Чума, или ООИ в городе
Часть 3 из 5 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Наташа, завтрак с собой…
– Ты что, обедать не придешь?
– Не смогу.
– Опять весь день без обеда? Опять язва откроется, Сережа, – говорит Наталья, заворачивая бутерброды. – Может, успеешь заехать?
– Не успею, – лаконичный ответ.
На улице урчит машина.
– Я пошел.
Хлопнула входная дверь. Хлопнул лифт. Уехал. Жена качает головой.
…У зеркала Тоня Сорина. Приплетает толстую фальшивую косу к своим волосам. За ней мрачно наблюдает муж, Александр Матвеевич Сорин. Смотрит тяжело, с давно накопленным раздражением.
– Всё, Тоня, у тебя фальшивое. И коса тоже.
– Только сейчас заметил, да?
– Нет, давно уже. Я когда на подушке первый раз твою фальшивую косу нашел, чуть не умер от отвращения. Тьфу!
– Ну не умер же, живой вроде!
– Вранье! С самого начала всё вранье, одно вранье! – Александр Матвеевич хмыкнул. – Помнишь, что говорила у Брыновых, когда познакомились, помнишь?
Тоня зажала шпильки во рту, отзывается сквозь губы:
– А чего мне помнить? У тебя память хорошая, ты и помни.
– Я и помню. Как ты врала, что ты врач-невропатолог…
– Хорошая медсестра не хуже, чем врач-невропатолог. А не нравится тебе медсестра, могу и уйти. Хоть сейчас.
– Да куда ты уйдешь? Куда? – презрительно и безнадежно протянул Александр Матвеевич.
– Найду куда. Откуда пришла, туда и уйду, – беспечно отозвалась Тоня. Ей, пожалуй, даже нравится собственное спокойствие. А муж всё больше кипятится.
– Знаю, куда уйдешь. На панель уйдешь.
– А не твоя забота! – Тоня удовлетворенно смотрела на себя в зеркало, прическа получилась пышная, богатая.
– Пустая ты баба, Тоня. Ни на что не способная. Ни супа сварить, ни даже куска хлеба в дом купить…
– А ты как придешь в отделение, ты сразу бабу Дусю пошли, она сбегает. Или Алку. Они всё для тебя с удовольствием… – Тоня нагло усмехается.
– Ладно, пошли. Опоздаем. – Александр Матвеевич встает из-за пустого стола, отодвинув чашку.
– А ты иди, я и без тебя дорогу найду, – отрезала Тоня и снова повернулась к зеркалу.
Хлопнув дверью, Александр Матвеевич вы шел из дому.
…В гостинице «Москва», возле столика администраторши стоит горничная.
– Я вхожу в номер, Татьяна Александровна, и понять ничегошеньки не могу. Наматрасник на полу, не поверите…
– Как это? – удивляется администраторша.
Возле столика – Майер в заснеженной шапке и полушубке молча ждет, пока его заметят. Но его не замечают, продолжают интересный разговор.
– Да так! Наматрасник на ковре, одеяла, подушка, всё на полу…
– Да ты что, Вера?
– Да она привыкла, видать, на полу спать…
Горничная прыскает:
– Депутатка, депутатка, а народ-то дикий…
– А ты думала, она ордена навесила и сразу…
– Простите, – вмешался Майер, – посмотрите бронь. Майер моя фамилия.
Администраторша недовольно зашелестела бумажками.
– Есть. Тридцать шестой. Паспорт ваш, – не поднимая головы, сказала администраторша и впялилась в паспорт.
В конце коридора появилась туркменка. Немолодая уже, рослая, в ярко-полосатом платке, повязанном косо и скрепленном на виске, в тяжелых серебряных браслетах, серьгах, кольцах. На шелковом полосатом платье – вперемешку с тусклым серебром и сердоликами – медали, какие-то значки, чуть не ГТО, орден Ленина, куча звенящего яркого металла. Подошла к столику. Остановилась, улыбнулась приветливо. Брови дугами, глаза длинные, узкие, впалые щеки, тяжелые губы – красавица. Да и пожалуй, лет-то ей не много. Майер посмотрел на нее со вниманием. Она улыбнулась застенчиво:
– От вас холод идет, – и натянула плотнее на плечи шаль.
