Чужие
Часть 58 из 97 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мотель тоже закрывался. Эрни не хотел, чтобы бизнес отвлекал его от разгадки тайны «токсичного разлива». После отъезда постояльцев, зарегистрировавшихся накануне, в мотеле должны были остаться только Эрни, Фей, Доминик и другие жертвы: узнав о том, что случилось с ними, они могли выразить желание приехать в Элко и поучаствовать в расследовании. Эрни не знал, сколько номеров может понадобиться для товарищей по несчастью, и решил отвести им все двадцать. На это время «Транквилити» переставал быть мотелем и — пока не закончится война с неизвестным врагом — превращался в казармы, где размещались войска.
Когда окна кафе забили фанерой, они сели в служебный фургон «додж», и Фей повезла их по федеральной трассе на восток. Проехав четверть мили, она остановила машину на обочине, близ того места, которое имело особую притягательность для Эрни и Сэнди. Все пятеро стояли у дорожного ограждения и смотрели на юг, пытаясь войти в общение с местностью, которая помогла бы прояснить прошлое. Со дня зимнего солнцестояния прошло всего три недели, и солнце оставалось почти таким же жестким и холодным, как свет неоновой лампы. В середине января долины, покрытые кустарником и травой, неровные холмы, овраги и корявые скалы были окрашены большей частью в три цвета — коричневый, серый и темно-красный, с редкими вкраплениями белого песка, снега и борных руд. Небо все больше затягивалось серыми тучами, пейзаж казался голым и безотрадным, но при этом, несомненно, выглядел строгим и величавым.
Фей очень хотелось почувствовать что-нибудь особенное в этом месте — иначе получалось, что люди, промывшие ей мозги, полностью контролировали ее, совершили над ней тотальное насилие. Она была гордой, способной на многое женщиной. Но не ощущала ничего, кроме зимнего ветра.
Нед и Доминик, казалось, чувствовали нечто большее, а Эрни и Сэнди, как она видела, получали от этой местности некое загадочное послание. Сэнди блаженно улыбалась. А на лице Эрни появилось то выражение, которое возникало с приближением тьмы: он побледнел, взгляд его стал затравленным, лицо осунулось.
— Подойдем поближе, — сказала Сэнди. — Давайте прямо туда.
Все пятеро перебрались через ограждение, спустились по крутому склону дороги и двинулись по равнине — пятьдесят, сто ярдов, — осторожно обходя колючие кактусы, которые в изобилии росли вдоль дороги, но вскоре уступили место полыни и злаковым; те, в свою очередь, сменились другой травой, тоже коричневой, но более густой и шелковистой. Равнина напоминала лоскутное одеяло: камни, песок и бесполезные колючие кусты в одних местах, небольшие сочные луга — в других; полупустыни юга переходили здесь в богатые горные пастбища севера. Отойдя от федеральной дороги больше чем на двести ярдов, они остановились на участке земли, с виду ничем не отличавшемся от всего остального.
— Здесь, — с дрожью в голосе пробормотал Эрни, засунув руки в карманы и втянув голову в плечи, чтобы шею прикрывал отложной воротник овчинной куртки.
— Да, здесь, — с улыбкой сказала Сэнди.
Они разделились и принялись бродить по окрестностям. Там и сям в тенистых уголках лежали жалкие снежные заплатки, спрятавшиеся от сухих ветров и холодного зимнего солнца. Следы зимы плюс отсутствие зеленой травы и разбросанные повсюду поздние дикие цветы — вот отличия от того, что было здесь позапрошлым летом. Минуту или две спустя Нед объявил, что он и в самом деле чувствует необъяснимую связь с этим местом, хотя оно не несет ему умиротворения, как его жене. Его вдруг обуял страх, настолько сильный, что он извинился, развернулся, удивленный и смущенный, и пошел прочь. Сэнди поспешила вслед за Недом, а Доминик Корвейсис признал, что и на него это место оказывает странное воздействие. Однако до испуга Неда этому чувству было далеко; к тревоге Доминика, как и к тревоге Эрни, примешивались необъяснимый восторг и ощущение надвигающегося прозрения. Только на Фей это место никак не подействовало.
Стоя посреди странного участка, Доминик медленно развернулся:
— Что это было? Что, черт возьми, тут произошло?
Небо обрело цвет серого сланца.
Ветер стал пронзительным, и Фей пробрала дрожь.
Она по-прежнему не чувствовала того же, что Эрни и другие, и это усиливало ощущение свершившегося над ней надругательства. Она надеялась, что однажды встретит тех, кто манипулировал ее сознанием. Хотелось заглянуть им в глаза и спросить, как можно настолько пренебрегать личным достоинством других людей. Теперь, зная, что ею манипулировали, она никогда не будет чувствовать себя в безопасности.
