Чистильщики

Волосы, прежде черные, как вороново крыло — были полуседы. Губы тоже запали — так бывает у стариков, когда они вынимают вставную челюсть.

Лицо перекосилось, стало асимметричным. Возможно — после лицевых травм, переломов.

Ноги не было почти по колено, обрубок замотан какой-то тряпкой, и видно, что намотали ее недавно. Она была чиста. Впрочем, как и вся одежда парнишки — мятая, но чистая. Похоже, что его готовили перед встречей со мной, вымыли и одели.

Он шел на костылях — медленно, трудно, и было видно — Юсас совсем не умеет на них ходить. Не привык.

Позади Юсаса шел двойник того мужчины, что стоял сейчас рядом со мной — такой же неприметный, такой же безликий. Человек-тень, человек-крыса. Я уже знал, как здесь называют агентов тайной стражи — «крысы»! А что, очень дельное имя для этой службы. Нет-нет, ничего оскорбительного! Крыса умна, опасна, пролезет в любую дырку и размножается, как… как крыса! Так что наоборот, сравнение с крысой для агентов должно быть лестным!

Но сейчас я об этом не думал. Меня трясло от злости, от ярости, от желания мстить тому, кто все это сделал. И я вскочил со скамьи, бросившись вперед.

Звякнули цепи, горло перехватило, стальной ошейник сжал его с уверенностью капкана. И я громко и хрипло выругался — по-русски, выдав длинное и многосложное определение этого мира и этих людей.

Интересно, конечно читать про средневековье, о том, как там мучили и сжигали людей, и попивать чаек, запивая им овсяную печеньку, ибо овсяная полезна нашему здоровью. А вот сидеть на цепи в этом самом средневековье и смотреть на то, как ведут твоего друга, изувеченного до неузнаваемости — это совсем уже другое дело. Плохое дело. Гадкое дело.

— Юс! Юс, это я!

Юсас повернул ко мне голову, из глаз его полились крупные слезы, проложившие дорожки по изувеченным щекам. Он попытался что-то сказать, но изо рта лишь полетели слюни, и я с ужасом и отвращением увидел, как в его открытом рту мечется обрубок того, что когда-то было языком. Не знаю, как я вытерпел это зрелище и тут же не разбил башку человеку, что стоял рядом. Я даже умудрился выдавить из себя:

— Язык-то зачем, мрази?!

— Я не знаю. Мы этим не занимаемся! — спокойно ответил «крыса». — Это палач. А кто отдал приказ и зачем, мне неведомо. Могу только предположить — чтобы никому ничего не рассказал.

— Мрази! Ну какие же вы мрази! — выдохнул я. — Не буду ничего делать, пока его не потрогаю. Пока не обниму его!

— Но это запрещено! — крыса помотал головой. — Запрещено касаться его! Вам запрещено касаться друг друга! У меня такое распоряжение!

— А мне плевать на ваше распоряжение, — холодно бросил я, тихонько пробуя цепи на крепость. Крепкие, гады! Так просто не порвать! На совесть подготовились! — Еще раз говорю, все наши договоренности отменяются — если я не осмотрю и не потрогаю этого человека. Не очень-то он похож на того Юсаса, которого я знал! И я должен убедиться — точно Юсас это или нет!

Юсас что-то забулькал, захрипел, из глаз у него снова потекли слезы, а я едва не заскрипел зубами и только лишь повторял про себя: «Молчи! Молчи, дурашка! Верь мне!»

— Я… я должен поговорить с начальством! — пролепетал «крыса». — Пожалуйста, ничего не делай! Я сейчас вернусь! Будь разумен!

Он исчез за дверь позади меня — это помещение имело четыре двери, и я подозреваю, что за ними стояли наготове вооруженные гвардейцы. Или стражники — что скорее всего. И только я начну бузить — тут же выбегут и начнут махать своими мерзкими железками, домогаясь комиссарского тела. Нет уж! Хрен вам, а не оптимистическая трагедия! Меня дома ждут! Мама меня ждет! Варя ждет! Брат ждет! А пока меня ждут — никто не сможет остановить!

Ждать пришлось минут пять, из чего я сделал вывод, что начальство находится совсем рядом. Далеко ходить не пришлось. Вот только почему сам начальник не пошел присутствовать при встрече двух известных заговорщиков? Или может он боится?

И правда — вдруг я найду способ вырваться из кандалов? И что тогда? И… все — тогда! «Тук-тук. Кто там? Это я, Смерть пришла! И что? Иии… все!»

Не пощажу, точно! Специально искать подлецов не буду, но если попадется под руку — пришибу! Как солдат вошь!

— Разрешили! — выдохнул запыхавшийся, потный «крыса». Видать бегом бегал испросить это самое разрешение. — Но только не шали, ладно? Ты под прицелом!

И он обвел глазами отдушины по верху комнаты. Ах вон оно как… не только ворвутся, а еще и нашпигуют меня стрелами! Одно радует — вряд ли будут в башку стрелять. Я же им нужен живой! А вот обездвижить — это да. По конечностям, точно.