– Тридцать градусов, не меньше, – улыбнулся Майер, разглядывая эту восточную диковинку.
– А я домой еду, в Ашхабад. Там тепло, – отозвалась она. И, повернувши подбородок на высокой шее к администратору, почти повелительно сказала:
– Номер примите.
И ушла. Администраторша и горничная оторопели.
– Ишь, королева. А спит на полу! – только и сказала горничная.
Майер принял паспорт, ключ от номера и, улыбаясь, пошел по коридору.
Номер оказался небольшим, но роскошным. Майер огляделся, скинул полушубок, потер озябшие руки. Набрал номер.
– Лора! Приехал на дня три-четыре. Конечно. Нет, нет, остановился в гостинице «Москва». На доклад приехал. Вечером обязательно приеду. Промерз ужасно. Может, простудился. Нет, всё равно приеду. У меня просьба к тебе. Анечка, возможно, завтра приедет. Ты приютишь ее на пару дней, а? Одна, одна, без дочки. Ну, о чем ты говоришь, Лора? Всё то же, всё то же. Смотрит в одну точку, почти ничего не ест. Не говорит, не ходит. В кресле. На ночь в постель перекладываю. Припадков таких больше нет. Дорогая моя, ты ошибаешься, не пять лет, а уже восемь. Ну ладно, что об этом. До вечера. Вечером поговорим.
Смотрит на себя в зеркало. Проводит рукой по щеке. Зарос… Выходит в коридор, спрашивает у горничной:
– Скажите пожалуйста, есть в гостинице парикмахерская?
– Есть, на первом этаже.
Майер смотрит на часы… торопливо идет к лифту.
В зеркале отражение – руки мастера с опасной бритвой ловко орудуют над щекой Майера. Голос парикмахера:
– Вам повезло. Я сегодня пораньше на работу пришел. А обычно я попозже…
Майер кашляет, хочет заслонить рот, но он завернут в простыню, парикмахер поглаживает его по плечу и отодвигает бритву:
– Вы уж откашляйтесь как следует.
Майер извиняющимся голосом:
– Видимо, в поезде простыл… сквозняк.
– Некоторые удивляются, что у меня опасная бритва, не понимают, что она бреет чище. И вообще – красиво…
Парикмахер вытирает лезвие, оно блестит.
Заседание коллегии Минздрава. Восемь важных персон внимательно слушают доклад. Один в военной форме. Это полковник Павлюк. Майер заканчивает свое выступление.
– Теперь, как вы видите, совершенно очевидно, что выбор нами для работы высоковирулентного штамма был вполне оправдан. И хотя работа, с моей точки зрения, еще не доведена до полного завершения, в сущности, она уже сделана, и скоро в нашем распоряжении будут первые образцы новой вакцины. Она работает против всех известных штаммов чумы.
Есинский задает вопрос:
– Скажите, пожалуйста, Рудольф Иванович, сколько с вашей точки зрения, понадобится времени для того, чтобы передать вакцину нашей промышленности и насколько сложна может оказаться промышленная технология?
Майер потер виски руками, до него с трудом дошел смысл вопроса. Видно, что ему совсем невмоготу:
– Чтобы окончательно… нам надо около полутора месяцев, чтобы полностью быть уверенным в препарате. Около трех месяцев понадобится на испытание, потом производство опытной партии, а остальное уже не зависит от меня. Скорее – от финансирования производства, от его организации. Технология… В технологии, вероятно, не будет ничего принципиально нового, кроме повышенных требований к технике безопасности.
Григорьев, председатель коллегии, смотрит на часы.
– Товарищи! Сегодня мы с вами присутствуем при исключительной важности… важности для всего человечества – я бы сказал – событии. Создание вакцины – еще один шаг на пути к полной победе коммунизма во всем мире, еще одно доказательство торжества мудрой сталинской политики. Поздравим Рудольфа Ивановича. Спасибо за вашу работу, за доклад. Прошу вас завтра прийти ко мне на прием к двум часам, надо будет проработать решение.
