Честь снайпера
Часть 43 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Боюсь, выбор очень ограниченный, – ответил кто-то. – Никаких армейских сил у нас в том районе нет. Но даже если бы и были, нанесение удара по цели в российском порту обернулось бы политической катастрофой. Корабль будет уязвим в течение восьми часов, которые потребуются для перехода из Астрахани в иранские территориальные воды. Можно нанести по нему удар «фантомами», если удастся договориться о том, чтобы на обратном пути встретить их для дозаправки в воздушном пространстве какой-нибудь третьей страны. Но даже в этом случае бомбардировка гражданского судна в Каспийском море вызовет страшный шум, а если к тому же произойдет выброс ядовитого газа в атмосферу, мы огребем по полной. Как всегда, виноват будет не тот, кто изготовил отраву, а мы, Израиль.
– Как только контейнеры выгрузят в иранском порту, мы их потеряем, – заметил другой сотрудник. – Нам придется ограничиться оборонительными мерами. Усилить охрану сухопутных и воздушных границ. Повысить боеготовность. Отслеживать перемещение любых крупногабаритных грузов у наших границ. Все эти меры ответные, а не упреждающие.
– Гершон, это вы у нас гений, додумавшийся до всего. Скажите, что делать.
– Все то, о чем только что говорилось. И еще молиться.
– Стрельников подпишет все бумаги, – обреченным тоном произнес директор, – корабль покинет порт, груз исчезнет, и нам останется только ждать неизбежного. Мы…
– Господин директор! – перебил его кто-то.
– Пожалуйста, не мешайте, – сказал директор. – Я пытаюсь.
– Господин директор, пожалуйста, взгляните на телевизор!
Все взоры обратились к экрану телевизора, передающего последний выпуск новостей.
Звук был выключен, но внизу экрана бежала строчка: «Загадочный взрыв в Москве». Кадры были хорошо знакомыми: синие мигалки машин чрезвычайных служб, первыми прибывших на место происшествия.
Кто-то включил звук.
–…подтвердилась информация о том, что в лимузине находился имевший неоднозначную репутацию Василий Стрельников, который направлялся в Кремль, чтобы вступить в должность министра торговли. Погибли четыре человека, в том числе и сам Стрельников. Взрыв произошел неподалеку от его особняка в престижном районе Москвы. Пока что неизвестно, кто стоит за этим – террористы, российские преступные группировки или какие-то другие силы, но.
– Отличная работа, Гершон, – сказал директор.
– Я понятия не имел, что у меня такие хорошие отношения с Всевышним, – скромно ответил Гершон.
– Да он даже в синагогу не ходит! – заметил Коэн.
Глава 57
Штат Айдахо
Неподалеку от Каскейда
Наши дни
Первая из трех статей «Мила Петрова поразила цель. Новые свидетельства позволяют предположить, что несправедливо оклеветанная русская женщина-снайпер убила нацистского военного преступника», от московских корреспондентов «Вашингтон пост» вышла в воскресном номере на первой странице вместе с обработанными в цифровом виде фотографиями самой Милы и обергруппенфюрера Гределя, заняв шесть из восьми колонок. За один день материал собрал в Интернете небывалую для «Пост» аудиторию, газета получила больше пятидесяти тысяч новых подписчиков. Статья стала вероятным кандидатом на Пулитцеровскую премию в номинации «документальное расследование».
Для Кэти это означало выгодный контракт на развитие материала в книгу. Она взяла шестимесячный отпуск, сразу же после того, как они с Уиллом закончили освещать убийство Стрельникова по дороге в Кремль, где он должен был вступить в должность министра торговли, а Уилл тем временем отправился в Астрахань, писать статью про «таинственное брошенное судно, груженное отравляющим газом».
Свэггера ждали другие радости. Когда он возвратился домой, там его ждала Мико, вернувшаяся из лагеря верховой езды на Восточном побережье, и отец, мать и дочь насладились тремя неделями семейного счастья. На одни выходные прилетела из Вашингтона Никки, а на другие – Рей и Молли, ждущая ребенка. Время пролетело незаметно.
