – а заговорила Леди Дракон. – Налей себе.
Привалившись к косяку, Шкет смотрел, как она идет по комнате.
Она присела, налила – сначала заглянув в чашку; кто-то оттуда, наверно, уже пил, но она пожала плечами – из эмалированного кофейника. Разок оглянулась на Шкета, смахнула со лба волосы, улыбнулась. Вернулась к нему с чашкой. Тепло внутри разрасталось.
Девчонка Денни и Саламандр на диване играли в тосты – сдвигали чашки и смеялись.
Кошмар говорил:
– Я не могу тут зависать целый день! Леди Дракон, ты идешь, эй? Ну правда, я не могу зависать…
Какая-то женщина, просыпаясь, выставила из-под одеяла темные руки с дрожащими кулаками.
Леди Дракон и Адам шептались, сдвинув головы, темно– и светло-коричневую. Адам перебирал свои цепи.
Вдруг подошел Малыш. Нос над пушком новоявленных усов доставал до нижней губы. Тощие пальцы с грязными ногтями сжимали хрустальную сахарницу – по краям запекся сахар.
– Будешь? – Он подбородком указал на рукоять мерной ложки.
– Нет, спасибо, – ответила Ланья.
Шкет тоже покачал головой.
– А, – сказал Малыш и отошел.
Ланья протянула чашку Шкету. Он помог ей обеими руками. Нож задел фарфор, и одну руку Шкет убрал, а другой нащупал связки в тыле ее ладони.
Кофе горечью хлестнул по языку; Шкет сглотнул. Пар пощекотал ноздри.
Она подула; она глотнула; она сказала:
– Крепкий!
– Эй, Малыш! Погоди… Адам, ну-ка вернись! – завопила Леди Дракон, обернувшись, забряцав. – Иди сюда!
Через какую-то дверь – не кухонную – в дом ввалилась толпа народу.
Ланья нахмурилась, поморгала.
Толпа втекла в комнату. Кофейные, шоколадные и тамариндовые лица, руки и плечи проплывали мимо, поворачивались; качались цепи на длинных и коротких шеях под прическами размером с пляжные мячи. Двое мужчин спорили, а третий махал рукой – гибкой, как черный полоз, – и кричал, пытаясь их унять:
– Та лан те, чувак! Чувак, та лан! Та лан…
Минимальные полдюжины белых лиц заслонило и затмило, не успел Шкет их разглядеть. Большинство – черных и других – он узнавал по набегу на «Эмборики». Мужик черного дерева в черном же виниловом жилете приостановился у дивана поделиться с Саламандром впечатлениями, а робкий белый, без жилета и скорпион судя только по цепям (живот и грудь пересечены одиноким длинным шрамом, еще розовым и в коросте), стоял рядом и поджидал шанса вставить слово. Трио было странно знакомое. Черный в виниле – тот, что не наезжал на Шкета в универмаге, из отряда Денни.
На плечо Ланье упала рука цвета старой покрышки; другая такая же опустилась Шкету на плечо; между Шкетом и Ланьей сунулась коротко обкорнанная голова; длинное черное тело под качкими полами жилета и свисающими цепями кисло пахло по́том, дыхание за мелкими зубами и тяжелыми вислыми губами отдавало винной кислятиной.
– Бля-а… – растянутое на два слога.
– Привет, Потрошитель, – сказала Ланья, – отва-ли! – Шкет удивился, что она знает его по имени.
Но Потрошитель – да, это был Джек-Потрошитель – отвалил.
Коренастая белая девица с татуировкой на руке болтала с Кошмаром, и к беседе шумно присоединились двое черных. Кошмар, еще повысив голос, отрезал:
– Слышь, я не могу зависать…
– Пошли, – сказал Шкет Ланье. – Хочу с тобой поговорить.