Чужие
Часть 70 из 97 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он вышел из своего кабинета без окон, пересек приемную без окон, прошел по коридору без окон, оказался в коммуникационном центре без окон, где в углу за столом сидели лейтенант Хорнер и сержант Фикс.
— Скажите ребятам, что можно уже идти спать, — сказал Лиленд. — На сегодня отбой. Рискну отложить операцию на один день, пока не прояснятся дела с домом Шаркла.
— Я как раз собирался к вам, — сообщил Хорнер. — Есть новости из мотеля. Они наконец вышли из кафе. После этого Твист пригнал джип «чероки», который стоял на холме за мотелем. Твист, Д’жоржа Монателла и священник сели в машину и поехали в сторону Элко.
— И куда они направились в такое время, черт бы их подрал? — спросил Лиленд.
У него мурашки побежали по коже, ведь он мог упустить этих троих, если бы отдал приказ брать отель сегодня, потому что был уверен: свидетели никуда не денутся до утра.
Хорнер показал на Фикса, который сидел в наушниках и прослушивал «Транквилити»:
— Судя по тому, что мы слышали, остальные ложатся спать. Твист, Монателла и Кронин уехали в качестве… своеобразной страховки, чтобы мы не могли одним махом задержать всех свидетелей. Наверняка это идея Твиста.
— Черт! — Лиленд вздохнул, массируя пульсирующие виски. — Ну и хорошо. Так или иначе, сегодня мы за ними не пойдем.
— А завтра? Если они опять разделятся на весь день?
— Утром мы установим наблюдение за всеми, — сказал Лиленд.
До этого времени он не видел нужды садиться на хвост каждому свидетелю, куда бы тот ни направлялся, потому что знал: в конечном счете все вернутся в одно место — в мотель, — и это облегчало работу с ними. Но если они рассеются, нужно будет постоянно знать местонахождение каждого, чтобы в случае надобности задержать всех.
— В зависимости от того, куда они отправятся завтра, они наверняка обнаружат любой хвост, — заметил Хорнер. — В такой местности трудно оставаться незаметным.
— Я знаю, — сказал Лиленд. — Я хотел оставаться невидимым, но с этим пора кончать. Может быть, увидев хвост, они занервничают, пока будет не слишком поздно. Может быть, они испугаются и даже собьются в кучу, чтобы эффективнее защищаться, и опять же облегчат нашу работу.
— Если кого-нибудь придется задерживать не в мотеле, а, скажем, в Элко, будет трудновато, — обеспокоенно проговорил Хорнер.
— Если мы не сможем задержать их, то должны будем убить. — Лиленд подтащил к себе стул и сел. — Давайте составим план и отправим наблюдателей на позиции до рассвета.
3
Вторник, 14 января
В семь тридцать утра вторника, после ночного звонка Брендана Кронина, отец Стефан Вайкезик приготовился ехать в Эванстон, к последнему известному месту обитания Кэлвина Шаркла, водителя-дальнобойщика, который был тем летом в мотеле «Транквилити» и телефон которого оказался отключенным. Ввиду чрезвычайной важности событий вчерашнего вечера в Неваде все сошлись на том, что нужно предпринять максимум усилий и попытаться обнаружить других жертв, тех, на кого пока не удалось выйти. Стоя в холодной кухне настоятельского дома, Стефан застегнул пальто, надел фетровую шляпу.
Отец Майкл Джеррано, который после утренней мессы принялся за овсянку и тост, сказал:
— Может быть, мне следует больше узнать обо всей этой ситуации, о том, что происходит с Бренданом, вдруг… ну, если с вами что случится.
— Со мной ничего не случится, — твердо сказал отец Вайкезик. — Господь позволил мне прожить пять десятилетий и узнавать, как устроен мир, не для того, чтобы меня убили теперь, когда я лучше всего могу послужить церкви.
Майкл покачал головой:
— Вы всегда отличались…
— Твердостью в вере? Конечно, я тверд. Полагайся на Господа, и он тебя никогда не оставит, Майкл.
— Вообще-то, — улыбнулся Майкл, — я хотел сказать «упертостью».