И все же все разъехались по домам. Затем наступила осень. Самым тяжелым месяцем стал октябрь. Дети Свэггера вернулись к своей жизни, жена вернулась на работу, а сам он теоретически вернулся к своим винтовкам, к работе по совершенствованию патрона 6.5 мм «Кридмор», к долгим прогулкам верхом, ко всему тому, что доставляло ему удовольствие. Но он снова был один, окруженный не призраками, не сожалениями, а… а чем?
– Ты тоже влюбился в Милу, старый хрыч! – крикнула ему тогда Рейли, и, хотя сам он ни за что не выразился бы так откровенно, пожалуй, это была правда. У него из головы не выходила Мила, чье лицо он видел только на фотографии в газете 1943 года. Свэггер пытался представить ее будущее таким, какое она заслужила: Мила со своими малышами, Мила готовит ужин, Мила идет на работу, Мила живет своей жизнью, счастливой жизнью, любящая и любимая. Он чувствовал себя героем сумасбродного фильма сороковых годов. И все же эти образы доставляли ему утешение. Даже если в действительности ничего этого не случилось, это должно было произойти, не потому что Мила была красивой, мужественной, настоящим воином, а потому, что она была одной из многих миллионов тех, кто оказался на пути безумцев, а сейчас, по прошествии стольких лет, канул в забвение.
«Самое меньшее, что в моих силах, это помочь миру сохранить память о Миле, – размышлял Свэггер. – И возможно, нам это удалось. Это совсем немного, но это уже что-то».
Он чувствовал себя стариком. Суровым стоиком, одиноким, несогнутым. Он качался в кресле на крыльце, ощущая все свои шестьдесят восемь лет, и смотрел на то, как мороз прибирает к рукам землю. Зеленая трава становилась бесцветной и хрупкой, деревья оголялись, тучи, поседевшие от возраста, неслись над прерией, увлекая за собой тени, воздух наполнялся холодом. Ветер гонял туда и сюда опавшую листву, а перелетные птицы с печальными криками усиленно махали крыльями, улетая на юг.
– Тебе нужно какое-нибудь задание, – заметила как-то Джен.
– Я уже стар для заданий, – ответил Свэггер. – Вот я сижу на крыльце и качаюсь в кресле. Если я перестану в нем качаться, позвони в крематорий, и на этом все кончится.
– Все дело в той девчонке, да? Боб, а чего ты ждал? Шла война. И тебе это известно лучше, чем кому-либо из живущих на земле. Если тебе не удается сражаться на чьей-то чужой войне, ты изобретаешь собственную, потому что только так чувствуешь себя живым. Вот как устроен твой мозг. Но с самой первой командировки во Вьетнам тебе известна страшная правда: на войне постоянно гибнут хорошие люди. Так обстоят дела в этом жестоком мире.
– Знаю. Стараюсь с этим смириться. Но только у меня не получается, Джен. Я не могу просто сказать: «Так, отлично, теперь мне стало лучше!» Только и всего.
– Понимаю. Типичный случай клинической депрессии. Это заболевание, такое же, как туберкулез или корь. Тебе нужно кому-нибудь показаться, нужно принимать какое-нибудь лекарство.
– Все в порядке. Само пройдет.
– Какой же ты упрямый, старый козел! Похоже на то, как Мэтт Диллон[41] наблюдает, как усмиренный им город превращается в преисподнюю, и никто не догадывается, через что ему пришлось пройти, чтобы сделать город пригодным для жизни.
– Это называется прогрессом.
– Быть может, это не прогресс. Быть может, это просто перемены.
– Милая, со мной все в порядке.
– Прогуляйся верхом, и подольше. Наполни легкие свежим воздухом, почувствуй ветер в лицо, посмотри на оленей и антилоп. Будем надеяться, тучи не задержатся на весь день. Тебе нужен какой-нибудь стимул. Что-нибудь приятное и нежное, чтобы ты снова встал в строй. Займись фотографией, шашками, аппликацией, вышиванием, пойди по бабам – займись хоть чем-нибудь, ради всего святого!
– Ты лучшая из лучших, – сказал Боб.
– Ты говоришь так всем девушкам, – усмехнулась Джен.
Вот так Свэггер оказался верхом на лошади по кличке Лошадь, отличной гнедой лошадке, крепкой и норовистой, склонной выражать свое отношение ко всему вокруг по-лошадиному. Казалось, даже Лошадь советовала Бобу не ворошить прошлое. Перебороть себя.
