Чикатило. Явление зверя

– Вы не могли бы не стучать? – максимально вежливо попросил Витвицкий и тут же добавил: – Спасибо.

Девушка перестала стучать и ответила, демонстрируя еще более гротескную вежливость:

– Конечно. Привычка. Извините. Пожалуйста.

Уткнувшись в бумаги, оба молчали минут двадцать, шелестя страницами. Потом Овсянникова протянула Витвицкому руку с оттопыренным мизинцем.

– Мир?

Витвицкий посмотрел на тонкий розовый мизинчик Овсянниковой, на ноготок с капелькой алого лака, решительно зацепил его своим мизинцем.

– Мир, – сказал он с улыбкой облегчения.





* * *


Чикатило и Валентина шли по улице мимо частных домов и старых, покосившихся двухэтажных зданий, напоминавших бараки. Эта часть города, а точнее, уже пригород, словно застряла во времени – здесь ничего не менялось с пятидесятых годов, даже редкие фонари вдоль проезжей части были старые, послевоенные.

Впрочем, ни Валентина, ни Чикатило не обращали на это никакого внимания.

– …Я ей так и говорю: «Да пошла ты, корова старая, на хуй!» Так и сказала, честно, – размахивая руками, продолжала рассказывать очередную историю из своей бурной жизни Валентина.

– Валечка, девушки не должны ругаться нехорошими словами, – с легкой улыбкой укорил свою спутницу Чикатило. – А где твои родители?

– А-а-а… – махнула рукой бродяжка. – Батьку я сроду не видела, а мамка на ферме работает, в Божковке. Ну, деревня такая под Белой Калитвой. Я, как школу закончила, поступать сюда поехала, в это… в училище, ГПТУ которое. Но там общага как тюрьма, а я свободу люблю.

– Сбежала?

– Не-а. Просто ушла, да и все. Иногда прихожу, ночую. Девки мне окно открывают на первом этаже, там, со двора, вахтерам не видно.

Чикатило внимательно посмотрел на девушку, спросил негромко:

– И давно ты там была последний раз?

Валентина поняла вопрос по-своему:

– Дядя Андрейка, а тебе зачем? Или ты к нам в общагу намылился? – она засмеялась. – А шо, если хочешь, пятеру гони, и все тебе будет – и в дыхательный, и в пихательный. У нас девки на передок слабые, а если вмажут – вообще пездам не хозяйки.

И Валентина расхохоталась на всю улицу.

Чикатило отвернулся, по лицу пробежала судорога. Он часто задышал, непроизвольно вытер вспотевшие руки об одежду – этот разговор с развязной бродяжкой возбудил его.

Девушка не заметила перемены в состоянии своего спутника. Впереди, над кронами деревьев, появилась труба котельной.

– О, пришли уже! – обрадовалась Валентина. – Давай, дядя Андрейка, шевели мослами – у меня трубы горят, а ты плетешься как дистрофан.

Мужчина усмехнулся, но ничего не сказал, лишь послушно ускорил шаг.





* * *


Ковалев и Липягин в расстегнутых кителях, расслабив галстуки, сидели в кабинете Ковалева и пили тот самый, не выпитый Кесаевым, коньяк. Липягин поднял третью по счету рюмку:

– Ну что, Александр Семеныч, за успех? Лихо ты это дело раскрутил.

– Да ладно, – вальяжно усмехнулся Ковалев. – Повезло просто. Если бы наш еблан Шеин не захотел в Москву на троллейбусе прокатиться – колупались бы мы с москвичами до сих пор.

Оба засмеялись.

– Везет тому, кто везет, так Третьяк сказал, – заметил Липягин, подпустив лести. – Ну, твое здоровье.

Они чокнулись, выпили, Ковалев поморщился, откусил от лимона как от яблока; Липягин запил из стакана чаем.

– С доказательной базой надо поработать поплотнее, Эдик, – переждав оскомину, сказал полковник. – Чтобы москвичам некуда было клинышек вбить. Нож – это хорошо, но нужны свидетели. Ты там поднапряги своих, пусть найдут пару бабок глуховатых, чтобы на суде было кому рассказать, как эти дураки пацана убивать вели. Понял?

– Не боись, гражданин начальник, – заерничал Липягин, изображая шармагана на допросе. – Не первый день замужем. Все сделаем в лучшем виде.


