Четвертый лишний
Часть 32 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Бросишь!..
— Если убьют, брошу.
— Славу уже убили.
— И не только Славу.
— Слава такая сволочь!..
Трофим промолчал. Разговор соскользнул на опасную дорожку, но если его не продолжать, он заглохнет сам по себе.
— Ты со мной согласен? — спросила Тая, приподнимаясь на локте.
— О мертвых или хорошо, или никак…
— Это ты сейчас такой умный, — усмехнулась она. — А где ты такой умный был, когда Слава меня препарировал!.. Весь мозг мой вынул! Всю душу!.. Всю жизнь!.. Я ведь правда умереть хотела…
— Надо было отцу пожаловаться.
— Жаловалась. Он в другую школу собирался меня перевести.
Но мне было уже все равно… Даже не помню, как у железной дороги оказалась. Смотрю, поезд… Саша подскочил, вытолкнул, а сам споткнулся… Ты даже не представляешь, какой это был ужас!
— Представляю, — кивнул Трофим, вспомнив Славу с выбитым глазом. А перед этим погиб Мурат, как не помнить лужу крови под ним.
— Я ведь тогда умом тронулась… Нет, правда… Станислав Сергеевич долго со мной возился, лечил, наставлял… И все удивлялся, что за урод этот Слава Кислицын… И ты урод, — немного подумав, добавила Тая.
— Был уродом, — поправил Трофим, недовольно глянув на нее. Он давно уже раскаялся в своих грехах, можно обойтись и без напоминаний. Тем более что грехи не такие уж и смертные, чтобы за них убивать.
— Станислав Сергеевич Робиком тогда занимался. Робик тогда в соседней палате лежал… Аврамов жить не хотел, за ним постоянно смотрели… Станислав Сергеевич меня к его двери поставил, в глазок смотреть. На место санитара поставил, на место врача, чтобы я почувствовала себя субъектом… Станислав Сергеевич такой умный… Только все никак не мог понять, откуда такие уроды берутся!.. — Смягчившийся было голос Таи снова затвердел, ожесточился. — Это он про вас!
— Ну все, все… — Трофим нежно провел рукой по ее животу, заставляя чувствовать это прикосновение всем телом.
Тая замолчала, закрыла глаза, настраиваясь на приятную волну. Его пальцы легко и мягко ущипнули розовой сосок, в обрамлении мелких, едва заметных пупырышек. Тая отреагировала на это прикосновение, дыхание участилось, ресницы на закрытых веках задрожали. Трофим усилил натиск, но Тая вдруг остыла и резко распахнула глаза.
— Я на самом деле плохо соображала… — сказала она, глядя куда-то во временную даль.
— Это мы плохо соображали. На голову хромали, умственные инвалиды детства.
— Дебилы, — кивнула Тая.
— Даже хуже.
— Идиоты! — нездорово улыбнулась она.
— Четвертая стадия дебильности, — согласился Трофим.
— Тогда мне было не смешно, — нахмурилась молодая женщина.
— Я понимаю.
— И Саша погиб… Он ведь из-за меня погиб… Из-за вас!..
Тая вдруг повернулась на бок спиной к Трофиму и заплакала, сначала тихо, затем навзрыд. Он укрыл ее, обнял, Тая стала успокаиваться, затихла, а вскоре заснула. По улице прошла шумная компания, кто-то громко засмеялся, и стало тихо. Калитка закрыта, дверь заперта, ружье под боком, да и не страшно уже. Пятый день они здесь, а убийцы все нет. И не будет. Он давно бы уже нашел их, если бы мог. А раз так, можно спать спокойно…
Проснулся Трофим от приятного прикосновения к ноге. Он лежал накрытый простыней, а Тая гладила ногу. Вернее, просто поглаживала, пришивая простынью к матрасу. Даже не поглаживала, просто касалась пальцами ступни.
А простыня была пришита к матрасу по всей длине, со всех сторон. Трофим в ней как в тесном саване, рук не высунуть, ног не поднять. Слава, помнится, в летнем лагере таким вот способом вожатую пришил к ее собственной кровати. В первый же день как приехал. А на второй уже вернулся домой…
— Ты что делаешь? — задергался Трофим.
Тая пришила его крепко, и простыня упорно не хотела рваться.