– Ты что, обедать не придешь?
– Не смогу.
– Опять весь день без обеда? Опять язва откроется, Сережа, – говорит Наталья, заворачивая бутерброды. – Может, успеешь заехать?
– Не успею, – лаконичный ответ.
На улице урчит машина.
– Я пошел.
Хлопнула входная дверь. Хлопнул лифт. Уехал. Жена качает головой.
…У зеркала Тоня Сорина. Приплетает толстую фальшивую косу к своим волосам. За ней мрачно наблюдает муж, Александр Матвеевич Сорин. Смотрит тяжело, с давно накопленным раздражением.
– Всё, Тоня, у тебя фальшивое. И коса тоже.
– Только сейчас заметил, да?
– Нет, давно уже. Я когда на подушке первый раз твою фальшивую косу нашел, чуть не умер от отвращения. Тьфу!
– Ну не умер же, живой вроде!
– Вранье! С самого начала всё вранье, одно вранье! – Александр Матвеевич хмыкнул. – Помнишь, что говорила у Брыновых, когда познакомились, помнишь?
Тоня зажала шпильки во рту, отзывается сквозь губы:
– А чего мне помнить? У тебя память хорошая, ты и помни.
– Я и помню. Как ты врала, что ты врач-невропатолог…
– Хорошая медсестра не хуже, чем врач-невропатолог. А не нравится тебе медсестра, могу и уйти. Хоть сейчас.
– Да куда ты уйдешь? Куда? – презрительно и безнадежно протянул Александр Матвеевич.
– Найду куда. Откуда пришла, туда и уйду, – беспечно отозвалась Тоня. Ей, пожалуй, даже нравится собственное спокойствие. А муж всё больше кипятится.
– Знаю, куда уйдешь. На панель уйдешь.
– А не твоя забота! – Тоня удовлетворенно смотрела на себя в зеркало, прическа получилась пышная, богатая.
– Пустая ты баба, Тоня. Ни на что не способная. Ни супа сварить, ни даже куска хлеба в дом купить…
– А ты как придешь в отделение, ты сразу бабу Дусю пошли, она сбегает. Или Алку. Они всё для тебя с удовольствием… – Тоня нагло усмехается.
– Ладно, пошли. Опоздаем. – Александр Матвеевич встает из-за пустого стола, отодвинув чашку.
– А ты иди, я и без тебя дорогу найду, – отрезала Тоня и снова повернулась к зеркалу.
Хлопнув дверью, Александр Матвеевич вы шел из дому.
…В гостинице «Москва», возле столика администраторши стоит горничная.
– Я вхожу в номер, Татьяна Александровна, и понять ничегошеньки не могу. Наматрасник на полу, не поверите…
– Как это? – удивляется администраторша.
Возле столика – Майер в заснеженной шапке и полушубке молча ждет, пока его заметят. Но его не замечают, продолжают интересный разговор.
– Да так! Наматрасник на ковре, одеяла, подушка, всё на полу…
– Да ты что, Вера?
– Да она привыкла, видать, на полу спать…
Горничная прыскает:
– Депутатка, депутатка, а народ-то дикий…
– А ты думала, она ордена навесила и сразу…
– Простите, – вмешался Майер, – посмотрите бронь. Майер моя фамилия.
Администраторша недовольно зашелестела бумажками.
– Есть. Тридцать шестой. Паспорт ваш, – не поднимая головы, сказала администраторша и впялилась в паспорт.
В конце коридора появилась туркменка. Немолодая уже, рослая, в ярко-полосатом платке, повязанном косо и скрепленном на виске, в тяжелых серебряных браслетах, серьгах, кольцах. На шелковом полосатом платье – вперемешку с тусклым серебром и сердоликами – медали, какие-то значки, чуть не ГТО, орден Ленина, куча звенящего яркого металла. Подошла к столику. Остановилась, улыбнулась приветливо. Брови дугами, глаза длинные, узкие, впалые щеки, тяжелые губы – красавица. Да и пожалуй, лет-то ей не много. Майер посмотрел на нее со вниманием. Она улыбнулась застенчиво:
– От вас холод идет, – и натянула плотнее на плечи шаль.