Скала обрывалась вниз футов на тридцать, и Лошадь категорически отказывалась приближаться к краю – весьма разумное поведение, – предпочитая неспешно бежать на некотором удалении. Свэггер наслаждался холодным ветром, голубыми горами вдалеке, сложным нагромождением облаков, похожих на развалины замков или разбитые мечты, плывущие туда и сюда в своем неизмеримом многообразии. Он чувствовал себя лучше. На следующей неделе ему предстояло вылететь в Англию, на состязание метких стрелков в Бисли, куда его пригласил Джимми Гатри, и он знал, что там соберутся как заслуженные ветераны, так и молодые ребята, действующие снайперы. Это будет здорово, это будет весело. Потом Джен присоединится к нему в Лондоне и…
Зазвонил сотовый телефон. Натянув поводья, Свэггер остановил Лошадь, выудил телефон из кармана джинсов, раскрыл его и с удивлением увидел на экране незнакомый номер. Это еще кто такой, черт возьми? Лишь считанные люди знали номер Свэггера, и ни у кого из них никогда не имелось этого номера.
– Свэггер слушает, – бесстрастным тоном произнес он.
– Боб! – Это была Рейли.
– Черт побери, откуда ты звонишь?
– Я в Австралии, – рассмеялась она.
– В Австралии! И что ты там делаешь?
– Сейчас расскажу. Но ты-то сам где?
– Я же ковбой, помнишь? Я в седле, у черта на рогах. Этим славятся все ковбои.
– Спешивайся.
– Зачем? Какого черта…
– Слушай меня, Свэггер. Слезай со своей чертовой лошади!
– Хорошо, подожди секундочку.
Свэггер слез с лошади и отпустил поводья. Хорошо вышколенная лошадка не могла убежать далеко.
– Надеюсь, ты сообщишь мне что-нибудь хорошее.
– Да, хорошее, можешь не сомневаться.
– Выкладывай!
– История не закончилась. В ней есть еще одна глава.
Глава 58
Карпаты
Чрево Джинджер
28 июля 1944 года
Карл отошел от распростертой на земле женщины, и к нему присоединился Вилли.
– Классный выстрел! – заметил он.
– Очень на это надеюсь, – сказал Карл.
– Пули пролетели, наверное, в добром метре от нее, да?
– Гм, – пробормотал Карл. – Что, это было так заметно?
– Ага. Можно спросить, что ты собрался сделать?
– Как только контейнеры выгрузят в иранском порту, мы их потеряем, – заметил другой сотрудник. – Нам придется ограничиться оборонительными мерами. Усилить охрану сухопутных и воздушных границ. Повысить боеготовность. Отслеживать перемещение любых крупногабаритных грузов у наших границ. Все эти меры ответные, а не упреждающие.
– Гершон, это вы у нас гений, додумавшийся до всего. Скажите, что делать.
– Все то, о чем только что говорилось. И еще молиться.
– Стрельников подпишет все бумаги, – обреченным тоном произнес директор, – корабль покинет порт, груз исчезнет, и нам останется только ждать неизбежного. Мы…
– Господин директор! – перебил его кто-то.
– Пожалуйста, не мешайте, – сказал директор. – Я пытаюсь.
– Господин директор, пожалуйста, взгляните на телевизор!
Все взоры обратились к экрану телевизора, передающего последний выпуск новостей.
Звук был выключен, но внизу экрана бежала строчка: «Загадочный взрыв в Москве». Кадры были хорошо знакомыми: синие мигалки машин чрезвычайных служб, первыми прибывших на место происшествия.
Кто-то включил звук.
–…подтвердилась информация о том, что в лимузине находился имевший неоднозначную репутацию Василий Стрельников, который направлялся в Кремль, чтобы вступить в должность министра торговли. Погибли четыре человека, в том числе и сам Стрельников. Взрыв произошел неподалеку от его особняка в престижном районе Москвы. Пока что неизвестно, кто стоит за этим – террористы, российские преступные группировки или какие-то другие силы, но.
– Отличная работа, Гершон, – сказал директор.
– Я понятия не имел, что у меня такие хорошие отношения с Всевышним, – скромно ответил Гершон.