— Такая дерзость от викария! — Стефан принялся накручивать на шею плотный белый шарф. — Запомните, отец: от викария требуются смирение, самоуничижение, сильная, как у мула, спина, выносливость пахотной лошади и безусловное почитание своего настоятеля.
Майкл усмехнулся:
— О да, я полагаю, если настоятель — благочестивый старый чудак, тщеславно раздувшийся от похвал прихожан…
В этот момент зазвонил телефон.
— Если это меня, то я ушел, — сказал Стефан.
Стефан натянул пару перчаток, но не успел дойти до двери, как Майкл протянул ему трубку.
— Уинтон Толк, — пояснил Майкл. — Коп, которого спас Брендан. У него чуть ли не истерика, и он хочет поговорить с Бренданом.
Стефан взял трубку, назвался.
Полицейский говорил каким-то загнанным, паническим голосом:
— Отец, я должен немедленно поговорить с Бренданом Кронином, это не может ждать.
— К сожалению, его нет, — сказал Стефан. — Он на другом конце страны. А что случилось? Я могу помочь?
— Кронин… — дрожащим голосом произнес Толк. — Что-то… что-то случилось, и я не понимаю — так все странно. Господи Исусе, ничего более странного я в жизни не видел, но я сразу понял: это связано с Бренданом.
— Уверен, что могу вам помочь. Где вы, Уинтон?
— На работе, конец смены, ночной смены, верхний район. Тут человека зарезали, потом была стрельба. Ужасно… А потом… Послушайте, я хочу, чтобы Кронин приехал сюда, он должен это объяснить, обязан. Немедленно!
Отец Вайкезик вытянул из Толка адрес, выбежал из дома и помчался на машине, как гонщик. Не прошло и получаса, как он подъехал к кварталу одинаковых ветхих кирпичных домов в районе Аптаун. Припарковаться возле названного дома он не смог и оставил машину на углу, потому что все остальные места были заняты полицией: машины с маркировкой и без нее, в том числе фургон SID — идентификатора безопасности. Звуки из раций — металлический хор диспетчерских кодов и жаргона — наполняли холодный воздух. Двое полицейских стерегли машины, оберегая их от вандалов. В ответ на вопрос Стефана они сказали ему, что действие происходит на третьем этаже, в квартире 3-В, где живет семья Мендоса.
Стекло входной двери имело трещину в углу, заклеенную изоляционной лентой, — видимо, так проблему решили раз и навсегда. Отец Вайкезик открыл дверь и вошел в мрачный вестибюль. На полу не хватало нескольких плиток, остальные были покрыты слоем грязи. Краска шелушилась.
Поднимаясь по лестнице, отец Вайкезик увидел двух хорошеньких ребятишек, которые играли в «мертвую куклу» с потрепанной тряпичной Энни и старой коробкой от обуви.
Войдя в открытую дверь квартиры Мендосов на третьем этаже, отец Вайкезик увидел бежевый диван, обильно заляпанный еще не высохшей кровью, настолько густой, что в некоторых местах подушки казались почти черными. Сотни кровавых капель остались на светло-желтой стене за диваном, — судя по всему, перед стеной кого-то изрешетили крупнокалиберными пулями, прошившими человека насквозь. В штукатурке были видны отверстия от четырех пуль. Кровь попала на абажур лампы, кофейный столик, ковер. Вид запекшейся крови был невыносимо отвратительным еще и потому, что квартира выглядела чрезвычайно ухоженной, и это делало кровавый хаос еще более шокирующим. Мендосы могли себе позволить жить только в трущобах, но, как и многие другие бедняки, отказывались сдаваться аптаунской нищете или становиться ее частью. Грязь улицы и общественных коридоров и лестниц остановилась у их дверей, словно квартира была крепостью, святилищем чистоты и порядка, куда не могла войти скверна. Все здесь сверкало.