— Ну вот и все! — перекусив нитку, сказала Тая.
Она поднялась, воткнула иголку в занавеску, взяла ружье. Свет в комнате не горел, но и без этого можно было разглядеть безумный блеск в ее глазах.
— Что там у тебя, картечь? — спросила она.
— Тая, не дури!
— Таисия Степановна.
— Ну конечно, Таисия Степановна!.. — Трофим и хотел бы хлопнуть себя ладонью по лбу, но не смог. — Ты же взрослый человек, Таисия Степановна!.. Убьешь меня
— посадят!
— Не посадят. Я сумасшедшая!.. — одержимо засмеялась Тая. — У меня и справка есть!
Она замолчала, и наступила зловещая тишина, в которой звонко щелкнули один за другим взводимые курки.
— Знаешь, я ведь хотела тебя убить, — сказала она. — Очень-очень хотела.
— Это не ты хотела, это Шевелев тебе внушал.
— Не правда! Станислав Сергеевич не внушал! Он лаской лечил и нежностью. Он не учил ненавидеть…
— Чем он тебя лечил?
— Он долго боролся со своей страстью. Мне было уже двадцать, когда это случилось…
— А как же Саша? — спросил Трофим, пытаясь переложить вину на старого развратника Шевелева.
— Не смей прикасаться к Саше!.. — Тая взвизгнула так, что у Трофима зазвенело в ушах. — Это ведь ты его убил!
— Я?!
— Да мне плевать было на твоего Славу!.. Я тебя ненавидела!.. Я из-за тебя хотела умереть!..
— Из-за меня?
— Я была в тебя влюблена. Так тебя любила!.. А ты! Ты все во мне убил!.. Это из-за тебя я под поезд бросилась! Это из-за тебя Саша погиб!..
— Саша погиб, потому что ты изменяла ему со своим профессором!
— Что?! — Тая приставила приклад ружья к плечу, навела стволы на Трофима, но указательный палец оставался на спусковой скобе.
— Ну, может, и не изменяла…
— Изменяла, — заявила Тая. Уронив голову на грудь, она опустила и ружье.
— Это Шевелев заставил тебя выйти замуж за Сашу?
— Это было справедливо, — тихо сказала Тая.
— А Саша оказался импотентом!
— Ему отрезали ногу по колено.
— Я думал, по бедро! А лечил его кто? Шевелев?! Может, таблетки ему какие-то успокоительные выписывал?
— Успокоительные! — Тая подняла голову, но ружейные стволы все так же смотрели в пол.
— С бромом.
— Почему с бромом?
— А чтобы фтор не стоял!.. Не хотел Шевелев, чтобы ты с Сашей спала! Он тебя для себя готовил!.. Когда ты ему отдалась? В двадцать лет?
— Все равно я тебе Сашу не прощу!.. — Тая снова навела на Трофима ружье.
— Ну давай, убивай! Меня в морг, а тебя в психушку положат! Свяжут по рукам и ногам, а профессор твой будет к тебе захаживать!
— Что ты сказал?
— Хорошо связанная женщина в предварительных ласках не нуждается!
— Ну все!
Тая и без того держала ружье достаточно высоко, чтобы отстрелить Трофиму голову. Но неконтролируемый гнев заставил ее поднять стволы еще выше. И нажать на спусковой крючок.
Огненные снопы из обоих стволом ударили по глазам, грохот выстрела — по ушам, воздушная волна причесала волосы. Свинцовые сгустки картечного заряда разнесли в щепки высокую спинку кровати, Трофима засыпало древесной крошкой, но при это он оставался жив. Его даже не ранило. Ни один свинцовый шарик не задел его.
Громовой выстрел отрезвил Таю, она вскрикнула, отбросила ружье, которое, падая, зацепилось за нижний край простыни, потянув его за собой на пол. Тая выскочила из комнаты, а Трофим ощутил свободу в ногах. Ружье, как оказалось, порвало связывающую их ткань. Трофим с силой поднял вверх ноги, надорванная простыня не выдержала, треснула по шву, который наложила Тая.
Но до полной свободы было еще далеко. Тая уже села в машину и завела двигатель, когда Трофим настиг ее.
