Чикатило. Явление зверя

Витвицкий поднял чемодан.

– Оставьте меня в покое, Олег Николаевич. Я устал от ваших тайн мадридского двора.

Он попытался уйти, но майор заступил ему дорогу.

– Ишь ты! Устал он.

Витвицкий снова попробовал обойти Горюнова. Но майор не пропустил, более того – схватил за плечо, буквально требуя внимания. Это уже было слишком. Витвицкий не терпел тактильных контактов с посторонними. Он замер на секунду, глядя на руку мужчины, вцепившиеся в плечо пальцы, а затем внезапно даже для себя отвесил ему пощечину.

Горюнов от неожиданности отпустил руку капитана и ошалело вытаращился на Витвицкого. А тот, опустив глаза, обошел майора стороной и быстро пошел прочь.





* * *


Весть о возвращении Витвицкого дошла и до Ковалева, а вместе с тем птичка на хвосте принесла Александру Семеновичу и результат поездки капитана, потому в кабинет Кесаева он ворвался в бешенстве.

Москвич сидел над папкой, что передал ему Витвицкий, и с интересом изучал документы. На ростовского коллегу он поднял спокойный вопросительный взгляд.

– Потрудитесь объяснить, что все это значит, товарищ полковник? – рявкнул Ковалев вместо приветствия.

– У меня к вам тот же вопрос, товарищ полковник, – Кесаев с тем же непрошибаемым спокойствием закрыл папку.

– Я по-хорошему просил вас. А вы решили под управление копать? – Ковалев тщетно пытался сдержаться, но вместо этого только распалялся с каждым словом все больше.

– А я и занимаюсь нашим делом, Александр Семенович, – яростные выпады Ковалева лишь укрепляли спокойствие мужчины. – Я теперь практически уверен, что дело Лены Закотновой имеет к нашему делу прямое отношение. А Кравченко наказан за преступление, которого не совершал.

Ковалев посмотрел на Кесаева с ненавистью:

– Чистоплюй! – сказал он, будто сплюнул. – Ты родителей этой Леночки видел? Нет? Их опрашивать не рискнул? А не хочешь к ним сходить и им это вот все в лицо повторить?

– У меня есть доказательство того, что признательные показания Кравченко дал под набоем.

Кесаев сохранял спокойствие, а Ковалев чуть не задыхался от бешенства.

– Ты еще скажи, что это я из него признания выбивать приказал, – процедил он. – А лучше – что сам их выбивал! Чего уж мелочиться!

– Этого я не говорил.

– А даже если б это и так было! – полковника уже несло. – Ты мне что хочешь сказать, что Кравченко овечка невинная? Ему семнадцать лет было, когда он точно так же девочку десятилетнюю изнасиловал, убил и на огороде прикопал.

– Он за это отбыл положенное наказание, – в голосе Кесаева впервые с начала разговора прозвучали стальные нотки.

– А потом получил заслуженную высшую меру за убийство Лены Закотновой, – зло бросил Ковалев, глядя в глаза московскому следаку.

Какое-то время они ненавидяще буровили друг друга взглядами, будто испытывая на прочность.

– Я сомневаюсь, что это так, товарищ полковник, – нарушил затянувшееся молчание Кесаев. – И даю вам честное слово – слово офицера, – что найду настоящего убийцу и, если подтвердятся мои сомнения, добьюсь реабилитации Кравченко.

Упершись в непробиваемость полковника, Ковалев окончательно растерял запал, только усмехнулся с усталой злостью:

– Настоящие убийцы у тебя в камере сидят!

И пошел к дверям. В последний момент обернулся сказать что-то, но, посмотрев на Кесаева, лишь устало отмахнулся и вышел.





* * *


Пять лет назад в этом самом кабинете, отданном сейчас в распоряжение московской группы, у окна стоял Виктор Косачев и пустым взглядом смотрел на серый пейзаж за окном.

Он представлял себе серую промозглую камеру и сидящего на нарах Кравченко. Представлял его опустошенный взгляд. Вот сейчас лязгнет замок, откроется дверь камеры, Кравченко поднимется с нар, словно в забытьи, повернется лицом к стене, заведет руки за спину. А потом его поведут по коридору с тупиком в конце…

Следователь представлял себе все это очень живо, будто видел наяву. Только легче не становилось. Поверх идущего по коридору убийцы всплывал образ мертвой маленькой девочки, страшно истерзанное, изувеченное ее тельце. У этой Леночки впереди была целая жизнь, которая незаслуженно, непостижимо оборвалась по нелепой прихоти какого-то урода. И что теперь от того, что урода этого расстреляют? Ведь прерванная жизнь после расстрела не возобновится. И родным Леночки не станет легче.

Виктор достал чекушку, свернул ей «голову» и влил в себя содержимое уверенным, точным движением. Нужен был человек, который подсказал бы ему сейчас одну очень простую мысль: расстрел убийцы не вернет к жизни Леночку, но спасет жизни других таких же девочек. Но такого человека рядом не оказалось.