Стефан снял шляпу, сделал всего два шага и оказался в гостиной, переходившей в небольшую столовую, которую отделял от маленькой кухни лишь разделочный столик. Квартира была заполнена детективами, полицейскими в форме, криминалистами — всего человек десять-двенадцать. Большинство из них вели себя совсем не как копы. Их поведение озадачило Стефана. Криминалисты явно завершили свою работу, остальным было нечего делать, но никто не уходил. Они стояли по двое и по трое, беседуя вполголоса, как говорят люди в похоронном бюро или церкви.
Работал только один детектив. Он сидел за обеденным столом с латиноамериканкой лет сорока с лицом Мадонны, задавал ей вопросы (отец Вайкезик услышал, что полицейский называет ее «миссис Мендоса») и записывал ответы на листе бумаги, имевшем вид официального бланка. Она старалась быть полезной, но постоянно отвлекалась, поглядывая на мужчину ее лет — вероятно, мужа. Тот расхаживал по комнате туда-сюда с ребенком на руках — хорошеньким мальчиком лет шести. Мендоса держал ребенка одной мощной рукой, ласкал его, ерошил густые волосы на голове. Видимо, этот человек чуть не потерял сына во время кровопролития и чувствовал потребность прикасаться к ребенку, держать его на руках, убеждаясь, что самого страшного не случилось.
Один из патрульных заметил Стефана и сказал:
— Отец Вайкезик?
Полицейский говорил тихо, но все услышали имя Стефана и замолчали. Он никогда не видел такого выражения, какое появилось на лицах людей в маленькой квартире Мендосов: собравшиеся словно ждали, что священник произнесет одну-единственную фразу, которая прольет свет на тайны бытия и объяснит смысл жизни.
— Что тут случилось? — смущенно спросил Стефан.
— Сюда, отец, — сказал человек в форме.
Стефан стащил с рук перчатки и последовал за полицейским в комнату. Здесь воцарилась тишина, все расступались, освобождая проход для священника и его сопровождающего. Оба вошли в комнату, где на краю кровати сидели Уинтон Толк и другой полицейский.
— Пришел отец Вайкезик, — сказал тот, который привел Стефана, после чего удалился в гостиную.
Толк сидел, наклонившись вперед, уперев локти в колени, закрыв лицо руками. Он не поднял головы.
Другой полицейский, сидевший на краю кровати, встал и представился как Пол Армс, напарник Уинтона.
— Я… я думаю, будет лучше, если расскажет Уин, — сказал Армс. — Я оставлю вас вдвоем.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
Спальня была маленькой — места хватало только для кровати, тумбочки, небольшого туалетного столика и одного стула. Отец Вайкезик подтащил стул так, чтобы сесть прямо перед Уинтоном Толком. Их колени почти соприкасались.
Отец Вайкезик снял шарф и спросил:
— Что случилось, Уинтон?
Толк поднял голову, и Стефана поразило выражение его лица. Он полагал, что Толк расстроен чем-то случившимся в гостиной, но на его лице Стефан увидел восторг и душевный трепет, которые тот едва сдерживал. В то же время Толк, казалось, испытывал и страх — не ужас, заставляющий трястись, а лишь обеспокоенность, не позволяющую безоговорочно, с радостью отдаться восторгу.
— Отец, кто такой Брендан Кронин? — Голос этого крупного человека странно дрожал — признак близкой радости либо, напротив, ужаса. — Что такое Брендан Кронин?
Стефан задумался, потом решил сказать всю правду:
— Священник.
Уинтон покачал головой:
— Но нам говорили другое.
Стефан вздохнул, кивая, рассказал об утрате Бренданом веры и о необычной терапии, которая включала неделю работы в полицейской патрульной машине.
— Вам и полицейскому Армсу не сказали, что он священник. Вы бы стали относиться к нему иначе… и еще я хотел избавить его от смущения.
— Падший священник, — расстроенно сказал Уинтон.
— Не падший, — уверенно возразил отец Вайкезик. — Всего лишь оступившийся. Придет время, и вера к нему вернется.
Свет в комнате давали только тусклая лампа на прикроватной тумбочке и единственное узкое окно, поэтому полицейский оставался в мягкой полутьме. Из-за сумрака и темной кожи белки его глаз казались двумя фонарями.
