Чужая кожа

Я задумалась, закончив разговор. Так прошло минут сорок, когда я вдруг почувствовала, что наша машина замедляет ход.

— Что вы делаете? Почему тормозите? — я закричала и едва не вцепилась водителю в волосы.

— Чего так орать? Впереди полиция. Машина с мигалкой. Велят остановиться.

Меня затрясло еще сильнее. Теперь я отчетливо видела полицейскую машину с зажженной мигалкой, остановившую наш автомобиль, и черный «Мерседес» с тонированными стеклами, из которого вышли двое мужчин в черных пальто.

Водитель остановился и заглушил двигатель. Я прекрасно понимала, что во второй раз то, что я сделала с Алексом, уже не пройдет. Здесь — тем более. Вообще, Алекс был случайностью.

Один из мужчин открыл дверцу такси и, уставившись на меня в упор, быстро скомандовал:

— Выходите.

— Кто вы такие? Что вам нужно?

— СБУ, следственный отдел, — мужчина ткнул мне в лицо удостоверение, — сама по-хорошему выходи. Или надо арестовать?

— На каком основании?

— Это спецслужбы, — подал голос водитель, — с ними нельзя связываться. Лучше выходите.

Ситуация была безвыходной. Даже позвонить Сафину я не могла. Я вышла из машины. К моему удивлению, никто не стал одевать мне наручники, не стал заламывать руки.

— Садитесь, пожалуйста, в машину, — скомандовал мне мужчина с удостоверением, затем обернулся к таксисту, — вы можете ехать.

Перепуганному таксисту не нужно было повторять дважды. Он тут же сверкнул покрышками — только его и видели. Сопротивляться смысла не было. По крайней мере, со мной обращались вежливо. Я села на заднее сидение их автомобиля, мужчина с удостоверением — рядом со мной, второй — вперед, рядом с водителем. Машина тронулась с места.

— Что это значит? Куда вы меня везете? — от страха я подала голос.

— Вы все узнаете, когда мы приедем, — сухо, но вежливо ответил второй с переднего сидения, что у меня пропало желание задавать вопросы.

Искоса я посматривала на лицо СБУшника, сидящего рядом — если он действительно был из спецслужб. Я старалась повнимательнее изучать левую половину его лица. Так всегда бывает, когда от кого-то зависит твоя жизнь.

Внизу его левую щеку перерезал застарелый шрам, плавно переходящий в шею. Именно из-за шрама я прозвала его Меченым. Более того, он внушал мне настоящий страх. Человек, способный вытерпеть такую боль (интересно, кто это сделал с его лицом?), и вновь вернуться в спецслужбы, способен относиться к жизни серьезно. И я уже глубоко подозревала, что наши понятия серьезности очень отличаются друг от друга — у него, и у меня.

Второй, сидящий на сидении рядом с водителем, казался мне каким-то узким, высохшим. Еще по дороге к машине я определила, что он очень высокого рота, а потому все части его тела являются узкими, словно вытянутыми в длину. Поэтому я прозвала его про себя Узколицым, и когда он зачем-то повернулся к своему напарнику, поразилась точности своего наблюдения. Узколицый — иначе не скажешь! И было сразу понятно, что этот Узколицый в заметном подчинении у Меченого. Меченый — главный. Я четко поняла распределение ролей.

Я не могла точно сказать, сколько прошло времени, когда машина, наконец-то, остановилась. Остановились мы у заброшенного дома в глубоком лесу, и Узколицый демонстративным кивком велел мне выходить.

Первым вышел Меченый. Я — следом за ним. Узколицый уже топтался на снегу, поглядывая в сторону одинокого темного дома, чью крышу почти полностью скрывали массивные ветви деревьев. Шофер остался в машине. Я старалась запоминать детали: лес, темнота, бревенчатый одноэтажный сруб, мороз, утоптанный к дому снег. Вокруг не было ни души. И по дороге к дому я впала в какой-то ступор.