Словно в забытьи, мужчина отвернулся от окна, сел за стол, взял бумагу, ручку и принялся быстро писать.

А перед внутренним взором его снова поднимался тюремный коридор, по которому вели Кравченко. И гулким эхом раздавались звуки его шагов и шагов конвоиров. И снова накладывалось на это видение детское истерзанное тело.

Виктор продолжал писать, почерк его был нервным, буквы выходили неровными. Может, от выпитого, а может, от стресса.

«Начальнику УВД г. Ростова-на-Дону

подполковнику Ковалеву А.С.

от старшего лейтенанта Косачева В.К.





Рапорт


Прошу освободить меня от занимаемой должности…»



Он писал и представлял себе, как Кравченко заводят в расстрельный кабинет – комнату три на четыре метра с глухими стенами и железной дверью. Кто-то безликий берет со стола пистолет. В железной двери открывается окошко, рука с пистолетом поднимается, смотрит через окошко в затылок Кравченко. И ствол застывает на уровне затылка ближе к левому уху. Кто-то безликий нажимает на спусковой крючок, и следует выстрел…

Виктор в своем кабинете вздрогнул, будто и в самом деле услышал звук выстрела. Поежился, решительно поставил под рапортом дату и размашисто расписался.





Часть VI




В кабинете Чикатило было по-домашнему уютно. На стене тихо постукивали часы с маятником, на тумбочке в углу стояла электроплитка с чайником, рядом расположился аквариум, на подоконнике выстроились аккуратные горшки с цветами. Цветы были ухоженными, а не воткнутыми для проформы, заброшенными и обреченными засыхать, как это часто бывает в казенных кабинетах. И даже неизбежные шкафы с бумагами, сейф, вымпел «Победителю социалистического соревнования» удачно вписались в обстановку и не разрушили уюта.

Мужчина сидел за столом и заполнял бумаги. Вернее, пытался заполнять. Из раскрытого окна доносились детские голоса, смех. Эти абсолютно посторонние в рабочем кабинете звуки сильно отвлекали.

Наконец он не выдержал, встал из-за стола, подошел к окну и выглянул на улицу. Внизу криком носилась компания пацанов. Голоногие, загорелые, они самозабвенно гоняли мяч по пустырю.

Чикатило вернулся к бумагам, но работа не клеилась – отвлекали мальчишечьи голоса. Борясь с накатывающим вожделением, он снова поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. Он не думал даже о том, как давно не давал удовлетворения темной своей страсти, просто чувствовал, как отключается разум. Но не сейчас же, не здесь, не среди рабочего дня.

Он подошел к аквариуму, стараясь отвлечься, достал пакетик с дафнией и принялся кормить рыбок в аквариуме, постукивая ногтями по стеклу. Рыбки наивно плыли на это постукивание. Можно было ничего им не дать, они приплыли бы все равно, это был природный рефлекс, а против природы не попрешь. Точно так же, повинуясь природе, идут с ним незнакомые люди – женщины, дети…

Крики за окном не смолкали. Мысли крутились не в ту сторону. Чикатило включил плитку, снял чайник и уставился на нагревающуюся спираль. Плитка была хорошей, спираль покраснела довольно быстро. Крики за окном, словно назло ему, сделались громче.

Чикатило растопырил ладонь. Глядя за окно, он опускал ее – все ниже и ниже над раскаленной плиткой. Наконец один палец дотронулся до покрасневшей спирали. Лицо мужчины исказилось, глаза будто стали стеклянными. Сквозь стиснутые зубы вырвался стон. Трудно сказать, чего было больше в этом стоне – боли или сладострастия.

Он медленно отнял руку от плитки. На пальце остался ожог. Боль немного отвлекла, но легче не стало. За окном ликовали юные футболисты – кто-то забил гол.

Чикатило резким движением выключил плитку и вышел из кабинета.

В кабинет начальника он явился уже с забинтованной рукой и четким планом, как выбить из руководства командировку.

– Доброе утро, Иван Трофимович.

– А, Андрей Романович. И тебе не хворать, – благодушно приветствовал начальник. – Что с рукой? Бандитские пули?

– Пустяки, – улыбнулся Чикатило, – дома оцарапал.

– Ты по делу?

Чикатило кивнул.

– Давай, только быстро – мне из главка должны звонить, – деловито поторопил Иван Трофимович.

– Я накладные проверил – нам недопоставили муфты и прокладки для насосного оборудования. По шести накладным.

– Они чем там, жопой, что ли, смотрели на приемке? – нахмурился начальник.

– Может, и жопой, – пожал плечами Чикатило. – Так я к чему – ехать надо, выбивать.

– Понятное дело, надо… – кивнул мужчина. – Сам поедешь или кого помоложе отправить?