— Как Брендан вылечил меня? Как он совершил это… чудо? Как?
— С чего вы решили, что это было чудо?
— Скажите ребятам, что можно уже идти спать, — сказал Лиленд. — На сегодня отбой. Рискну отложить операцию на один день, пока не прояснятся дела с домом Шаркла.
— Я как раз собирался к вам, — сообщил Хорнер. — Есть новости из мотеля. Они наконец вышли из кафе. После этого Твист пригнал джип «чероки», который стоял на холме за мотелем. Твист, Д’жоржа Монателла и священник сели в машину и поехали в сторону Элко.
— И куда они направились в такое время, черт бы их подрал? — спросил Лиленд.
У него мурашки побежали по коже, ведь он мог упустить этих троих, если бы отдал приказ брать отель сегодня, потому что был уверен: свидетели никуда не денутся до утра.
Хорнер показал на Фикса, который сидел в наушниках и прослушивал «Транквилити»:
— Судя по тому, что мы слышали, остальные ложатся спать. Твист, Монателла и Кронин уехали в качестве… своеобразной страховки, чтобы мы не могли одним махом задержать всех свидетелей. Наверняка это идея Твиста.
— Черт! — Лиленд вздохнул, массируя пульсирующие виски. — Ну и хорошо. Так или иначе, сегодня мы за ними не пойдем.
— А завтра? Если они опять разделятся на весь день?
— Утром мы установим наблюдение за всеми, — сказал Лиленд.
До этого времени он не видел нужды садиться на хвост каждому свидетелю, куда бы тот ни направлялся, потому что знал: в конечном счете все вернутся в одно место — в мотель, — и это облегчало работу с ними. Но если они рассеются, нужно будет постоянно знать местонахождение каждого, чтобы в случае надобности задержать всех.
— В зависимости от того, куда они отправятся завтра, они наверняка обнаружат любой хвост, — заметил Хорнер. — В такой местности трудно оставаться незаметным.
— Я знаю, — сказал Лиленд. — Я хотел оставаться невидимым, но с этим пора кончать. Может быть, увидев хвост, они занервничают, пока будет не слишком поздно. Может быть, они испугаются и даже собьются в кучу, чтобы эффективнее защищаться, и опять же облегчат нашу работу.
— Если кого-нибудь придется задерживать не в мотеле, а, скажем, в Элко, будет трудновато, — обеспокоенно проговорил Хорнер.
— Если мы не сможем задержать их, то должны будем убить. — Лиленд подтащил к себе стул и сел. — Давайте составим план и отправим наблюдателей на позиции до рассвета.
3
Вторник, 14 января
В семь тридцать утра вторника, после ночного звонка Брендана Кронина, отец Стефан Вайкезик приготовился ехать в Эванстон, к последнему известному месту обитания Кэлвина Шаркла, водителя-дальнобойщика, который был тем летом в мотеле «Транквилити» и телефон которого оказался отключенным. Ввиду чрезвычайной важности событий вчерашнего вечера в Неваде все сошлись на том, что нужно предпринять максимум усилий и попытаться обнаружить других жертв, тех, на кого пока не удалось выйти. Стоя в холодной кухне настоятельского дома, Стефан застегнул пальто, надел фетровую шляпу.
Отец Майкл Джеррано, который после утренней мессы принялся за овсянку и тост, сказал:
— Может быть, мне следует больше узнать обо всей этой ситуации, о том, что происходит с Бренданом, вдруг… ну, если с вами что случится.
— Со мной ничего не случится, — твердо сказал отец Вайкезик. — Господь позволил мне прожить пять десятилетий и узнавать, как устроен мир, не для того, чтобы меня убили теперь, когда я лучше всего могу послужить церкви.
Майкл покачал головой:
— Вы всегда отличались…
— Твердостью в вере? Конечно, я тверд. Полагайся на Господа, и он тебя никогда не оставит, Майкл.
— Вообще-то, — улыбнулся Майкл, — я хотел сказать «упертостью».