– Тридцать градусов, не меньше, – улыбнулся Майер, разглядывая эту восточную диковинку.
– А я домой еду, в Ашхабад. Там тепло, – отозвалась она. И, повернувши подбородок на высокой шее к администратору, почти повелительно сказала:
– Номер примите.
И ушла. Администраторша и горничная оторопели.
– Ишь, королева. А спит на полу! – только и сказала горничная.
Майер принял паспорт, ключ от номера и, улыбаясь, пошел по коридору.
Номер оказался небольшим, но роскошным. Майер огляделся, скинул полушубок, потер озябшие руки. Набрал номер.
– Лора! Приехал на дня три-четыре. Конечно. Нет, нет, остановился в гостинице «Москва». На доклад приехал. Вечером обязательно приеду. Промерз ужасно. Может, простудился. Нет, всё равно приеду. У меня просьба к тебе. Анечка, возможно, завтра приедет. Ты приютишь ее на пару дней, а? Одна, одна, без дочки. Ну, о чем ты говоришь, Лора? Всё то же, всё то же. Смотрит в одну точку, почти ничего не ест. Не говорит, не ходит. В кресле. На ночь в постель перекладываю. Припадков таких больше нет. Дорогая моя, ты ошибаешься, не пять лет, а уже восемь. Ну ладно, что об этом. До вечера. Вечером поговорим.
Смотрит на себя в зеркало. Проводит рукой по щеке. Зарос… Выходит в коридор, спрашивает у горничной:
– Скажите пожалуйста, есть в гостинице парикмахерская?
– Есть, на первом этаже.
Майер смотрит на часы… торопливо идет к лифту.
В зеркале отражение – руки мастера с опасной бритвой ловко орудуют над щекой Майера. Голос парикмахера:
– Вам повезло. Я сегодня пораньше на работу пришел. А обычно я попозже…
Майер кашляет, хочет заслонить рот, но он завернут в простыню, парикмахер поглаживает его по плечу и отодвигает бритву:
– Вы уж откашляйтесь как следует.
Майер извиняющимся голосом:
– Видимо, в поезде простыл… сквозняк.
– Некоторые удивляются, что у меня опасная бритва, не понимают, что она бреет чище. И вообще – красиво…
Парикмахер вытирает лезвие, оно блестит.
Заседание коллегии Минздрава. Восемь важных персон внимательно слушают доклад. Один в военной форме. Это полковник Павлюк. Майер заканчивает свое выступление.
– Теперь, как вы видите, совершенно очевидно, что выбор нами для работы высоковирулентного штамма был вполне оправдан. И хотя работа, с моей точки зрения, еще не доведена до полного завершения, в сущности, она уже сделана, и скоро в нашем распоряжении будут первые образцы новой вакцины. Она работает против всех известных штаммов чумы.
Есинский задает вопрос:
– Скажите, пожалуйста, Рудольф Иванович, сколько с вашей точки зрения, понадобится времени для того, чтобы передать вакцину нашей промышленности и насколько сложна может оказаться промышленная технология?
Майер потер виски руками, до него с трудом дошел смысл вопроса. Видно, что ему совсем невмоготу:
– Чтобы окончательно… нам надо около полутора месяцев, чтобы полностью быть уверенным в препарате. Около трех месяцев понадобится на испытание, потом производство опытной партии, а остальное уже не зависит от меня. Скорее – от финансирования производства, от его организации. Технология… В технологии, вероятно, не будет ничего принципиально нового, кроме повышенных требований к технике безопасности.
Григорьев, председатель коллегии, смотрит на часы.
– Товарищи! Сегодня мы с вами присутствуем при исключительной важности… важности для всего человечества – я бы сказал – событии. Создание вакцины – еще один шаг на пути к полной победе коммунизма во всем мире, еще одно доказательство торжества мудрой сталинской политики. Поздравим Рудольфа Ивановича. Спасибо за вашу работу, за доклад. Прошу вас завтра прийти ко мне на прием к двум часам, надо будет проработать решение.