Все чувства, мысли, страхи исчезли. Отстраненно, погруженная в пучину какого-то вселенского равнодушия, я наблюдала со стороны за тем, что происходит со мной. Узколицый включил свет. Мы прошли коридор и оказались в довольно большой комнате, освещенной единственной тусклой лампой под потолком, свисающей с голого шнура. Окна были прикрыты широкими полосами фанеры. Посередине комнаты стоял обыкновенный стол и два деревянных стула с обеих сторонам от него. Прикрепленная на длинном штативе к столу пластмассовая лампа была почему-то зеленого цвета. Такие обычно используют для компьютеров. И все. Это была настоящая комната для допросов. Для жестоких допросов.

Краем глаза я ухватила засохшие бурые пятна, разбрызганные вдоль серой поверхности ближайшей к столу стены. Существо, отстраненно наблюдавшее во мне, констатировало: пятно крови. Но я не почувствовала паники. Ни страха, ни паники. Ничего. Мне было абсолютно все равно, что произойдет со мной здесь, в этой комнате.

— Садитесь, пожалуйста, — Меченый подтолкнул меня к столу, стоящему напротив от лампы, — вы хотите чай или кофе? Что вам принести?

Чай или кофе?! Ну ничего ж себе! Мало того, что со мной обращаются вежливо, на вы, так еще и чем-то собираются поить!

— Кофе, — буркнула я, изо всех сил тоже стараясь казаться вежливой.

— С молоком, сливками или черный?

— Черный. С сахаром.

Узколицый вышел. Меченый сел напротив меня и включил лампу. Я поняла: началось.

— Вы, наверное, нервничаете, не понимаете, что происходит. Успокойтесь. Вам никто не причинит вреда. Мы привели вас сюда только для того, чтобы спокойно побеседовать. В обстановке, далекой от посторонних ушей и глаз. И когда наша беседа закончится, вас отвезут домой. Это будет достаточно скоро, хотя все зависит от вас. Поэтому успокойтесь. Вам никто не причинит вреда. С вами не произойдет ничего плохого. Цель нашей встречи — беседа, разговор, я уже давно хотел побеседовать с вами.

— Побеседовать о чем?

— О Вирге Сафине.

Ну действительно, о чем же еще. Поэтому, когда прозвучало его имя, для меня это не стало громом посреди ясного неба. Я прекрасно понимала, что сама по себе являюсь персоной довольно незначительной. И если кому-то потребовалось меня похищать посреди дороги, увозить тайком, то причина только одна — Вирг Сафин.

— Кто вы такие? Бандиты? Он должен вам денег?

— Мне казалось, вы уже догадались. Я же показал вам удостоверение. Мы из СБУ. Агенты спецслужб. Но здесь для вас мы представляем сейчас закон.

— Разве у Вирга Сафина проблемы с законом?

— Перестаньте! Вы не можете жить в его доме и ничего не знать.


— Вы о чем?

— Давайте поговорим о вас. Знаете, я должен сделать вам комплимент. Вот уже несколько лет мы следим за Виргом Сафиным, и ни одна женщина не задерживалась в его жизни так долго. Наверное, вы уникальны.

— Мне что, аплодировать стоя?

— Да. Вирг Сафин к вам привязан. Но только вот вы почему-то не понимаете, в какой вы серьезной беде. Вы, к сожалению, попали в ситуацию, из которой есть только два выхода. Первый: вы все-таки распроститесь с жизнью, от вас в конце концов избавятся. И второй: сядете в тюрьму, причем очень надолго, как соучастница. Срок будет серьезным и большим. Возможно, даже пожизненным, если все удастся доказать. Третьего выхода из вашей ситуации не существует. Вы, наверное, думаете про себя, что как-то вам удастся выпутаться, выйти сухой из воды. Не удастся.

Я замолчала, пытаясь обдумать его слова. Но ничего не получалось! Я не могла понять, что происходит, ничего не понимала из его слов. Мысли мои кружились с невероятной скоростью, как в центрифуге стиральной машины. И вообще, мне казалось, что я падаю в пропасть и не понимала, упала уже или еще лечу.

Дверь открылась и появился Узколицый с маленьким круглым подносом, на котом стояли две дымящиеся кружки. Он поставил поднос на стол, бросив на Меченого тренированный взгляд, и исчез.

Меченый поставил передо мной кружку, из которой валили пар. Я сжала ее ладонями, пытаясь согреть окоченевшие пальцы. Только теперь я начала ощущать, что в этой не отапливаемой комнате — очень холодно.

