Чикатило. Явление зверя
Часть 68 из 71 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Так, вы еще поцелуйтесь тут. «Уходили комсомольцы на Гражданскую войну[15]», – проворчал Ковалев. – Все, Ира, пошла!
Овсянникова еще раз улыбнулась Витвицкому, но уже еле заметно, уголками губ, открыла дверь машины и вышла. Она шла по тротуару к дому, и все смотрели ей вслед. Через несколько секунд девушка скрылась в подъезде.
Кесаев взял рацию, передал Ковалеву.
– Командуйте, Александр Семенович!
– Внимание! Это Первый, – сказал в рацию Ковалев. – Всем группам: начали!
* * *
В это время на кухне в квартире Чикатило царила семейная идиллия. Чикатило, Фаина и их дочь Людмила за столом перебирали гречку, отсортировывая темные зерна и шелушки. Работало радио, шел концерт, пела группа из Прибалтики «Опус», звучала популярная песня «Надо подумать». Певец и певица как бы вели диалог:
Я влюбился в первый раз
И так хочу увидеть вас,
Но где-нибудь в лесу, наедине.
Певица отвечала:
Комары и муравьи,
большие недруги мои,
и мама с папой запрещают мне.
– Ах, не бойтесь муравья,
если рядом с вами я,
обещаю до утра
защищать от комара.
Я и в поле и в лесу
Вас согрею и спасу.
Надо по-по-по-по-по-по-по-по-по-подумать!
Припев парень и девушка пели вместе:
Думай, думай, думай, думай, думай, думай.
Думай, думай, думай, думай, думай, думай.
Думай, думай, думай, думай, думай, думай, думай, думай.
Надо, надо, надо, надо по-по-думать[16].
Мотив и слова песни были очень навязчивы. Чикатило поморщился:
– Фенечка, переключи, пожалуйста. Это не музыка, это черт знает что…
– Да ладно, не ворчи. Сейчас закончится, потом Пугачева будет или Гурченко, – возразила жена.
Людмила, не глядя на отца, быстро и умело перебирала гречку. По ее лицу было заметно, что ей неприятно находиться рядом с Чикатило.
…Овсянникова поднималась по лестнице. На площадке третьего этажа стояли трое оперативников в штатском. Старший лейтенант вопросительно посмотрела на них.
– Все в порядке, – очень тихо, одними губами сказал старший группы. – Из квартиры никто не выходил.
Овсянникова молча кивнула, начала подниматься на четвертый этаж.
…Чикатило, Фаина и Людмила заканчивали перебирать гречку.
– В эфире звучит песня «А знаешь, все еще будет». Музыка Марка Минкова, стихи Веры Тушновой. Исполняют заслуженная артистка РСФСР Алла Пугачева и ее дочь Кристина Орбакайте, – сообщил из динамика радиоприемника диктор.
Фаина одобрительно кивнула.
А знаешь, все еще будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
– Фенечка, ну выключи, я прошу тебя! – раздраженно бросил Чикатило. – Ладно бы твоя Пугачева сама пела, а тут с дочкой…
– Мама, я пошла! – резко сказала Людмила и вышла из кухни.
Родители посмотрели ей вслед.
– Что это с ней? – спросил Чикатило.
– А с тобой? Ты чего на песни кидаешься? – укорила его жена.
– Не знаю… Спал, что ли, плохо… – Чикатило провел рукой по лицу. – Предчувствие какое-то…
…Овсянникова поднималась по лестнице, все медленнее и медленнее переставляя ноги по ступенькам. Наверху она посмотрела на двери квартир. Нужная ей дверь – обитая коричневым дерматином, с номером семнадцать – была прямо по центру площадки. Обычная, ничем не примечательная дверь.
Старший лейтенант остановилась, несколько секунд смотрела на номер, успокаиваясь. Наконец, сделав шаг, она протянула руку к звонку.
…Чикатило и Фаина сидели за столом, сиротливый холмик неперебранной гречки возвышался на пустой столешнице.
– В газете писали – это все от магнитных бурь. И голова болит, и сердце… – сказала Фаина.
– Да не болит у меня ничего… – отмахнулся Чикатило.
Из динамика доносилось:
Счастье – что оно? Та же птица:
упустишь – и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годится,
трудно с ним, понимаешь?[17]
…Овсянникова решительно нажала на кнопку звонка. Раздался мелодичный звон.
– …Кто это? – удивилась Фаина, услышав звонок.