– Да он даже в синагогу не ходит! – заметил Коэн.
Глава 57
Штат Айдахо
Неподалеку от Каскейда
Наши дни
Первая из трех статей «Мила Петрова поразила цель. Новые свидетельства позволяют предположить, что несправедливо оклеветанная русская женщина-снайпер убила нацистского военного преступника», от московских корреспондентов «Вашингтон пост» вышла в воскресном номере на первой странице вместе с обработанными в цифровом виде фотографиями самой Милы и обергруппенфюрера Гределя, заняв шесть из восьми колонок. За один день материал собрал в Интернете небывалую для «Пост» аудиторию, газета получила больше пятидесяти тысяч новых подписчиков. Статья стала вероятным кандидатом на Пулитцеровскую премию в номинации «документальное расследование».
Для Кэти это означало выгодный контракт на развитие материала в книгу. Она взяла шестимесячный отпуск, сразу же после того, как они с Уиллом закончили освещать убийство Стрельникова по дороге в Кремль, где он должен был вступить в должность министра торговли, а Уилл тем временем отправился в Астрахань, писать статью про «таинственное брошенное судно, груженное отравляющим газом».
Свэггера ждали другие радости. Когда он возвратился домой, там его ждала Мико, вернувшаяся из лагеря верховой езды на Восточном побережье, и отец, мать и дочь насладились тремя неделями семейного счастья. На одни выходные прилетела из Вашингтона Никки, а на другие – Рей и Молли, ждущая ребенка. Время пролетело незаметно.
И все же все разъехались по домам. Затем наступила осень. Самым тяжелым месяцем стал октябрь. Дети Свэггера вернулись к своей жизни, жена вернулась на работу, а сам он теоретически вернулся к своим винтовкам, к работе по совершенствованию патрона 6.5 мм «Кридмор», к долгим прогулкам верхом, ко всему тому, что доставляло ему удовольствие. Но он снова был один, окруженный не призраками, не сожалениями, а… а чем?
– Ты тоже влюбился в Милу, старый хрыч! – крикнула ему тогда Рейли, и, хотя сам он ни за что не выразился бы так откровенно, пожалуй, это была правда. У него из головы не выходила Мила, чье лицо он видел только на фотографии в газете 1943 года. Свэггер пытался представить ее будущее таким, какое она заслужила: Мила со своими малышами, Мила готовит ужин, Мила идет на работу, Мила живет своей жизнью, счастливой жизнью, любящая и любимая. Он чувствовал себя героем сумасбродного фильма сороковых годов. И все же эти образы доставляли ему утешение. Даже если в действительности ничего этого не случилось, это должно было произойти, не потому что Мила была красивой, мужественной, настоящим воином, а потому, что она была одной из многих миллионов тех, кто оказался на пути безумцев, а сейчас, по прошествии стольких лет, канул в забвение.
«Самое меньшее, что в моих силах, это помочь миру сохранить память о Миле, – размышлял Свэггер. – И возможно, нам это удалось. Это совсем немного, но это уже что-то».
Он чувствовал себя стариком. Суровым стоиком, одиноким, несогнутым. Он качался в кресле на крыльце, ощущая все свои шестьдесят восемь лет, и смотрел на то, как мороз прибирает к рукам землю. Зеленая трава становилась бесцветной и хрупкой, деревья оголялись, тучи, поседевшие от возраста, неслись над прерией, увлекая за собой тени, воздух наполнялся холодом. Ветер гонял туда и сюда опавшую листву, а перелетные птицы с печальными криками усиленно махали крыльями, улетая на юг.
– Тебе нужно какое-нибудь задание, – заметила как-то Джен.
– Я уже стар для заданий, – ответил Свэггер. – Вот я сижу на крыльце и качаюсь в кресле. Если я перестану в нем качаться, позвони в крематорий, и на этом все кончится.
– Все дело в той девчонке, да? Боб, а чего ты ждал? Шла война. И тебе это известно лучше, чем кому-либо из живущих на земле. Если тебе не удается сражаться на чьей-то чужой войне, ты изобретаешь собственную, потому что только так чувствуешь себя живым. Вот как устроен твой мозг. Но с самой первой командировки во Вьетнам тебе известна страшная правда: на войне постоянно гибнут хорошие люди. Так обстоят дела в этом жестоком мире.