Крыса махнул рукой, его соратник шепнул что-то Юсасу, и тот начал подходить — мучительно медленно, согнувшись над слишком короткими для него костылями. И это было страшно и жалко. Сердце кровью обливается!

Я встал, шагнул навстречу — насколько мог. Цепи зазвенели, и Юсас прислушался на ходу, наклонив голову набок, как это делают собаки. Я закусил губу и ждал — секунду, две, три… когда до Юсаса уже было можно достать рукой, я ухватил его за плечи, притянул к себе и сжал — осторожно, боясь что-нибудь сломать, но сильно, так, что у него из груди вырвался воздух:

— Живой! Слава богу, живой!

Рубаха на груди у меня промокла от слез, и я подумал о том, что Юсас стал очень много плакать. Впрочем, на его месте — да кто не заплачет? Я так вообще давно бы разбил себе голову — чем так жить! И надо отдать ему должное — Юсас держался. Выживал. Впрочем — как и всегда. Как и всю свою недолгую жизнь!

Я усадил его на скамью и обнял, похлопывая по спине, как если бы нашел пропавшего брата. Впрочем — а кто же он мне был, как не брат? Такой же как Сашка, оставшийся на Земле. И так же я за него порву всех — лишь бы он остался жить!

А потом я сделал ЭТО.





Часть 2




Глава 4




Никто ничего не понял — да и как они могут понять? Во мне сидели десятка два Тварей. Они же Бесы. Они же энергетические сущности. Что мне стоит взять парочку и подсадить их прямо в тело Юсаса? Да ничего не стоит! Как и любому другому Альфе. И так же мне ничего не стоит активировать этих Тварей. Теперь, брат мой Юска, будешь ты Альфой! И держись, народ — это вам не простого мальчишку мордовать! Альфа — это серьезно! Альфа — это всем вам писец!


После активации Юсас потерял сознание. Оно и понятно — встряска для организма просто невероятная! Только представить — в тебя вдруг вселяется энергетическая сущность, занимая твой мозг, пронизывая тело от макушки и до самой пятки! А если их два, этих Беса? Один «магический», один «физический»? Да тут как обухом по голове шандарахнули!

Вот на то я и рассчитывал. Этого я и хотел! Что бы теперь ни случилось со мной за это время — Юс не пропадет. Теперь — его трудно обидеть. Вернее — опасно!

— Отнесите его поспать и поесть! — приказал я холодным командирским тоном, и «крыса» дернулся бежать, исполнять. Рефлексы, однако? — И еды ему побольше, и питья! Настрадался мальчишка, сомлел. Ну что рты разинули? Берите и несите… придурки! Завтра ко мне его приведете! Да снимите с меня эту дрянь… шею натерла, гадина! И как в таких ходят рабы? Не люди вы, а мрази. Твари поганые! Ууу… так бы и врезал… гады!



Когда Юсас услышал голос Дегера — он едва не упал без сознания. Дегер здесь! Теперь все будет хорошо! Дегер все решит, со всеми негодяями разберется!

И слезы. Они текли сами по себе. Юсас никогда так много не плакал. Он вообще забыл, когда плакал. Улица приучает сдерживать эмоции, особенно такие. Над твоими слезами только посмеются, слезы — повод для глумления. Плакать можно, но только так, чтобы никто не видел — наедине сам с собой, забившись в темный уголок.

Дегер что-то говорил, и голос его, холодный, командирский, был совсем не похож на голос прежнего Дегера — спокойного, даже равнодушного великана. Это был голос человека уверенного в себе, сильного, знающего себе цену, и… злющего, как демон! На кого Дегер злился, Юсас не знал, но осознавал только одно — злился он точно не на Юсаса. Ведь он не может злиться на брата! Не за что на него злиться!

А потом сопровождающий шепнул в ухо: «Иди к своему Дегеру! Шагай вперед!» — и Юсас пошел. Пошел, едва не падая — то ли от усталости, то ли от переполнявших его эмоций. А когда Дегер обхватил руками плечи Юсаса и сжал его так, что трудно стало дышать — Юсас снова не выдержал и зарыдал.

Все накопленное за время с того страшного момента на Арене — вся боль, все унижения, весь ужас того что случилось с Юсасом за все это время — вылилось в рыданиях. И в очередной раз Юсас подумал о том, что если бы не надежда на Дегера, если бы не слепая вера в то, что Дегер жив — Юсас никогда бы не смог дожить до этой секунды. Он давно разбил бы себе голову о ближайшую стену. Только вера в названного брата удержала его здесь, на этом свете.

И ни разу он не подумал о том, что это все могло было быть и зря… ведь Дегер сидел закованный в цепи!

Когда в голове Юсаса вспыхнул свет — он вдруг на долю секунды подумал о том, что случилось очередное чудо, и каким-то образом обрел новые глаза. Но только на долю секунды. Потом его вдруг затошнило, но прежде чем освободиться от съеденного, мальчишка провалился в беспамятство. Глухое и черное, как и его слепота.