– Понятия не имею, – пожал плечами мужчина и поднялся. – Пойду открою.
Овсянникова еще раз улыбнулась Витвицкому, но уже еле заметно, уголками губ, открыла дверь машины и вышла. Она шла по тротуару к дому, и все смотрели ей вслед. Через несколько секунд девушка скрылась в подъезде.
Кесаев взял рацию, передал Ковалеву.
– Командуйте, Александр Семенович!
– Внимание! Это Первый, – сказал в рацию Ковалев. – Всем группам: начали!
* * *
В это время на кухне в квартире Чикатило царила семейная идиллия. Чикатило, Фаина и их дочь Людмила за столом перебирали гречку, отсортировывая темные зерна и шелушки. Работало радио, шел концерт, пела группа из Прибалтики «Опус», звучала популярная песня «Надо подумать». Певец и певица как бы вели диалог:
Я влюбился в первый раз
И так хочу увидеть вас,
Но где-нибудь в лесу, наедине.
Певица отвечала:
Комары и муравьи,
большие недруги мои,
и мама с папой запрещают мне.
– Ах, не бойтесь муравья,
если рядом с вами я,
обещаю до утра
защищать от комара.
Я и в поле и в лесу
Вас согрею и спасу.
Надо по-по-по-по-по-по-по-по-по-подумать!
Припев парень и девушка пели вместе:
Думай, думай, думай, думай, думай, думай.
Думай, думай, думай, думай, думай, думай.
Думай, думай, думай, думай, думай, думай, думай, думай.
Надо, надо, надо, надо по-по-думать[16].
Мотив и слова песни были очень навязчивы. Чикатило поморщился:
– Фенечка, переключи, пожалуйста. Это не музыка, это черт знает что…
– Да ладно, не ворчи. Сейчас закончится, потом Пугачева будет или Гурченко, – возразила жена.
Людмила, не глядя на отца, быстро и умело перебирала гречку. По ее лицу было заметно, что ей неприятно находиться рядом с Чикатило.
…Овсянникова поднималась по лестнице. На площадке третьего этажа стояли трое оперативников в штатском. Старший лейтенант вопросительно посмотрела на них.
– Все в порядке, – очень тихо, одними губами сказал старший группы. – Из квартиры никто не выходил.
Овсянникова молча кивнула, начала подниматься на четвертый этаж.
…Чикатило, Фаина и Людмила заканчивали перебирать гречку.
– В эфире звучит песня «А знаешь, все еще будет». Музыка Марка Минкова, стихи Веры Тушновой. Исполняют заслуженная артистка РСФСР Алла Пугачева и ее дочь Кристина Орбакайте, – сообщил из динамика радиоприемника диктор.
Фаина одобрительно кивнула.
А знаешь, все еще будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
– Фенечка, ну выключи, я прошу тебя! – раздраженно бросил Чикатило. – Ладно бы твоя Пугачева сама пела, а тут с дочкой…
– Мама, я пошла! – резко сказала Людмила и вышла из кухни.
Родители посмотрели ей вслед.
– Что это с ней? – спросил Чикатило.
– А с тобой? Ты чего на песни кидаешься? – укорила его жена.
– Не знаю… Спал, что ли, плохо… – Чикатило провел рукой по лицу. – Предчувствие какое-то…
…Овсянникова поднималась по лестнице, все медленнее и медленнее переставляя ноги по ступенькам. Наверху она посмотрела на двери квартир. Нужная ей дверь – обитая коричневым дерматином, с номером семнадцать – была прямо по центру площадки. Обычная, ничем не примечательная дверь.
Старший лейтенант остановилась, несколько секунд смотрела на номер, успокаиваясь. Наконец, сделав шаг, она протянула руку к звонку.
…Чикатило и Фаина сидели за столом, сиротливый холмик неперебранной гречки возвышался на пустой столешнице.
– В газете писали – это все от магнитных бурь. И голова болит, и сердце… – сказала Фаина.
– Да не болит у меня ничего… – отмахнулся Чикатило.
Из динамика доносилось:
Счастье – что оно? Та же птица:
упустишь – и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годится,
трудно с ним, понимаешь?[17]
…Овсянникова решительно нажала на кнопку звонка. Раздался мелодичный звон.
– …Кто это? – удивилась Фаина, услышав звонок.
– Понятия не имею, – пожал плечами мужчина и поднялся. – Пойду открою.