Сухая полынь скрежетала и шуршала под напором ветра. Покрытые сосульками ветки позвякивали, ударяясь друг о друга, и этот звук отчего-то порождал у Фей мысли о бегущих скелетиках небольших животных, давно умерших, но оживших.
Вернувшись в мотель, Эрни, Сэнди и Нед сели за кухонный стол. Фей принялась готовить кофе и горячий шоколад.
Доминик уселся на табуретку у настенного телефона. На столике перед ним лежал регистрационный журнал мотеля за позапрошлое лето. Он открыл его на пятнице, 6 июля, и начал звонить тем, кто мог разделять с ними забытые, но важные воспоминания полуторагодичной давности.
Кроме него и Джинджер Вайс, в списке было еще восемь человек. Некий Джеральд Салко из Монтерея, Калифорния, снял два номера — один для себя с женой, другой для двух дочерей. Он оставил свой адрес, но без номера телефона. Когда Доминик попытался узнать в справочной номер с кодом города 408, ему ответили, что номер не внесен в телефонную книгу.
Разочарованный, он перешел к Кэлу Шарклу, дальнобойщику, не раз останавливавшемуся у Фей и Эрни. Шаркл жил в Эванстоне, штат Иллинойс, пригороде Чикаго, и оставил в журнале номер своего телефона. Доминик набрал его, но обнаружил, что телефон отключен, а другого на это имя не зарегистрировано.
— Проверим его последние заезды, — сказал Эрни. — Может, он переехал в другой город. Может, у нас где-то есть его новый адрес.
Фей поставила чашку кофе на кухонную стойку, чтобы Доминик мог до нее дотянуться, потом села за обеденный стол вместе с остальными.
С третьей попытки Доминику повезло больше. Он набрал номер Алана Райкоффа в Лас-Вегасе, услышал женский голос и спросил:
— Миссис Райкофф?
После некоторой заминки голос ответил:
— Раньше была. Сейчас, после развода, моя фамилия — Монателла.
— Да, понимаю. Меня зовут Доминик Корвейсис. Я звоню из мотеля «Транквилити» в округе Элко. Вы, ваш бывший муж и дочь останавливались здесь на несколько дней позапрошлым летом, в июле?
— Мм… Да, останавливались.
— Миссис Монателла, кто-либо из вас — вы, ваша дочь или бывший муж… испытываете ли вы… трудности или необычные проблемы?
На этот раз пауза была наполнена смыслом.
— Это неудачная шутка? Вы явно знаете, что случилось с Аланом.
— Пожалуйста, миссис Монателла, поверьте мне: я не знаю, что случилось с вашим бывшим мужем. Но насколько я знаю, велика вероятность того, что вы, он или ваша дочь страдает от необъяснимых психологических проблем, вас преследуют жуткие повторяющиеся кошмары, содержания которых вы не помните, и некоторые из них связаны с луной.
Пока Доминик говорил, женщина два раза удивленно охнула, а когда попыталась ответить, обнаружила, что язык почти не слушается ее.
Поняв, что она готова расплакаться, Доминик продолжил:
— Миссис Монателла, я не знаю, что происходит с вами и вашей семьей, но худшее позади. Худшее позади. Как бы дальше ни развивались события… по крайней мере, вы теперь не одна.
В двух тысячах четырехстах милях от округа Элко, на Манхэттене, Джек Твист проводил воскресенье, раздавая деньги.
Вернувшись накануне после ограбления «гардмастера» в Коннектикуте, он проехал по городу в поисках тех, кто нуждался в деньгах и заслуживал подарка, и расстался со всеми купюрами только к пяти часам утра. Находясь на грани физического и эмоционального срыва, он вернулся в свою квартиру на Пятой авеню, тут же лег в постель и мгновенно уснул.
Ему опять снились шоссе в пустыне, бескрайний ландшафт, залитый лунным светом, и преследующий его незнакомец в шлеме с темным щитком. Лунный свет внезапно приобрел кровавый оттенок, и он проснулся в панике — было воскресенье, час дня, — молотя кулаками по подушке. Кроваво-красная луна? Он не знал, что это значит и значит ли что-нибудь.
Он принял душ, побрился, оделся, на скорую руку позавтракал апельсиновым соком и зачерствевшим круассаном.
В гардеробной, примыкавшей к спальне, он удалил искусно замаскированную фальшивую панель и проверил содержимое секретного хранилища глубиной в три фута. Драгоценности, доставшиеся после октябрьского ограбления ювелирного магазина, были наконец успешно проданы скупщику, а бо́льшую часть денег мафии, взятых на складе в декабре, он перевел на свои счета в трех швейцарских банках с помощью нескольких дюжин чеков. Осталось всего сто двадцать пять тысяч, чрезвычайный фонд на всякий пожарный случай.