Ковалев разлил коньяк, поднял рюмку.

– Ну, по последней и сворачиваемся. Дел много.





* * *


Чикатило следом за Валентиной шел по тропинке, которая вилась среди кустов и деревьев. Наконец они добрались до стен котельной – типичного места сбора местных алкашей. На обломанных ветках висели кверху донышками стаканы, украденные из аппаратов с газированной водой, впереди виднелось нечто вроде поляны, а точнее, вытоптанного пятачка, где стояли ящики, чернели угли костра, валялись закопченные банки из-под консервов.

Чикатило вдруг обогнал бродяжку, пошел впереди нее по тропинке, на ходу расстегивая портфель.

– Дядя Андрейка, все, тормози, пришли, – сказала Валентина. – Эй, ты куда бежишь?

Девушка догнала Чикатило. Она не видела, что он уже достал из портфеля нож. Валентина засмеялась, схватила мужчину за плечо, чтобы остановить.

– Ты прям спортсмен, рванул как…

Чикатило резко повернулся и всадил Валентине под ребра нож. Она запнулась на полуслове, издала полувсхлип-полустон. Изо рта пошла кровь.

– Дядя… Андре… – простонала Валентина и повисла на руках убийцы. Он облапал ее, словно паук свою жертву, начал целовать в шею, щеки, губы, измазав лицо кровью. Он шатался с девушкой по поляне, будто танцевал с нею, еще полуживой, жуткое танго.

Вдруг Валентина закричала, в ужасе из последних сил попыталась отбиться от Чикатило, но вместо крика изо рта девушки полетели кровавые брызги и вырвался только хрип. Чикатило начал бить ее ножом. Валентина упала, и он навалился на неподвижное тело.





* * *


Ковалев сидел над документами, то и дело поглядывая на часы – хотелось домой, к томленому борщу и телевизору, но одно незаконченное дело держало его в кабинете. В дверь деликатно постучали.

– Не заперто, – буркнул Ковалев.

Вошел Кесаев. Хозяин кабинета тут же сменил выражение лица – теперь оно излучало радушие.

– А, Тимур Русланович. Заходите, располагайтесь.

Следователь сел к столу.

– Коньяк вы, помнится, не пьете, – улыбнулся Ковалев. – Чаю?

– Спасибо, – покачал лобастой головой Кесаев. – Лучше сразу к делу.

– Ну, к делу так к делу. Я пригласил вас для того… – начал полковник.

– Чтобы сообщить пренеприятное известие, – закончил Кесаев без тени улыбки.

– Отчего же неприятное? – рассмеялся мужчина. – Все складывается как нельзя лучше. Мы готовим дело для передачи в суд.

– На каком основании? – чувствовалось, что Кесаев напрягся.

– Оснований, Тимур Русланович, у нас теперь более чем достаточно, – хозяин кабинета выложил на стол документы. – С заключением экспертизы вы уже знакомы. Это расшифровки записей показаний Шеина и Жаркова. А вот это показания свидетелей, видевших Шеина и Жаркова на платформе Пригородная четвертого сентября текущего года во время, совпадающее с временем убийства Игоря Годовикова. Ознакомьтесь.

Кесаев взял протоколы допросов, принялся листать, хмуря брови. Ковалев внимательно следил за реакцией московского коллеги, и она ему не нравилась.

– В конце концов, это моя работа, – раздражаясь, сказал Ковалев. – Ловить преступников, собирать доказательную базу и отдавать их под суд.

– Вашему свидетелю шестьдесят семь лет, она на платформе семечками торговала? – не менее раздраженно спросил Кесаев. – Сколько людей за день мимо нее прошло? Вы уверены, что она вспомнила Шеина и Жаркова сама, а не по подсказке ваших сотрудников?

– В подтасовках меня обвиняешь, товарищ полковник? – набычился Ковалев. – Я показаний ни из кого не выбивал! Все на твоих глазах. Вот признательные, вот свидетельские, вот орудие убийства. Все сходится, чего ты еще хочешь?

Дверь без стука распахнулась, в кабинет ворвался Липягин.

– Александр Семенович, из Новошахтинска звонили! Там труп. Множественные ножевые. И глаза выколоты.

– Блядь! – Ковалев нахмурился.

– Получается, не все сходится, – сухо сказал Кесаев, отложил документы и вышел.