— Такая дерзость от викария! — Стефан принялся накручивать на шею плотный белый шарф. — Запомните, отец: от викария требуются смирение, самоуничижение, сильная, как у мула, спина, выносливость пахотной лошади и безусловное почитание своего настоятеля.
Майкл усмехнулся:
— О да, я полагаю, если настоятель — благочестивый старый чудак, тщеславно раздувшийся от похвал прихожан…
В этот момент зазвонил телефон.
— Если это меня, то я ушел, — сказал Стефан.
Стефан натянул пару перчаток, но не успел дойти до двери, как Майкл протянул ему трубку.
— Уинтон Толк, — пояснил Майкл. — Коп, которого спас Брендан. У него чуть ли не истерика, и он хочет поговорить с Бренданом.
Стефан взял трубку, назвался.
Полицейский говорил каким-то загнанным, паническим голосом:
— Отец, я должен немедленно поговорить с Бренданом Кронином, это не может ждать.
— К сожалению, его нет, — сказал Стефан. — Он на другом конце страны. А что случилось? Я могу помочь?
— Кронин… — дрожащим голосом произнес Толк. — Что-то… что-то случилось, и я не понимаю — так все странно. Господи Исусе, ничего более странного я в жизни не видел, но я сразу понял: это связано с Бренданом.
— Уверен, что могу вам помочь. Где вы, Уинтон?
— На работе, конец смены, ночной смены, верхний район. Тут человека зарезали, потом была стрельба. Ужасно… А потом… Послушайте, я хочу, чтобы Кронин приехал сюда, он должен это объяснить, обязан. Немедленно!
Отец Вайкезик вытянул из Толка адрес, выбежал из дома и помчался на машине, как гонщик. Не прошло и получаса, как он подъехал к кварталу одинаковых ветхих кирпичных домов в районе Аптаун. Припарковаться возле названного дома он не смог и оставил машину на углу, потому что все остальные места были заняты полицией: машины с маркировкой и без нее, в том числе фургон SID — идентификатора безопасности. Звуки из раций — металлический хор диспетчерских кодов и жаргона — наполняли холодный воздух. Двое полицейских стерегли машины, оберегая их от вандалов. В ответ на вопрос Стефана они сказали ему, что действие происходит на третьем этаже, в квартире 3-В, где живет семья Мендоса.
Стекло входной двери имело трещину в углу, заклеенную изоляционной лентой, — видимо, так проблему решили раз и навсегда. Отец Вайкезик открыл дверь и вошел в мрачный вестибюль. На полу не хватало нескольких плиток, остальные были покрыты слоем грязи. Краска шелушилась.
Поднимаясь по лестнице, отец Вайкезик увидел двух хорошеньких ребятишек, которые играли в «мертвую куклу» с потрепанной тряпичной Энни и старой коробкой от обуви.
Войдя в открытую дверь квартиры Мендосов на третьем этаже, отец Вайкезик увидел бежевый диван, обильно заляпанный еще не высохшей кровью, настолько густой, что в некоторых местах подушки казались почти черными. Сотни кровавых капель остались на светло-желтой стене за диваном, — судя по всему, перед стеной кого-то изрешетили крупнокалиберными пулями, прошившими человека насквозь. В штукатурке были видны отверстия от четырех пуль. Кровь попала на абажур лампы, кофейный столик, ковер. Вид запекшейся крови был невыносимо отвратительным еще и потому, что квартира выглядела чрезвычайно ухоженной, и это делало кровавый хаос еще более шокирующим. Мендосы могли себе позволить жить только в трущобах, но, как и многие другие бедняки, отказывались сдаваться аптаунской нищете или становиться ее частью. Грязь улицы и общественных коридоров и лестниц остановилась у их дверей, словно квартира была крепостью, святилищем чистоты и порядка, куда не могла войти скверна. Все здесь сверкало.
Стефан снял шляпу, сделал всего два шага и оказался в гостиной, переходившей в небольшую столовую, которую отделял от маленькой кухни лишь разделочный столик. Квартира была заполнена детективами, полицейскими в форме, криминалистами — всего человек десять-двенадцать. Большинство из них вели себя совсем не как копы. Их поведение озадачило Стефана. Криминалисты явно завершили свою работу, остальным было нечего делать, но никто не уходил. Они стояли по двое и по трое, беседуя вполголоса, как говорят люди в похоронном бюро или церкви.