Он переложил бо́льшую часть этих денег в портфель: девять перевязанных пачек стодолларовых купюр, по сто штук в каждой, и пять пачек двадцатидолларовых купюр, тоже по сто штук в каждой. В тайнике осталось еще двадцать пять тысяч — казалось, более чем достаточно теперь, когда он расстался с преступным прошлым и не собирался попадать в ситуации, которые могли бы потребовать быстрого выезда из штата или страны.
Хотя Джек и собирался избавиться от значительной части нажитого неправедным путем богатства, в его планы определенно не входило раздать все и остаться без штанов. Может, это пошло бы на пользу его душе, но никак не его будущему, и к тому же было бы явно глупым поступком. У него имелись запасы в одиннадцати банковских ячейках одиннадцати городских банков — дополнительная подушка безопасности на тот случай, если деньги за фальшивой перегородкой вдруг станут недоступными, в общей сложности четверть миллиона. На швейцарских счетах лежало четыре с лишним миллиона, гораздо больше, чем ему требовалось. Ему очень хотелось раздать половину своего богатства за две-три недели, после чего взять паузу и решить, что он сделает со своим будущим. Может быть, он раздаст даже больше половины.
В воскресенье, в половине четвертого, он отправился в город с портфелем, набитым деньгами. Все лица незнакомцев, которые в течение восьми лет казались свирепо-враждебными, теперь представлялись ему живыми символами надежды и ослепительных возможностей. Все до единого.
На кухне Блоков стоял запах кофе и горячего шоколада. Потом к нему добавился запах корицы и теста для выпечки — это Фей достала из морозилки упаковку булочек для завтрака и сунула их в духовку.
Пока остальные сидели за столом, Доминик продолжал обзванивать людей, которые зарегистрировались в мотеле в ту особенную пятницу.
Он дозвонился до Джима Джестрона: им оказался фотограф из Лос-Анджелеса, который тем летом объездил весь запад, снимая для «Сансет» и других журналов. Его тон, поначалу дружелюбный, сделался заметно суше, когда Доминик поведал ему свою историю. Если специалисты по манипуляциям промыли Джестрону мозги, то они добились такого же успеха, как с Фей Блок. Фотографа не мучили сны, не донимали проблемы. Рассказ Доминика о промывке мозгов, сомнамбулизме, никтофобии, одержимости луной, самоубийствах, паранормальных ощущениях Джестрон счел болтовней человека с сильно расстроенной психикой, прямо сказал об этом и повесил трубку.
Затем Доминик позвонил Гарриет Беллот из Сакраменто, у которой проблем было не больше, чем у Джестрона. Она рассказала о себе: пятьдесят лет, не замужем, преподает в школе, интерес к старине Запада появился у нее в молодости, когда она работала в Аризоне. Каждое лето она отправлялась в путешествие по старым обозным тропам, посещая старые форты и древние индейские поселения. Ночевала обычно в своем маленьком кемпере, но иногда позволяла себе снять номер в мотеле. Беллот говорила как одна из тех приятных, преданных профессии, но строгих учительниц, которые не терпят никаких глупостей от своих учеников; не стала она терпеть их и сейчас. Когда Доминик заговорил о фантастических вещах, вроде полтергейста, она бросила трубку, как до нее Джестрон.
— Фей, ты не чувствуешь себя лучше от этого? — спросил Эрни. — Ты не единственная, чьи воспоминания так тщательно вычистили.
— Нет, ни капельки, — сказала Фей. — Лучше уж иметь проблемы, как ты или Доминик, чем не чувствовать ничего. Ощущение такое, будто от меня отрезали кусок и выбросили.
Наверное, она права, подумал Доминик. Наверное, кошмары, фобии, страхи все же лучше мешка с пустотой, холодного и темного, внутри тебя. Все равно как если бы Фей до конца жизни носила в себе частицу смерти.
Когда Доминик Корвейсис, разыскивавший Брендана Кронина, позвонил в воскресенье днем — в 4:26 — в дом настоятеля церкви святой Бернадетты, отец Вайкезик разговаривал в своем кабинете с представителями «Рыцарей Колумба». Завершалась первая из многих встреч, посвященных весеннему карнавалу в честь святой Бернадетты.
В половине пятого отец Майкл Джеррано прервал его, сообщив, что звонок, который он только что получил по кухонному телефону, был от «двоюродного брата» отца Вайкезика из Элко, штат Невада. Всего несколько часов назад, на один день раньше, чем планировал, Брендан Кронин сел на рейс «Юнайтед» в Рино благодаря отмене рейсов, которые освободили несколько мест, и намеревался воспользоваться небольшой пригородной авиакомпанией из Рино в Элко в понедельник. В данный момент Брендан все еще находился в воздухе на «Юнайтед», еще не добравшись до Рино и не имея возможности кому-либо звонить, поэтому сообщение Майкла заинтриговало отца Вайкезика и мгновенно оторвало его от совещания по планированию.