Очнулся он на той же кровати, где и в прошлый раз. Или на такой же кровати. Юсас лежал поверх одеяла на спине, и когда сон покинул его душу, стал медленно приходить в себя, вспоминая то, что происходило с ним… неизвестно когда. Сколько он пролежал здесь, в этой комнате не пахнущей ничем (тут долго никто не жил, точно!) — это знают только те, кто его сюда притащил. Последнее, что запомнил Юсас — руки брата, обхватывающие его плечи. А потом… потом — вот эта комната.

И у него чесалось. И зудело. Так зудело и чесалось, что просто слов нет! Чесалась культя ноги, чесались культи на месте пальцев, чесались глазницы, чесался и горел обрубок языка — он будто распух, стал больше!

И хотелось есть — страшно хотелось есть! До боли! До скрежета зубовного! Скрежета?!

Юсас даже вздрогнул — зубы! У него появились зубы! Он коснулся их губами, когда по недавно образовавшейся привычке сжал губы, всосав их в рот! Раньше тут были только десны, в которых торчали острые остатки зубов — иногда Юсас забывшись ранил о них губы. Теперь — на месте пеньков торчали зубы! Небольшие, но самые настоящие — резцы! И он… коснулся их языком!

Юсас не поверил своим ощущениям, постарался высунуть язык и с восторгом, ужасом почувствовал, как язык облизывает губы! Как всегда — облизывает! Как раньше! Как тогда, когда он еще не был жалким уродом!

Юсас даже заплакал, ругая себя за слабость, не достойную мужчины. Сильно его надломили пытки, и он, Юсас, прекрасно это понимал. Он ведь никогда не был дураком. Совсем наоборот…

Рука дернулась, ощупывая левую руку, и снова Юсас едва не завопил — в голос, от души, как кричит малыш, нашедший серебряный империал: «Ееэээсть!» Пальцы отросли! Не совсем еще, не до конца, и были они горячими, болезненными на ощупь, но отросли! Все было на месте — суставы, косточки, мясо — хотя мяса было еще маловато. Пальцы чувствовали, их было приятно щупать, трогать, гладить…

Рука скользнула к голове, и… Юсас едва не потерял сознание — они были! Были! Его глаза!

Он долго не мог себя заставить открыть веки. Долго — целую минуту или больше. Казалось бы, что такого — рраз! И открыл! Но не мог. Откроешь, а глаз-то и нет! Вернее — они не видят! Новые глаза — не видят! И что тогда?

Теперь — надежда. А тогда не будет никакой надежды. Глупо, конечно, но… вот так.

Когда свет ударил в глаза Юсаса, он не зажмурился. Он боялся закрыть веки. Даже когда слезы полились ручьем, и резь стала нестерпимой, Юсас не закрыл век. Наоборот, он раскрыл их так, что казалось — веки сейчас порвутся, так и останутся в открытом положении. И только мысль о том, что новые глаза могут испортиться, заставила его заморгать, и спрятать их за кожаные «одеяла».

Он снова улегся на кровать, подогнул ногу и стал ее щупать. Культя горела огнем и зудела, чесалась, и Юсас точно знал — нога стала длиннее. Она растет!

Хотел снова сесть, как следует рассмотреть культю, но не успел. Громыхнул засов, дверь скрипнула и открылась.

— Вот! — голос «крысы» Юсас узнал бы среди тысяч голосов. Слепой быстро учится слышать оттенки звуков и узнавать голоса. — Смотрите, господин Дейрас! Видите? У него отрастают пальцы! И зубы выросли! И самое главное — глаза! У него выросли глаза!

— Ты уверен? — голос того, кого назвали Дейрасом, был наполнен искренним удивлением. — Как это, выросли глаза?! Его кто-то лечил? Какой-то лекарь?

— Нет! Никто! — «крыса» был преисполнен почтения, и Юсас понял, что Дейрас важный человек. — Я бы точно знал, если бы такое случилось! Я все время был рядом с ним!

— Как его зовут?

— Юсас! И вот еще что — у него язык отрос! Я смотрел!

Молчание, цоканье языком. Потом толчок в плечо Юсаса:

— Эй! Вставай! Ты слышишь меня?! Встань!

— Вы… чо… так… орете?

Язык Юсаса едва поворачивался. Он отвык им пользоваться! Слова приходилось буквально выдавливать из себя, но каждое слово, которое получалось, наполняло Юсас радостью и счастьем! Он говорит! Он снова говорит! И теперь будет жить хорошо!

— Ты как говоришь с господином Дейрасом?! — «крыса» был демонстративно возмущен. — Он лекарь его императорского величества! Первый лекарь трона!

— И что теперь? — выпалил Юсас уже легко, почти как прежде. — Я что теперь должен упасть ему в ноги, раз он лекарь? Чего вам от меня надо?

— Да ты наглец! — задохнулся «крыса». — Да как ты смеешь?! Да я…

— Тихо! — приказал Дейрас, внимательно разглядывая Юсаса. — Не мешай. Молчи! Скажи, юноша, тебя кто-то лечил? Какой-то лекарь творил над тобой какое-либо заклинание?

— Нет, — не пытаясь изобразить уважение ответил Юсас, сквозь щелки между веками разглядывая лекаря. Глаза еще слезились, яркий свет из окна мешал смотреть. Но слезы текли уже не так обильно. Начал привыкать.