Чужие
Часть 73 из 97 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вы уверены, что это хвост? Когда он появился?
Эрни, ведя «чероки» по горной дороге, сказал:
— Я заметил его мили через полторы после выезда из мотеля. Когда мы сбрасываем скорость или разгоняемся, он делает то же самое.
— Думаете, будет заваруха?
— Если они напросятся, то будет. Возможно, это только армейские киски, — сказал Эрни и улыбнулся.
Доминик рассмеялся:
— Не втягивайте меня в войну, доказывая, что морпехи круче армейских. Я верю вам на слово.
Дорога стала круче. Мрачное пепельное небо опустилось еще ниже. Темные деревья с обеих сторон сдвигались все теснее. Пикап остался позади.
Дверь открыла миссис Халбург, мать Эмми. Из дома в морозное чикагское утро выкатилось облачко теплого воздуха.
— Извините, что я без предупреждения, — сказал отец Вайкезик, — но происходит нечто чрезвычайное, и я должен узнать, нет ли у Эмми…
Он не закончил предложения, поняв, что миссис Халбург пребывает в состоянии сильнейшего стресса. Глаза ее были широко раскрыты от ужаса. Прежде чем священник успел спросить, что случилось, она сказала:
— Господи боже, это вы, отец. Я помню вас по больнице. Но как вы узнали? Мы еще никому не сообщали. Как вы узнали, что нужно прийти?
— Что случилось?
Вместо ответа она взяла его за руку, завела внутрь, захлопнула дверь и поспешила вверх по лестнице:
— Сюда! Быстрее!
Стефан, приехавший прямо из квартиры Мендосов в Аптауне, предполагал обнаружить у Халбургов нечто необычное, но только не тот переполох, который предстал его взгляду. Когда они оказались в коридоре второго этажа, Стефан увидел там мистера Халбурга с одной из старших сестер Эмми. Они стояли перед открытой дверью комнаты и смотрели внутрь на что-то привлекавшее их и одновременно отталкивавшее. Из комнаты послышался удар, потом дребезжание, еще два удара и, наконец, взрыв музыкального девчоночьего смеха.
Мистер Халбург повернулся с выражением ужаса на лице, увидел священника и удивленно моргнул:
— Отец, слава богу, что вы пришли. Мы не знали, что делать, — не хотели выставлять себя полными идиотами, вызвав помощь, ведь когда она придет, выяснится, что в ней и нужды не было. Ну, вы меня понимаете. Но теперь, когда вы приехали, все будет в порядке, и я спокоен.
Стефан осторожно заглянул в комнату. Обычная обстановка спальни девочки десяти-одиннадцати лет — возраста, переходного от детства к юности: с полдюжины плюшевых мишек, большие постеры с последними тинейджерскими идолами (мальчиками, совершенно незнакомыми Стефану), деревянная вешалка для шапочек с экзотической коллекцией головных уборов из секонд-хенда, роликовые коньки, кассетный магнитофон; в открытом футляре лежала флейта. Другая сестра Эмми, в белом свитере, юбке в клетку и гольфах, стояла в нескольких футах от входа, бледная и полупарализованная. Эмми стояла в кровати, облаченная в пижаму, и выглядела еще здоровее, чем в день Рождества. Она обнимала подушку, улыбалась, глядя на то самое удивительное представление — полтергейст в действии, — которое притянуло взгляд ее сестры и вызвало ужас у остального семейства.
Когда в комнату вошел отец Вайкезик, Эмми радостно рассмеялась выходкам двух маленьких плюшевых мишек, танцевавших в воздухе. Их движения были почти такими же точными и выверенными, как у настоящих танцоров.
Но не только мишки обрели магическую жизнь. Роликовые коньки не стояли, замерев в углу, а двигались различными курсами: один миновал ножку кровати и направился к дверям кладовки, потом к окну, другой — к столу, то замедляясь, то ускоряясь. Шапочки на вешалке покачивались. На книжной полке подпрыгивал «Заботливый мишка».
Стефан подошел к изножью кровати, стараясь не задеть роликовые коньки, посмотрел на Эмми, которая все еще стояла на кровати:
— Эмми?
— Друг Толстячка! Привет, отец. Здо́рово, правда?
— Эмми, это ты делаешь? — спросил он, показывая на двигающиеся предметы.
— Я? — Она была искренне удивлена. — Нет. Не я.
Но он отметил, что танцующие в воздухе мишки стали спотыкаться, когда Эмми отвлеклась от них. Не упали на пол, а стали вихлять, разворачиваться, неловко и бессмысленно стукаться друг о друга, перестав совершать выверенные танцевальные па.