— Мы предлагаем вам сотрудничество, — голос Меченого вдруг зазвучал невероятно внушительно, — мы предлагаем вам сотрудничать с нами. Это единственная возможность для вас избежать смерти или тюрьмы. Если вы согласитесь, мы гарантируем вам безопасность. Если же вы откажетесь, то мы умываем руки. Вы либо умрете, либо, когда Сафин будет арестован, вместе с ним сядете с тюрьму.

— Арестован?! — страшное слово было единственным, что я разобрала в его речи, — Вирг Сафин будет арестован?!

— Вирг Сафин будет арестован рано или поздно. Мы возьмем его в любой точке земного шара. А вместе с ним будете арестованы вы.

— Я? Но за что я?

— Как соучастница его преступлений. Нельзя столько времени прожить рядом с ним в его доме и не знать, что происходит. Поэтому как соучастница, знающая обо всех его преступлениях, вы пойдете в тюрьму.

— Если это так… Если Вирг Сафин преступник, зачем вам я?

— Мы хотим, чтобы вы дали против него показания: вы не жена и имеете право свидетельствовать в суде. Мы хотим, чтобы вы рассказали все, что знаете по всем эпизодам, и тогда можем гарантировать вам свободу и жизнь.

— Если вам нужны мои показания, значит, у вас против Сафина ничего нет? — я шла на ощупь, чисто интуитивно. — Вы давно арестовали бы его, если б у вас что-то на него было. Но у вас ничего нет. Поэтому вам нужна я.

— Можем сыграть и в открытую. Вы правы, но не совсем. Мы знаем обо всех преступлениях, совершенных Виргом Сафиным. Но мы ничего не можем доказать. Пока. Сбор доказательств занимает много времени, а тем временем Сафин продолжает… Если бы вы согласились дать против него показания, мы могли бы уже арестовать его и так остановить. Неужели вы не хотите остановить это чудовище? Вам не страшно? Вас не мучает совесть? Скажите, как вы можете спать по ночам? Я хочу знать это для себя. Я занимаюсь Виргом Сафиным четвертый год подряд и, скажу вам честно, вот уже четыре года я не могу нормально заснуть. Как это удается вам?

— Я вам отвечу. Потому, что я не знаю, что такого страшного сделал Вирг Сафин. Я не знаю, в чем вы его обвиняете. Объясните мне нормально: он смошенничал с налогами, обманул, украл, избавился от компаньонов по бизнесу? Что такого страшного сделал Вирг Сафин, что заслуживает таких слов? Он великий художник, звезда. Его фотографиями восхищается весь мир. Я не могу поверить в то, чтобы такой человек был преступником! Никакие вы не агенты спецслужб! Скорее всего, просто работаете на его конкурентов. Я ничего не знаю, вам не повезло.

Меченый метался, метался и наконец остановился напротив меня. Смотрел же он на меня так, словно увидел перед собой кобру. Всю вежливость сняло, как рукой.

— А знаешь, какой срок он получит, если мы все сумеем доказать? Пожизненное. Как минимум. А максимум — пожизненное в жесткой спецлечебнице для психов, где он будет до конца своих дней существовать как овощ! Это будет намного хуже, чем смерть. И я очень надеюсь, что его отправят именно туда, в самую жуткую лечебницу с кошмарным режимом.

Меченый остановился напротив меня. Лицо его стало очень серьезным и грустным.

— Послушай меня, девочка. Очень внимательно послушай. Я все видел, все знаю. Я понимаю тебя: очень страшно осознавать то, что твой любимый человек чудовище, монстр. Ты сильно любишь его — я вижу это по твоим глазам. Но твоя любовь не принесет счастья ни тебе, ни ему. Такие, как Вирг Сафин, не способны любить сами, и они не стоят любви. Тебе лучше все рассказать, пока не поздно. Не ради себя. Разве тебе не хочется спасти других людей? Тех, кто умрет, если ты будешь молчать? Как после этого ты сможешь жить дальше? Ты ведь все знаешь, правда? Нельзя жить в доме человека, спать с ним и ничего о нем не знать. И ради этого жуткого монстра ты вот так, запросто, выбросишь на мусорник свою собственную жизнь? Я не понимаю! Я просто не хочу в это верить! Подумай над тем, что я тебе сказал, очень серьезно подумай, пока у тебя есть еще время, — и с этими словами Меченый вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, оставляя меня одну. Не понимая, что происходит, я склонилась над столом, закрывая лицо руками.