— А ворота?… — заглушив двигатель, спросил он.
— Если убьют, брошу.
— Славу уже убили.
— И не только Славу.
— Слава такая сволочь!..
Трофим промолчал. Разговор соскользнул на опасную дорожку, но если его не продолжать, он заглохнет сам по себе.
— Ты со мной согласен? — спросила Тая, приподнимаясь на локте.
— О мертвых или хорошо, или никак…
— Это ты сейчас такой умный, — усмехнулась она. — А где ты такой умный был, когда Слава меня препарировал!.. Весь мозг мой вынул! Всю душу!.. Всю жизнь!.. Я ведь правда умереть хотела…
— Надо было отцу пожаловаться.
— Жаловалась. Он в другую школу собирался меня перевести.
Но мне было уже все равно… Даже не помню, как у железной дороги оказалась. Смотрю, поезд… Саша подскочил, вытолкнул, а сам споткнулся… Ты даже не представляешь, какой это был ужас!
— Представляю, — кивнул Трофим, вспомнив Славу с выбитым глазом. А перед этим погиб Мурат, как не помнить лужу крови под ним.
— Я ведь тогда умом тронулась… Нет, правда… Станислав Сергеевич долго со мной возился, лечил, наставлял… И все удивлялся, что за урод этот Слава Кислицын… И ты урод, — немного подумав, добавила Тая.
— Был уродом, — поправил Трофим, недовольно глянув на нее. Он давно уже раскаялся в своих грехах, можно обойтись и без напоминаний. Тем более что грехи не такие уж и смертные, чтобы за них убивать.
— Станислав Сергеевич Робиком тогда занимался. Робик тогда в соседней палате лежал… Аврамов жить не хотел, за ним постоянно смотрели… Станислав Сергеевич меня к его двери поставил, в глазок смотреть. На место санитара поставил, на место врача, чтобы я почувствовала себя субъектом… Станислав Сергеевич такой умный… Только все никак не мог понять, откуда такие уроды берутся!.. — Смягчившийся было голос Таи снова затвердел, ожесточился. — Это он про вас!
— Ну все, все… — Трофим нежно провел рукой по ее животу, заставляя чувствовать это прикосновение всем телом.
Тая замолчала, закрыла глаза, настраиваясь на приятную волну. Его пальцы легко и мягко ущипнули розовой сосок, в обрамлении мелких, едва заметных пупырышек. Тая отреагировала на это прикосновение, дыхание участилось, ресницы на закрытых веках задрожали. Трофим усилил натиск, но Тая вдруг остыла и резко распахнула глаза.
— Я на самом деле плохо соображала… — сказала она, глядя куда-то во временную даль.
— Это мы плохо соображали. На голову хромали, умственные инвалиды детства.
— Дебилы, — кивнула Тая.
— Даже хуже.
— Идиоты! — нездорово улыбнулась она.
— Четвертая стадия дебильности, — согласился Трофим.
— Тогда мне было не смешно, — нахмурилась молодая женщина.
— Я понимаю.
— И Саша погиб… Он ведь из-за меня погиб… Из-за вас!..
Тая вдруг повернулась на бок спиной к Трофиму и заплакала, сначала тихо, затем навзрыд. Он укрыл ее, обнял, Тая стала успокаиваться, затихла, а вскоре заснула. По улице прошла шумная компания, кто-то громко засмеялся, и стало тихо. Калитка закрыта, дверь заперта, ружье под боком, да и не страшно уже. Пятый день они здесь, а убийцы все нет. И не будет. Он давно бы уже нашел их, если бы мог. А раз так, можно спать спокойно…
Проснулся Трофим от приятного прикосновения к ноге. Он лежал накрытый простыней, а Тая гладила ногу. Вернее, просто поглаживала, пришивая простынью к матрасу. Даже не поглаживала, просто касалась пальцами ступни.
А простыня была пришита к матрасу по всей длине, со всех сторон. Трофим в ней как в тесном саване, рук не высунуть, ног не поднять. Слава, помнится, в летнем лагере таким вот способом вожатую пришил к ее собственной кровати. В первый же день как приехал. А на второй уже вернулся домой…
— Ты что делаешь? — задергался Трофим.
Тая пришила его крепко, и простыня упорно не хотела рваться.