Еще он отметил, что происходящее выглядело не так уж безобидно. Керамическая лампа упала на пол и разбилась. Разорвался один из постеров. Треснуло зеркало на туалетном столике.
Проследив за его взглядом, Эмми сказала:
— Сначала было страшненько. Но потом все успокоилось, и теперь это просто… весело. Правда, весело?
Пока она говорила, флейта выплыла из футляра, поднялась вверх, выше, еще выше и остановилась в семи футах над полом и всего в двух-трех футах от висевших в воздухе мишек. Краем глаза девочка заметила, как инструмент устремился вверх, повернулась и посмотрела на флейту, из которой полилась красивая музыка — не случайные ноты, а хорошо исполненная мелодия. Эмми возбужденно подпрыгивала на кровати:
— Это «Песенка Анни»! Я ее играла.
— Ты играешь ее и теперь, — сказал Стефан.
— Нет-нет, — возразила она, продолжая смотреть на флейту. — Год назад руки у меня заболели, пальцы распухли. Я теперь выздоровела, но руки еще недостаточно хороши для игры.
— Но ты играешь не руками, — заметил Стефан.
Смысл его слов дошел до Эмми не сразу.
— Я?
Перестав быть в центре внимания девочки, флейта произвела еще несколько нестройных звуков и смолкла. Она продолжала висеть в воздухе, но теперь хаотично покачивалась и снижалась. Эмми вновь обратила на нее внимание, флейта выровнялась и заиграла.
— Я, — задумчиво сказала девочка. Она посмотрела на сестру, которая стояла, парализованная страхом и удивлением. — Я, — повторила Эмми, потом посмотрела на родителей, стоявших в дверях. — Я!
Стефан понимал, что́ должна чувствовать девочка; горло его сжалось от эмоций — так крепко, что он с трудом сглотнул. Месяц назад она была калекой, не могла самостоятельно одеться, а в будущем ее ждали новые тяготы, боль, смерть. Теперь Эмми исцелилась, поврежденные кости восстановились, но в придачу она обрела этот впечатляющий дар.
Отец Вайкезик хотел сказать ей, что этот дар был передан ей ничего не подозревающим Бренданом Кронином, ее Толстячком, но тогда ему пришлось бы объяснять, откуда дар появился у Брендана, а этого священник сделать не мог. И потом, у него не было времени рассказывать о том, что он знал. Часы показывали четверть десятого. Он уже давно должен был находиться в Эванстоне. Время отныне имело первостепенное значение, так как Стефан начал надеяться, что он успеет на рейс в Неваду до конца этого дня. В Элко наверняка происходило нечто еще более невероятное, чем здесь, и он твердо вознамерился присутствовать при этом.
Эмми посмотрела на летающих мишек, и те вновь заплясали. Она захихикала.
Стефан вспомнил слова Уинтона Толка, сказанные им совсем недавно в квартире семейства Мендоса в Аптауне: «Эта способность еще остается во мне. Я знаю. Почему-то знаю. И не только способность исцелять. Но и другое». Уинтон не знал, какие еще способности могут скрываться в нем, кроме этой, но, как подозревал Стефан, полицейского ждали кое-какие сюрпризы, вроде тех, что погрузили в хаос дом Халбургов.
— Отец, вы сами сделаете это? — спросил Халбург, стоявший с женой у двери. Голос его от тревоги звучал пронзительно.
— Пожалуйста! Мы бы хотели, чтобы вы сделали это как можно скорее, — сказала миссис Халбург. — Вы можете начать сразу же?
Озадаченный Стефан спросил:
— Прошу прощения, но чего вы от меня хотите?
— Экзорцизма, конечно, — сказал Халбург.
Стефан посмотрел на него изумленным взглядом, только сейчас поняв, почему они пребывали в таком потрясенном состоянии, когда он появился, и почему встретили его с таким облегчением. Он рассмеялся:
— Никакой нужды в экзорцизме нет. Это не сатанинские проделки. Нет-нет! Ни в коем случае!
Краем глаза Стефан заметил движение на полу и посмотрел в ту сторону — мимо него проковылял двухфутовый медвежонок на негнущихся плюшевых ножках.
Уинтон Толк говорил, что пройдет немало времени, прежде чем он узнает, какими еще способностями обладает теперь, и научится ими управлять. Либо он ошибался, либо Эмми это давалось легче, чем ему. Скорее всего, второе. Дети гораздо быстрее приспосабливаются к новому.
