Что, если мы утонем

Но иногда больно было так, что становилось сложно дышать. Например, на второй день Рождества. Раньше мы с папой и Остином в этот день бросали в машину коньки и хоккейную экипировку и ехали на замерзшее озеро Симко, находящееся всего в нескольких километрах от нашего дома. Мы часами скользили на льду, даже когда ветер кусал лицо, а минусовая температура опускалась до двузначных цифр. Мы катались до тех пор, пока не переставали чувствовать пальцы на руках и ногах, а после прогулки отогревались на диване с чашечкой горячего какао с маршмеллоу и ели печенье, которое испекла мама.

Как тогда было тепло и уютно! В принципе, так было и сейчас, и сегодня тоже, однако после смерти Остина тепло не доходило до глубин моего сердца. Оно было онемевшим и холодным. Кроме тех моментов, когда рядом был Сэм.

– Мне тебя не хватает, – сказал он, а я прикрыла глаза. Я лежала на кровати в своей старой детской, и пусть голос Сэма я слышала через телефон, мне хотя бы казалось, что он рядом.

– Не могу уснуть, – прошептала я, на самом деле имея в виду «Мне тебя тоже». Я так скучала, а ведь прошло всего каких-то три дня. Я привыкла к его присутствию. Засыпать и просыпаться без Сэма было очень некомфортно. Спасали только ежедневные сообщения и возможность хотя бы ненадолго услышать его голос.

В такие моменты я жалела, что не была с Сэмом честна. Если бы я с самого начала играла с открытыми картами, то сейчас могла бы рассказать ему о первой ночи дома и о сундуке с чердака. О том, как я с больной спиной и опухшими глазами вернулась на рассвете к себе в спальню, о своих слезах, размывших последние слова Остина.

– Это из-за смены часовых поясов, – предположил Сэм. – Ты еще не отвыкла от времени Ванкувера.

– Ну и хорошо.

– Правда? – по голосу было слышно, что он улыбается.

– Да, – я калачиком свернулась на кровати. – Я хоть и тут, но мой мозг рядом с тобой.

– Твой гипоталамус, отвечающий за циркадные ритмы, уж точно тут.

– У тебя прямо талант портить романтические моменты ненужными фактами!

– Очень даже нужными, это будет на экзаменах на третьем курсе.

– До них еще далеко, малыш.

– Это ты сейчас так думаешь.

– Через четыре месяца ты станешь врачом, – отметила я. Эта мысль пришла внезапно, и это было правдой и безумием. Секунду я не слышала ничего, кроме его дыхания. Бесконечно далеко, но так близко.

– Да, – и тут он снова замолчал. – Точно.

Прямо как Остин. Если бы он жил.

Если, если, если… Мне так хотелось, чтобы это прекратилось. Но как бы я ни старалась отвлечься, в этом доме все мысли рано или поздно сворачивали в этом направлении.

– Расскажи что-нибудь, – я зажмурилась, – пожалуйста.

Пусть он не спрашивает, зачем и что рассказывать, пусть просто говорит. Любую ерунду, хоть что-нибудь, лишь бы я отвлеклась.

Сэм заговорил не сразу.

– Чаще всего я не чувствую себя готовым. Ни к чему. Ни к выпускным экзаменам, ни к исследовательской работе. К работе по специальности я тоже не готов. Я не смогу стать врачом, я не смогу нести ответственность. Иногда я действительно так думаю. – Сэм снова замолчал. – И все равно я выбрал для себя эту жизнь. Возможно, так будет с каждым новым испытанием. Поначалу нагрузка будет казаться бешеной, а потом привыкаешь. В какой-то момент это становится рутиной, и ты превозмогаешь себя, сам того не осознавая.

– Да. – Не знаю, откуда она появилась, но усталость пробралась из дальнего угла комнаты прямиком ко мне в голову. Не знаю, заметил ли это Сэм, но он продолжил говорить и его голос стал чуть тише. Я позволила себе в нем утонуть. Он был рядом, хотя его здесь не было. Моя голова потяжелела.

– Иногда врачи говорят мне во время практики, что сейчас ни за что бы не выбрали медицину. Что в моем возрасте они были полны сил и хотели сделать мир лучше. И что я скоро сам замечу, что все идет не так. И да, возможно, я подхожу к делу с наивным идеализмом и игнорирую неприглядные аспекты профессии. Придется заниматься бумажной волокитой, решать конфликты, экономить время и средства. Но мне правда хочется верить, что все это ради высшей цели. Ради людей.

Он замолчал. Я начала падать.

– Лори?

Его голос звучал издалека.

Невесомость.

И в какой-то момент, на грани яви и сна, возможно, мне это просто показалось, но тут я услышала Сэма снова.

– Спокойной ночи, тыковка.

Тишина.

– Я тебя люблю.





Глава 32




– Ты с кем вчера так долго болтала, дорогуша?


Мама задала этот вопрос мимоходом, но у меня все равно чуть не выпал нож из рук. Я подняла глаза от горки блинов передо мной. А мама отхлебнула кофе и посмотрела на меня.