— Ну вот и все! — перекусив нитку, сказала Тая.
Она поднялась, воткнула иголку в занавеску, взяла ружье. Свет в комнате не горел, но и без этого можно было разглядеть безумный блеск в ее глазах.
— Что там у тебя, картечь? — спросила она.
— Тая, не дури!
— Таисия Степановна.
— Ну конечно, Таисия Степановна!.. — Трофим и хотел бы хлопнуть себя ладонью по лбу, но не смог. — Ты же взрослый человек, Таисия Степановна!.. Убьешь меня
— посадят!
— Не посадят. Я сумасшедшая!.. — одержимо засмеялась Тая. — У меня и справка есть!
Она замолчала, и наступила зловещая тишина, в которой звонко щелкнули один за другим взводимые курки.
— Знаешь, я ведь хотела тебя убить, — сказала она. — Очень-очень хотела.
— Это не ты хотела, это Шевелев тебе внушал.
— Не правда! Станислав Сергеевич не внушал! Он лаской лечил и нежностью. Он не учил ненавидеть…
— Чем он тебя лечил?
— Он долго боролся со своей страстью. Мне было уже двадцать, когда это случилось…
— А как же Саша? — спросил Трофим, пытаясь переложить вину на старого развратника Шевелева.
— Не смей прикасаться к Саше!.. — Тая взвизгнула так, что у Трофима зазвенело в ушах. — Это ведь ты его убил!
— Я?!
— Да мне плевать было на твоего Славу!.. Я тебя ненавидела!.. Я из-за тебя хотела умереть!..
— Из-за меня?
— Я была в тебя влюблена. Так тебя любила!.. А ты! Ты все во мне убил!.. Это из-за тебя я под поезд бросилась! Это из-за тебя Саша погиб!..
— Саша погиб, потому что ты изменяла ему со своим профессором!
— Что?! — Тая приставила приклад ружья к плечу, навела стволы на Трофима, но указательный палец оставался на спусковой скобе.
— Ну, может, и не изменяла…
— Изменяла, — заявила Тая. Уронив голову на грудь, она опустила и ружье.
— Это Шевелев заставил тебя выйти замуж за Сашу?
— Это было справедливо, — тихо сказала Тая.
— А Саша оказался импотентом!
— Ему отрезали ногу по колено.
— Я думал, по бедро! А лечил его кто? Шевелев?! Может, таблетки ему какие-то успокоительные выписывал?
— Успокоительные! — Тая подняла голову, но ружейные стволы все так же смотрели в пол.
— С бромом.
— Почему с бромом?
— А чтобы фтор не стоял!.. Не хотел Шевелев, чтобы ты с Сашей спала! Он тебя для себя готовил!.. Когда ты ему отдалась? В двадцать лет?
— Все равно я тебе Сашу не прощу!.. — Тая снова навела на Трофима ружье.
— Ну давай, убивай! Меня в морг, а тебя в психушку положат! Свяжут по рукам и ногам, а профессор твой будет к тебе захаживать!
— Что ты сказал?
— Хорошо связанная женщина в предварительных ласках не нуждается!
— Ну все!
Тая и без того держала ружье достаточно высоко, чтобы отстрелить Трофиму голову. Но неконтролируемый гнев заставил ее поднять стволы еще выше. И нажать на спусковой крючок.
Огненные снопы из обоих стволом ударили по глазам, грохот выстрела — по ушам, воздушная волна причесала волосы. Свинцовые сгустки картечного заряда разнесли в щепки высокую спинку кровати, Трофима засыпало древесной крошкой, но при это он оставался жив. Его даже не ранило. Ни один свинцовый шарик не задел его.
Громовой выстрел отрезвил Таю, она вскрикнула, отбросила ружье, которое, падая, зацепилось за нижний край простыни, потянув его за собой на пол. Тая выскочила из комнаты, а Трофим ощутил свободу в ногах. Ружье, как оказалось, порвало связывающую их ткань. Трофим с силой поднял вверх ноги, надорванная простыня не выдержала, треснула по шву, который наложила Тая.
Но до полной свободы было еще далеко. Тая уже села в машину и завела двигатель, когда Трофим настиг ее.
— А ворота?… — заглушив двигатель, спросил он.