Родители Эмми и ее сестра потихоньку вошли в спальню, очарованные, но настороженные.
Стефан понимал их настороженность. Казалось, все в порядке, способности девочки были безобидными. Но ситуация была настолько устрашающей, настолько чреватой последствиями по своей сути, что даже такой несгибаемый оптимист, как Стефан Вайкезик, испытывал уколы страха.
Позвонив Александру Кристофсону в Бостон с заправки «Шелл» в Элко, Джинджер поехала вместе с Фей к Элрою и Нэнси Джеймисон на их ранчо в долине Лемуиль, в двадцати милях от Элко. Джеймисоны, друзья Блоков, приехали к ним в гости позапрошлым летом, 6 июля. Неизвестное событие, произошедшее тем вечером, наверняка коснулось и Джеймисонов: как и всех остальных, их, видимо, задержали в мотеле и подвергли промывке мозгов, хотя они ничего не помнили. Согласно ложным воспоминаниям, внедренным в них, им позволили эвакуироваться из опасной зоны и забрать с собой Эрни и Фей. Они считали, что вернулись на свое маленькое ранчо, где провели с друзьями несколько дней. До недавнего времени в это верили и Фей с Эрни.
Джинджер и Фей направлялись к Джеймисонам не для того, чтобы сообщить о том, как развивались события на самом деле, — задавая косвенные вопросы, они собирались выяснить, не возникло ли у Джеймисонов таких же проблем, что мучили Джинджер, Эрни, Доминика и некоторых других. Если да, Джеймисонов заберут в мотель и введут в группу взаимоподдержки — ее члены стали называть себя «семьей „Транквилити“», — чтобы они поучаствовали в поиске ответов.
Если же манипуляции с их сознанием не вызвали побочных эффектов, Джеймисоны должны были оставаться в неведении: рассказать им о случившемся означало поставить под угрозу их жизни.
Кроме того, согласно стратегии экстренных действий, разработанной вчера Джеком Твистом, если у Джеймисонов не возникло никаких проблем, не имело смысла тратить время и убеждать их в том, что они — жертвы промывки мозгов. Время — золото, а положение «семьи „Транквилити“» с каждым часом становилось все опаснее. Джек считал — и убедил в этом Джинджер, — что враги вскоре начнут активные действия против них.
Поездка из Элко в фургоне мотеля оказалась короткой и приятной. Живописная долина Лемуиль, имевшая пятнадцать миль в длину и четыре в ширину, начиналась у подножия Рубиновых гор. Фермеры, выращивавшие пшеницу, ячмень и картофель, занимали низины, впрочем сейчас эти земли пустовали, прикрытые там и сям лоскутами снега.
Возвышенности и склоны холмов между ложем долины и горами представляли собой сочные пастбища; именно в этих местах и находилось ранчо Джеймисонов. Когда-то им принадлежали сотни акров, на которых они разводили скот, но потом они продали немалую часть своей собственности, которая к тому времени значительно выросла в цене, и перестали заниматься скотоводством. Теперь, в свои шестьдесят с лишним, они уже ушли на отдых. Им принадлежало около пятидесяти акров на склонах холмов, они не приглашали наемных рабочих и имели только трех лошадей и выводок кур.
Свернув с главной дороги на боковую, что вела в высокогорье, Фей сказала:
— Кажется, за нами хвост.
В задних дверцах фургона не было окон, поэтому Джинджер посмотрела в боковое зеркало. Футах в ста позади них ехал ничем не примечательный седан.
— Откуда вы знаете?
— Одна и та же машина едет за нами после нашей остановки на заправке «Шелл».
— Может, совпадение?
Проехав половину пути к склону долины, они оказались у начала узкого подъезда к ранчо Джеймисонов, длиной в полмили, пролегавшего в тени высоких сосен, которые росли с обеих сторон. Фей свернула туда и сбросила скорость, решив посмотреть, что будет делать машина, висевшая у них на хвосте. Преследователи не поехали в горы, остановившись и припарковавшись прямо напротив подъезда к ранчо, на противоположной стороне главной дороги.
Джинджер увидела в боковом зеркале, что у преследователей «плимут» последней модели, коричнево-зеленого цвета — уродливого, уныло-однообразного.
— Явно государственное ведро, — сказала Фей.
— Довольно смело с их стороны, правда?
— Если они прослушивали нас через наши телефоны, как говорит Джек, то знают, что мы их раскусили. Возможно, они считают, что играть с нами не имеет смысла.
Фей сняла ногу с тормоза и поехала к дому.
Глядя в зеркало на уменьшающийся «плимут», Джинджер сказала: