Честь снайпера

– Объясните свое присутствие здесь, – приказал он, изучая документы – засиженный мухами паспорт.

– Два года назад меня забрали немецкие солдаты, – запинаясь, начал Крестьянин. – Все это время я работал на них, прокладывал дороги для танков, натягивал колючую проволоку, рыл окопы. Когда началось наше наступление, стали рваться снаряды, все смешалось. Мне удалось ускользнуть в лес, где я пробыл с неделю…

– Достаточно, достаточно, – остановил его молодой энкавэдэшник. – Отвечайте, гражданин, известно ли вам, что в этих местах действовал партизанский отряд под командованием некоего Бака?

– Я никогда не слышал ни о каком Баке, гражданин начальник.

– Вы были в горах с его партизанами?

– Не был.

– Хорошо, а теперь скажите вот что. Вам когда-нибудь приходилось слышать о женщине по имени Людмила Петрова? Также известной под именем Белая Ведьма? Она находилась в партизанском отряде Бака.

– Ни о какой Миле Петровой я не слышал, – сказал Крестьянин.

– Замечательно, – усмехнулся офицер госбезопасности. – А теперь, будь добр, покажи-ка мне свои руки.

Крестьянин послушно протянул ему руки.

– Нет, болван, ладонями вверх!

Крестьянин перевернул руки.

– Объясни, почему после двух лет усердной работы на немцев у тебя на ладонях нет мозолей? Твои руки, пусть и грязные, мягкие. Ты по крайней мере год не держал в руках лопату или заступ!

– Я… я… я никогда не слышал о Миле Петровой, – пробормотал Крестьянин.

Офицер кивнул двум солдатам, те схватили Крестьянина и разорвали на нем рубаху. Вся его грудь была покрыта татуировками. Офицер ткнул пальцем в одну из них – причудливо изогнувшуюся линию, взметнувшуюся вверх тремя острыми вершинами.

– Это трезубец! – воскликнул он. – Символ украинских националистов, эмблема украинской повстанческой армии Бака! Ты солгал, ты служил в этой армии и, следовательно, являешься изменником Родины! Вероятно, ты помогал изменнице Людмиле Петровой, которую за предательство ждет смерть. Только тому, кто был знаком с нею близко, известно, что ее называли не Людой, а Милой. Это было в старых газетах, но я сомневаюсь, что ты умеешь читать.

– Гражданин начальник, – вмешался Учитель, – позвольте вступиться за этого косноязычного невежду.

Энкавэдэшник удивленно поднял на него взгляд:

– А вы кто такой?

Учитель поспешно шагнул к столу и протянул свои документы.

– Учитель, значит. – произнес офицер, ознакомившись с ними.

– Гражданин начальник, этот человек.

– Вопросы здесь задаю я! Вас тоже забрали на принудительные работы? Вы были вместе с этим человеком?

– У этих крестьян все тело покрыто татуировкой. Им это нравится. Они понятия не имеют, что означает татуировка. Я в здешних краях учитель. И мне это хорошо известно.

– Я задал вам вопрос: вы были вместе с ним? Вас забрали на принудительные работы?

– Гражданин начальник, я просто хотел указать на то…

Один из солдат ударил его в живот прикладом автомата.

– Болван, вопросы здесь задаю я. Не надо ничего мне объяснять. Я не твой ученик. Покажи мне свои руки!

Солдат, ударивший Учителя, подтащил его к столу и, схватив руку, показал ее ладонью офицеру.

– Еще один работяга с нежными белыми ручками. А у тебя руки даже чистые. Сомневаюсь, чтобы у тебя имелись татуировки, поскольку ты считаешь себя утонченным, но ты заступился за этого изменника, солгал ради него, ты попытался ускользнуть от советского правосудия. Отведите обоих в.

– Гражданин начальник, разрешите кое-что вам показать!

Солдат с силой ударил Учителя по шее, и тот упал на колени.

Крестьянин, попытавшийся было вмешаться, также получил хороший удар прикладом и рухнул на пол. Из раны на голове хлынула кровь.

– Уберите отсюда эту мразь! – распорядился офицер. – Я не могу тратить столько времени на преступников.

– Гражданин начальник, умоляю! Позвольте показать вам мои документы. Уверен, они вас заинтересуют!

– Я не хочу тратить на вас время! – отрезал офицер, держа в руке паспорт Учителя.

Учитель ловко выкрутился из рук державшего его солдата, выхватил свой паспорт и умелым движением пальцев разорвал корочку надвое. Из нее выпал прямоугольный листок. Учитель протянул листок молодому энкавэдэшнику.