Не предупредив посетителей о том, что в жизни их приходского духовенства происходит что-то экстраординарное, он оставил молодого патера обсуждать с рыцарями будущий карнавал, а сам поспешил к кухонному телефону, чтобы ответить на звонок, адресованный Брендану. Доминик Корвейсис, писатель, увлеченный всем фантастическим, и Стефан, священник, увлеченный всем таинственным и мистическим, беседуя друг с другом, все больше волновались и наперебой сыпали словами. Стефан рассказал, что ему было известно о проблемах Брендана и его злоключениях — утрате веры, чудесных исцелениях, странных снах, — а в ответ услышал истории Корвейсиса о полтергейсте, сомнамбулизме, никтофобии, одержимости луной и самоубийствах. Наконец Стефан не выдержал и задал вопрос:
— Мистер Корвейсис, по вашему мнению, у такого старого нераскаявшегося верующего, как я, есть основания питать надежду, что происходящее с Бренданом может иметь божественную природу?
— Откровенно говоря, отец, несмотря на чудесные исцеления полицейского и маленькой девочки, о которых вы говорили, я не вижу здесь руки Господней. Слишком многое указывает на участие в этих делах человека, чтобы я мог поддержать вашу версию.
Стефан вздохнул:
— Наверное, так оно и есть. И все же, как я надеюсь, в Неваде Брендан призван стать свидетелем того, что вернет его в лоно церкви. Я не хочу исключать такой вероятности.
Писатель тихонько рассмеялся:
— Отец, судя по тому, что я узнал о вас за время нашего разговора, подозреваю, что вы никогда не исключаете вероятности искупления любой души, в любом месте, в любое время. Я полагаю, вы спасаете души не так, как другие священники, — ухищрениями, мягкими и обходительными увещеваниями. Мне кажется, вы скорее… действуете как кузнец душ, выковываете спасение других, трудясь в поте лица, изо всех сил работая мускулами. Поймите меня правильно: я хотел сказать вам что-нибудь приятное.
Стефан тоже рассмеялся:
— А как еще я могу отнестись к вашим словам? Я твердо верю, что ничто легкодостижимое не стоит труда. Кузнец, склоненный над раскаленным горном? Да, мне нравится такой образ.
— Жду прибытия отца Кронина. Если он хоть немного похож на вас, отец, мы будем рады принять его в наши ряды.
— Я тоже в ваших рядах, — сказал отец Вайкезик, — и если я могу чем-то помочь, пожалуйста, звоните. Если есть малейший шанс на то, что эти странные события связаны с Господом, я не собираюсь оставаться в стороне и пропускать происходящее.
Следующими в списке стояли Брюс и Джанет Кейбл из Филадельфии. Ни у кого из них не возникало проблем, подобных тем, что преследовали Доминика, Эрни и других. Они проявили больше готовности выслушать Доминика, чем Джим Джестрон и Гарриет Беллот, но в конечном счете его рассказ не изменил их позиции.
Последним в списке стоял Торнтон Уэйнрайт, оставивший свой нью-йоркский адрес и телефон. Когда Доминик набрал номер, ему ответила миссис Нейл Карполи, которая сказала, что это ее номер уже больше четырнадцати лет и она никогда не слышала ни о каком Уэйнрайте. Когда Доминик прочел ей из журнала адрес на Лексингтон-авеню и спросил, здесь ли живет миссис Карполи, та попросила его повторить, затем рассмеялась:
— Нет, сэр, я живу не там. И вашему мистеру Уэйнрайту не стоит доверять, если он сказал вам, что это мой адрес. Там никто не живет, хотя тысячи людей с радостью бы пожили. Я знаю, что мне нравилось там работать. Это адрес фирмы «Блумингдейлс».
Сэнди была поражена, когда Доминик сообщил эту новость.
— Липовые адрес и имя? Что это значит? Может, он вообще не останавливался здесь той ночью? Или кто-то другой вписал это имя в журнал, чтобы сбить нас с толку? Или… что еще?
У Джека Твиста была куча безупречных поддельных документов — водительские права, свидетельства о рождении, карты социального обеспечения, кредитки, паспорта, даже библиотечные карточки — на восемь разных имен, включая Торнтона Бейнса Уэйнрайта. Планируя или осуществляя ограбление, он всегда использовал псевдоним. Но в тот воскресный день он действовал анонимно — распределял еще сто тысяч долларов на Манхэттене, всучивая деньги ошарашенным получателям. Самый крупный дар — пятнадцать тысяч — достался молодому моряку и его невесте, чей потрепанный старый «плимут» сломался на авеню Сентрал-Парк-Саут, близ памятника Симону Боливару.