Первой реакцией было солгать. В голове непроизвольно всплыли отговорки. С Эмбер. С Кианой. С Хоуп. С Эмметом. С кем угодно. Но маминого проницательного взгляда было достаточно, чтобы отбросить эту идею.

Естественно, она о чем-то догадывалась. Ведь она моя мама. За завтраком я не могла сдержать улыбки, и причиной, вероятно, стало то, что под утро я отправила Сэму короткое «я тебя тоже».

– Со своим парнем.

Эти слова будто произнес кто-то другой, но они пришлись в самый раз. Папа поднял глаза от газеты и с удивлением на меня посмотрел, а мама, немного помешкав, осторожно мне улыбнулась.

– Ты с кем-то познакомилась?

Когда я кивнула, оба просияли. Внезапно наш обычно мрачный обед словно озарило ярким светом. Возможно, мы все в этот момент поняли, что жизнь должна продолжаться.

– Да. Мы вместе учимся. Он на несколько курсов старше.

– Милая, это же чудесно! Почему ты нам раньше не рассказывала? Вы могли бы вместе приехать в гости!

На моем лице застыла натянутая улыбка. Но пора уже раскрыть правду. Мне надоело. Надоела вся эта ложь и секреты.

– Потому что он знал Остина. Хорошо знал.

Мама дрожащими пальцами поставила чашку на блюдце. Ее лицо посерело. Папа открыл рот, но из него не донеслось ни звука.

В этот момент я поняла, что они знали. Настоящую причину смерти Остина.

– Его зовут Сэм. Сэмюэл Эверет, – я нервно сглотнула, – полагаю, вы знаете, о ком я говорю.

Мама глубоко вздохнула, ее глаза наполнились слезами. Внезапно в голове возник дневник Остина. Рисунки и темнота, которые он так хорошо от нас скрывал.

– Почему вы мне ничего не рассказали? Почему молчали? Почему?! – Мой голос стал таким громким, что я сама испугалась.

– Лори, милая… – начал папа, но тут он осекся на полуслове, потому что я ударила кулаком по столу. – Мы не знаем, что он тебе рассказал, но…

– Правду, он рассказал чертову правду! Что Остин умер не от алкогольного опьянения. По крайней мере, не только от него. Он умер от гребаного экстази!

Мама издала звук, больше напоминающий скулеж. Папа под столом взял ее за руку. Не знаю, когда я в последний раз чувствовала себя такой одинокой. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы Сэм был рядом. Чтобы он взял меня за руку.

– Ну и разве он соврал? – я бросила им эти слова и почувствовала себя ужасно. Правда, еще хуже мне делалось от мысли о том, что они давно обо всем знали. – Черт, вы можете мне сказать в лицо, что Сэмюэл Эверет лжет? Или вы годами не считали необходимым сообщить мне гребаную правду?

Мамины всхлипы проняли меня до костей. Сидеть и смотреть на то, как она закрыла лицо ладонями и начала плакать, стоило мне недюжинных усилий.

Я уже знала ответ.

Папа неподвижно сидел рядом с мамой и смотрел на меня.

– Лори, – тихо начал он, но я и слушать его не хотела.

– Нет! – с этими словами я подскочила. – Как вы могли так поступить?! – дрожащим голосом воскликнула я. Заметила, что плачу, лишь когда по щеке прокатилось что-то теплое. Сквозь расплывчатый туман перед глазами я уставилась на родителей. Эти люди мне солгали. А ведь они знали ответы на все вопросы.

– Почему из-за вас я узнала обо всем вот так?

Я развернулась и выбежала из комнаты наверх. Мама продолжала плакать, папа молчал.

Мне стало тяжело дышать, грудь будто стянуло обручем. Боль была такой сильной, что я поверила в то, что сейчас задохнусь и умру нелепой смертью. Как и он.

Дверь за мной захлопнулась. Я хватала ртом воздух и всхлипывала, а затем из меня вырвались рыдания.

Не помню, когда я в последний раз так безудержно плакала. Наверное, в течение нескольких недель после его смерти. Тогда ко мне пришло осознание. Что Остин не вернется. Что его комната опустела. Что я снова единственный ребенок.

Уму непостижимо! Я годами жила во лжи. Пока по чистой случайности мне на пути не встретился человек, готовый рассказать правду, которую от меня скрыли родители.

Как же больно.

Из-за них я считала Сэма чуть ли не монстром. Сэма, самого чудесного человека из всех, кого я знаю. Он единственный за многие годы, кто говорил мне только правду.

Мои горькие рыдания тонули в подушке. Когда я услышала, что дверь открывается, то пожалела, что не заперлась изнутри.

Я начала плакать еще сильнее, когда почувствовала, что на мою кровать кто-то сел. Я поняла, что это папа, еще до того, как он заговорил. Он ко мне не прикасался, просто сидел рядом. И хотя я была очень зла и обижена, само его присутствие так успокаивало, словно на меня накинули мягкое одеяло.

Мои рыдания постепенно утихали. Прошло несколько минут, прежде чем я слегка успокоилась, лишь легкая дрожь выдавала, что внутри меня все кипело. Папа все еще молчал, а я привстала с кровати.

– Черт, почему? – выдавила я из себя. – Почему вы мне ничего не рассказывали?