Честь снайпера
Часть 22 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Свэггер ударил наотмашь ту, что посредине, раскрытой ладонью в нос, с наслаждением ощутив хруст ломающихся хрящей. Шок, разлившийся по руке до самого мозга, дал понять, что удар получился на славу. Замечательно.
Бабуля отпрянула назад, и тотчас же появился пистолет, «Макаров» с шестью дюймами глушителя на дуле, но Свэггер обрушил левую руку на запястье, отбивая его в сторону, а правой нанес еще один удар раскрытой ладонью по носу, тотчас же залившемуся потоками крови. Боб услышал крики, вопли, увидел краем глаза разбегающихся врассыпную людей. Он ударил врага по ногам, и та рухнула на землю, но Свэггер, крепко схватив ее за правую руку, развернулся и шагнул вперед, яростно вонзив каблук ей в лицо и удерживая пистолет. Затем Боб вывернул руку и, найдя точку опоры в локте, выгнул ее в обратную сторону, почувствовав, как разряд высоковольтной боли устремился в упавшее тело. Выкрутив пистолет из обмякших пальцев, он ловко приставил дуло женщине к горлу, ощутив, что та признала свое поражение от прикосновения орудия смерти.
Нажать на спусковой крючок казалось весьма соблазнительным вариантом. Звук будет не громче глухого хлопка закрывшейся двери холодильника, и лже-бабуля отправится к ангелам. Но Свэггер не поддался соблазну. Не нажал на спусковой крючок. Склонившись к противнику, он зловеще шепнул по– английски:
– У тебя волосатые пальцы, ублюдок!
После чего еще раз двинул локтем в окровавленное изувеченное лицо, с удовлетворением почувствовав, как ломаются зубы.
Выпрямившись, Свэггер увидел, как с обеих сторон прохода на него в ужасе таращатся люди, а в одном из автобусов к окнам прильнули пассажиры.
Снова нагнувшись, Боб резким движением разорвал верх платья и сорвал лифчик, набитый тряпками, открывая волосатую мужскую грудь, покрытую татуировками. Он повернул тело так, чтобы его увидели все зрители. Застонав от боли, лже-старуха схватилась здоровой рукой за вывернутый сустав.
– Мафия, – выразительно произнес Свэггер. Он был уверен в том, что это слово одинаково прозвучит на любом языке.
– А-а-а! – ответила ревом толпа.
Швырнув изувеченного стрелка на землю, Свэггер повернулся, и люди расступились перед ним. Теперь они все поняли. Кто-то указал Свэггеру дорогу, и тот, свернув пару раз, увидел такси и направился к нему.
Москва
Изучение прошлого Крылова
Не слишком респектабельное место
– Ну хорошо, – сказал сотрудник СВР Михаил Лихов, – вам кое-что нужно. Замечательно, деньги у вас есть, много денег? Я не изменник, но за определенную сумму все возможно. Капитализм, сами понимаете.
– Денег не будет, – сказал Уилл. – Но я не сомневаюсь в том, что вы дадите мне все, что нужно, в обмен на то, что я вам предложу.
– Что вы хотите?
Михаил залпом осушил еще одну рюмку водки. Неплохая штука. Ничего особенного, но, по крайней мере, из настоящей картошки, в отличие от этой новой мочи, которую сейчас гонят неизвестно из чего.
– Одно досье. Настолько древнее, что его завели еще тогда, когда это ведомство называлось НКВД. Настолько древнее, что, на мой взгляд, оно больше не представляет никакой важности. Вот почему я совершаю страшную глупость, предлагая вам за него то, что у меня есть.
Они сидели в похабном московском стриптиз-клубе под названием «Животное», настолько похабном, что женщина на сцене уже сняла с себя все, что было надето, и даже сверх того. Здесь было много женщин: они фланировали в поисках работы среди погруженных в полумрак закутков заведения под громкий монотонный ритм русского симфо-рока. Естественно, это было излюбленное место Лихова, и сюда приходило много ребят из СВР. Девочки знали их и любили за то, что они никогда не торговались.
В прошлом Михаил уже помогал Уиллу доставать необходимый материал – как правило, за умеренную мзду. Он уверял, что делает это исключительно ради своих малышек, но, по крайней мере, трое из этих малышек, блондинка Ева, азиатка Юна с раскосыми глазами и чешка Магда, сегодня присутствовали здесь.
– И что такого важного в этом досье?
– Самое смешное в том, что я не знаю. Может быть, абсолютно ничего. Но я битых три дня рылся в архивах и ничего не нашел, как будто все было старательно стерто. И все же мне хочется надеяться на то, что этому человеку оказалось не под силу стереть коллективную память КГБ.