Работал только один детектив. Он сидел за обеденным столом с латиноамериканкой лет сорока с лицом Мадонны, задавал ей вопросы (отец Вайкезик услышал, что полицейский называет ее «миссис Мендоса») и записывал ответы на листе бумаги, имевшем вид официального бланка. Она старалась быть полезной, но постоянно отвлекалась, поглядывая на мужчину ее лет — вероятно, мужа. Тот расхаживал по комнате туда-сюда с ребенком на руках — хорошеньким мальчиком лет шести. Мендоса держал ребенка одной мощной рукой, ласкал его, ерошил густые волосы на голове. Видимо, этот человек чуть не потерял сына во время кровопролития и чувствовал потребность прикасаться к ребенку, держать его на руках, убеждаясь, что самого страшного не случилось.
Один из патрульных заметил Стефана и сказал:
— Отец Вайкезик?
Полицейский говорил тихо, но все услышали имя Стефана и замолчали. Он никогда не видел такого выражения, какое появилось на лицах людей в маленькой квартире Мендосов: собравшиеся словно ждали, что священник произнесет одну-единственную фразу, которая прольет свет на тайны бытия и объяснит смысл жизни.
— Что тут случилось? — смущенно спросил Стефан.
— Сюда, отец, — сказал человек в форме.
Стефан стащил с рук перчатки и последовал за полицейским в комнату. Здесь воцарилась тишина, все расступались, освобождая проход для священника и его сопровождающего. Оба вошли в комнату, где на краю кровати сидели Уинтон Толк и другой полицейский.
— Пришел отец Вайкезик, — сказал тот, который привел Стефана, после чего удалился в гостиную.
Толк сидел, наклонившись вперед, уперев локти в колени, закрыв лицо руками. Он не поднял головы.
Другой полицейский, сидевший на краю кровати, встал и представился как Пол Армс, напарник Уинтона.
— Я… я думаю, будет лучше, если расскажет Уин, — сказал Армс. — Я оставлю вас вдвоем.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
Спальня была маленькой — места хватало только для кровати, тумбочки, небольшого туалетного столика и одного стула. Отец Вайкезик подтащил стул так, чтобы сесть прямо перед Уинтоном Толком. Их колени почти соприкасались.
Отец Вайкезик снял шарф и спросил:
— Что случилось, Уинтон?
Толк поднял голову, и Стефана поразило выражение его лица. Он полагал, что Толк расстроен чем-то случившимся в гостиной, но на его лице Стефан увидел восторг и душевный трепет, которые тот едва сдерживал. В то же время Толк, казалось, испытывал и страх — не ужас, заставляющий трястись, а лишь обеспокоенность, не позволяющую безоговорочно, с радостью отдаться восторгу.
— Отец, кто такой Брендан Кронин? — Голос этого крупного человека странно дрожал — признак близкой радости либо, напротив, ужаса. — Что такое Брендан Кронин?
Стефан задумался, потом решил сказать всю правду:
— Священник.
Уинтон покачал головой:
— Но нам говорили другое.
Стефан вздохнул, кивая, рассказал об утрате Бренданом веры и о необычной терапии, которая включала неделю работы в полицейской патрульной машине.
— Вам и полицейскому Армсу не сказали, что он священник. Вы бы стали относиться к нему иначе… и еще я хотел избавить его от смущения.
— Падший священник, — расстроенно сказал Уинтон.
— Не падший, — уверенно возразил отец Вайкезик. — Всего лишь оступившийся. Придет время, и вера к нему вернется.
Свет в комнате давали только тусклая лампа на прикроватной тумбочке и единственное узкое окно, поэтому полицейский оставался в мягкой полутьме. Из-за сумрака и темной кожи белки его глаз казались двумя фонарями.
— Как Брендан вылечил меня? Как он совершил это… чудо? Как?
— С чего вы решили, что это было чудо?