– Знаю. Стараюсь с этим смириться. Но только у меня не получается, Джен. Я не могу просто сказать: «Так, отлично, теперь мне стало лучше!» Только и всего.
– Понимаю. Типичный случай клинической депрессии. Это заболевание, такое же, как туберкулез или корь. Тебе нужно кому-нибудь показаться, нужно принимать какое-нибудь лекарство.
– Все в порядке. Само пройдет.
– Какой же ты упрямый, старый козел! Похоже на то, как Мэтт Диллон[41] наблюдает, как усмиренный им город превращается в преисподнюю, и никто не догадывается, через что ему пришлось пройти, чтобы сделать город пригодным для жизни.
– Это называется прогрессом.
– Быть может, это не прогресс. Быть может, это просто перемены.
– Милая, со мной все в порядке.
– Прогуляйся верхом, и подольше. Наполни легкие свежим воздухом, почувствуй ветер в лицо, посмотри на оленей и антилоп. Будем надеяться, тучи не задержатся на весь день. Тебе нужен какой-нибудь стимул. Что-нибудь приятное и нежное, чтобы ты снова встал в строй. Займись фотографией, шашками, аппликацией, вышиванием, пойди по бабам – займись хоть чем-нибудь, ради всего святого!
– Ты лучшая из лучших, – сказал Боб.
– Ты говоришь так всем девушкам, – усмехнулась Джен.
Вот так Свэггер оказался верхом на лошади по кличке Лошадь, отличной гнедой лошадке, крепкой и норовистой, склонной выражать свое отношение ко всему вокруг по-лошадиному. Казалось, даже Лошадь советовала Бобу не ворошить прошлое. Перебороть себя.
Скала обрывалась вниз футов на тридцать, и Лошадь категорически отказывалась приближаться к краю – весьма разумное поведение, – предпочитая неспешно бежать на некотором удалении. Свэггер наслаждался холодным ветром, голубыми горами вдалеке, сложным нагромождением облаков, похожих на развалины замков или разбитые мечты, плывущие туда и сюда в своем неизмеримом многообразии. Он чувствовал себя лучше. На следующей неделе ему предстояло вылететь в Англию, на состязание метких стрелков в Бисли, куда его пригласил Джимми Гатри, и он знал, что там соберутся как заслуженные ветераны, так и молодые ребята, действующие снайперы. Это будет здорово, это будет весело. Потом Джен присоединится к нему в Лондоне и…
Зазвонил сотовый телефон. Натянув поводья, Свэггер остановил Лошадь, выудил телефон из кармана джинсов, раскрыл его и с удивлением увидел на экране незнакомый номер. Это еще кто такой, черт возьми? Лишь считанные люди знали номер Свэггера, и ни у кого из них никогда не имелось этого номера.
– Свэггер слушает, – бесстрастным тоном произнес он.
– Боб! – Это была Рейли.
– Черт побери, откуда ты звонишь?
– Я в Австралии, – рассмеялась она.
– В Австралии! И что ты там делаешь?
– Сейчас расскажу. Но ты-то сам где?
– Я же ковбой, помнишь? Я в седле, у черта на рогах. Этим славятся все ковбои.
– Спешивайся.
– Зачем? Какого черта…
– Слушай меня, Свэггер. Слезай со своей чертовой лошади!
– Хорошо, подожди секундочку.
Свэггер слез с лошади и отпустил поводья. Хорошо вышколенная лошадка не могла убежать далеко.
– Надеюсь, ты сообщишь мне что-нибудь хорошее.
– Да, хорошее, можешь не сомневаться.
– Выкладывай!
– История не закончилась. В ней есть еще одна глава.
Глава 58
Карпаты
Чрево Джинджер
28 июля 1944 года
Карл отошел от распростертой на земле женщины, и к нему присоединился Вилли.
– Классный выстрел! – заметил он.
– Очень на это надеюсь, – сказал Карл.
– Пули пролетели, наверное, в добром метре от нее, да?
– Гм, – пробормотал Карл. – Что, это было так заметно?
– Ага. Можно спросить, что ты собрался сделать?