Тот лишь взглянул на него, и лицо его стало мертвенно-бледным, покрылось испариной.

– Майор Спешнев, прошу прощения! – растерянно пробормотал офицер. – Товарищ майор, я торопился. Я понятия не имел… товарищ майор… пожалуйста, я только выполнял свою.

Учитель остановил его, подняв руку.

Слушай меня, лейтенант, если не хочешь до конца дней своих строить дорогу к Северному полюсу на тот случай, если нашему Вождю вздумается туда прокатиться. Ты сделаешь то, что я прикажу, и сделаешь это немедленно!

– Так точно, товарищ майор! Слушаюсь! Я понятия не имел…

– Ты вынудил меня раскрыться, чем поставил под угрозу срыва важную операцию. Скажу тебе только, что ты никогда не найдешь исчезнувшего Бака. Я уже сделал за тебя твою работу, и вот ты меня разоблачил. Теперь ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?

– Так точно, товарищ майор! Я понятия не имел.

– Я раскрыл себя, потому что этот человек – мой телохранитель, и у него большие заслуги перед НКВД в деле обеспечения безопасности Советского Союза.

– Так точно! Майор Спешнев – господи, все знают майора Спешнева, всем известна его работа в партизанских отрядах на оккупированных территориях, его.

– Выдай этому герою особый пропуск, чтобы он смог беспрепятственно вернуться к себе домой. Я подготовлю наградной лист. Он заслужил медаль.

– Слушаюсь!

– Что касается меня, мне необходимо при первой же возможности вылететь в Москву. Это понятно?

– Будет исполнено, товарищ майор!

Спешнев подошел к Крестьянину.

– Вот и все, – сказал он. – Больше тебя никто пальцем не тронет. Возвращайся домой, друг мой, живи долго и счастливо, заведи кучу детей.

– Товарищ Спешнев, вы заступитесь за Милу? Объясните всем.

– Еще не настало время. Как я уже говорил, это большая политика. Предстоит много работы. Я постараюсь. Но что касается возмездия – это уже другое дело. А теперь уходи отсюда. Возвращайся домой. Заведи кучу детей.

– Я назову сына в честь вас.

– Не надо. А вот если у тебя родится дочь, назови ее Милой. Это будет хоть что-то.





Седьмая интерлюдия в Тель-Авиве




Новости были плохие. Спутник заснял шесть контейнеров, которые были вывезены с завода «Нордайн» и доставлены в астраханский порт, где находилось иранское торговое судно. Их уже подняли на борт. Судно было готово к выходу в море. Но в чем заминка?

– Это же Россия! Бумажная волокита.

– Русские очень внимательно следят за всеми импортно-экспортными операциями, – объяснил Коэн. – Ни один груз не может пересечь границу без тщательного досмотра. Вот что ставит меня в тупик. Эти контейнеры досмотрят, в них будет обнаружен крайне опасный груз, и спецслужбы тотчас же поднимут на ноги. Малейшая неосторожность – и произойдет страшная трагедия. Русским придется обезвреживать эту отраву.

Настал торжественный момент. Звуки фанфар, возможно, звонок в дверь, возможно, просто странная дрожь всего тела, от головы до пяток. Именно это ощутил сейчас Гершон. Все точки соединились.

– Есть! – воскликнул он.

Все взоры обратились на него.

– Министр торговли может своим личным распоряжением отменить досмотр. Вот зачем Стрельникову была нужна эта должность!

В комнате воцарилась тишина.

– Теперь нам известно, что Стрельников – сын изменника Василия Крылова, – подытожил Гершон, – а тот, в свою очередь, учился у безумного изверга доктора Ганса Гределя, да пусть его душа не упокоится никогда. От извращенного рассудка Гределя идет прямая ниточка к контейнерам с «Циклоном-Б», которые погружены на корабль, готовый отправиться в Иран, чтобы затем каким-то неизвестным способом попасть в Израиль. Маленький Вася боготворил отца, хотел быть похожим на него, продолжать священную войну против евреев. И вот Василий стал взрослым, он бесконечно богат, и его мучит лишь то, что он еще не совершил ничего значимого. Поэтому он использует свое богатство, чтобы воплотить безумный замысел и тем самым воздать почести отцу.

Теперь ему остается только подписать бумагу, после чего сесть и насладиться спектаклем.

– Когда состоится его официальное вступление в должность?

Взглянув на часы, Гершон прикинул, сколько сейчас времени в Москве, и ответил:

– Примерно через двадцать минут.

– Какие у нас варианты? – спросил директор.