Стало холодно. От моего дыхания исходил пар. Я сидела неподвижно. Меня не обыскивали. У меня не отобрали ни сумку, ни другие вещи, поэтому я сделала то, что сделал бы каждый нормальный человек, — взяла мобильный телефон. Кому я собиралась звонить? Виргу Сафину, конечно. Кроме него, у меня больше никого не было.

Но когда гладкая пластина мобильника заблестела в моей руке, я поняла, что попала серьезно — сети не было. Здесь не было сети! Мобильный телефон не работал. Я сразу поняла, что это глушилки. Поэтому и не обыскивали. Спецслужбы!

Что сделал Вирг Сафин? Чего я не знаю о нем? Мне хотелось узнать об этом больше всего на свете! Я уже догадывалась, что Вирг Сафин связан с убийством Комаровского, что именно он послал убийцу к своему бывшему другу и, возможно, велел разделаться с ним таким живодерским способом.

Но почему? Ответ был только один — деньги. Темные совместные делишки, криминальные и опасные тайные организации для богатых. И, как результат, много страшных компрометирующих секретов. Деньги. Деньги. Деньги. Что бы кто мне не говорил, истина только одна. Убивают всегда из-за денег. Исключительно из-за денег. Других вариантов нет.

Вскочив с места, я заходила по комнате и обнаружила намертво забитые фанерой окна. Попыталась оторвать один лист и оцарапала руку до крови — от запястья до предплечья, обожгло острой болью, словно в меня попал обломок разорвавшегося снаряда.

К началу третьего часа я стала замерзать. Теперь я уже ходила по комнате, чтобы размяться и согреться. Здесь не было отопления. А снаружи был жестокий мороз. Наматывая круги по дощатому полу, мне захотелось расколотить стул о стенку, а потом обломками, к примеру, ножкой, отодрать фанеру от окна. Я уже двинулась к стулу, но вдруг остановилась. Какой-то инстинкт предсказывал, что это ничего не даст. Себе сделаю только хуже.

Мне могут уколоть какой-то психотроп, могут избить. Я села на стул и снова впала в какое-то дурацкое оцепенение. Странные слова звучали во мне так, как обычно звучат слова молитвы.

«А лживый любовник — он хуже вора… Ведь вор лишь ограбит, твое все возьмет. А лживый любовник в могилу сведет… В могилу сведет… А лживый любовник в могилу сведет»…

Лживый любовник Вирг Сафин. Слова этой песенки были правдой. Меня предупреждали, мне говорили. Так же Ксюха, к примеру. Но остановить меня было все равно, что остановить скорый поезд. А ведь поезд-то ехал до конечной. По пути остановок не было. Конечная остановка — могила. От Вирга Сафина — для меня.

Я уронила лицо в ладони, и мне захотелось скулить, как скулят только раненые животные или очень маленькие дети. И те, и другие пытаются привлечь внимание добрых взрослых. И, как правило, не получают этого. Добрых взрослых не существует. Поэтому я сдержала себя и от этого порыва. Спокойнее и надежнее было умирать в тишине.

Когда прошло ровно 3 часа и 10 минут, я услышала скрежет ключа в замке. Это шокировало меня так, что я даже не сдвинулась с места. Ступор был полным. Я больше ни во что не верила.

Но дверь все-таки открылась. На пороге стояло новое действующее лицо — абсолютно незнакомый мне мужчина лет 30, высокий, худой, в очках, с козлиной бородкой.

— Я от Макса, — сказал он, — поехали.

— От какого еще Макса?

— Будто ты не знаешь! Он мне позвонил, сказал, что тебя закрыли, и попросил вытащить. Вот я и приехал. Макс догадался о том, что тебя закрыли. Ты там наболтала столько всего по телефону, а тебя слушают давно.

— Пусть Макс мне позвонит!

— Ты что, дура? Здесь глушилки! Слушай, я сюда столько ехал по холоду, а ты тут сидишь и на нервы действуешь! Поехали отсюда, быстро!