– У этих ребят были твердые правила, – с уважением промолвил Михаил.
Еще рюмка водки. Выразительный взгляд на Юну. Похоже, та была свободна. Михаил подмигнул ей. Юна подошла и села к нему на колени. Лизнув Михаилу ухо, она шепнула что-то такое, что показалось ему очень интересным, затем встала и неспешно удалилась, таща за собой шлейф выразительных взглядов и аромата дорогих духов.
– Очаровательная девушка, – одобрительно заметил Уилл. – Я понимаю, почему она вам нравится.
– Время от времени я делаю пожертвования в фонд ее университета, – небрежно заметил Михаил, находя собственную шутку бесподобной.
Уилл не разделил его веселье, поскольку ради сегодняшнего развлечения ему пришлось ограбить счет, на котором хранились деньги на образование его собственной дочери, однако он притворился, что тоже смеется.
– Вернемся к вашему досье – я знаю этого человека?
– Сомнительно.
– Если он большая шишка, он должен быть и в других архивах.
– Понимаете, в том-то все и дело. Я так думаю, кто-то старательно все уничтожил.
– В России сведения убирают направо и налево, – согласился Михаил. – Человек заработает немного денег, после чего хоронит себя и начинает новую жизнь. Такое происходит сплошь и рядом. Я мог бы рассказать вам много чего интересного.
– Меня интересует судьба только одного человека, – остановил собеседника Уилл.
– Так что же вы предлагаете взамен?
Вместо ответа Уилл поднял руку. К столику подошла Юна. Она улыбнулась Михаилу. Михаил улыбнулся в ответ, затем заметил, что рука Уилла по-прежнему в воздухе. К столику подошла чешка Магда. Она улыбнулась Михаилу. Затем лизнула Юну в ухо, а та потерлась промежностью о ее бедро. Но нет. Рука все еще не опускалась. Ева втиснулась между Магдой и Юной. Она засунула язык девушкам в уши, сначала одной, затем другой. После чего все трое улыбнулись Михаилу.
– Вижу, вы обо всем позаботились, – одобрительно пробормотал тот. – Вы ко мне присоединитесь?
– О, полагаю, вы найдете дорогу и без меня, – ответил Уилл, подумав: «Господи, надеюсь, мне удастся протащить счет за эту вечеринку через бухгалтерию “Пост”, иначе моей второй дочке в следующем году придется отправиться в муниципальный колледж».
– Чье личное дело вам нужно? – спросил Михаил, поднимаясь из-за стола.
Уилл уже заранее все написал.
– Василий Крылов, помощник Сталина с 1942 по 1953 год, исчез где-то в середине пятидесятых.
Михаил даже не взглянул на листок бумаги.
– Досье будет у вас послезавтра.
Девочки повели его к двери.
– Лучше условимся на послепослезавтра, – обернувшись, добавил он.
Глава 32
Штаб 14-й мотопехотной дивизии
Окрестности Станислава
Середина июля 1944 года
Перед тем как предстать перед взором начальства, Карл и Вилли почистили щеткой свои потрепанные мундиры, соскребли засохшую грязь с сапог, побрились и помылись и даже вытащили из глубины вещмешков белые летние фуражки, которые полагалось носить им как военнослужащим люфтваффе. В конце концов они пришли к заключению, что выглядят отменно. Никогда нельзя знать наперед, на кого наткнешься.
Собственный «Кюбель» им не полагался, поэтому их привезли на чужой машине к дивизионному штабу, который разместился под сенью деревьев в особняке начала века. Если где-нибудь в окрестностях был хотя бы один особняк, штабисты его непременно находили. Штаб 14-й мотопехотной дивизии остановил свой выбор на красивом старинном доме, стоящем среди деревьев неподалеку от танкового парка. На самом деле сначала был найден особняк, а уж потом рядом с ним расположили танковый парк. Здание, обладавшее аристократическим изяществом георгианской эпохи до тех пор, пока в тридцать девятом красные не устроили в нем правление колхоза, занимавшегося выращиванием картошки, украшали государственные флаги и знамена 14-й дивизии. Вся зелень за оградой из колючей проволоки с пулеметными вышками по углам была скошена и раздавлена гусеницами бронированных чудовищ.
Внутри царила деловая суета. Практически все вопросы жизнедеятельности дивизии решались личным штабным составом, который управлял воинским соединением из двенадцати тысяч человек и четырехсот боевых машин, находившихся в постоянном боевом соприкосновении с неприятелем. Бесчисленные комнаты, занятые связистами, просторная гостиная, где офицеры внимательно изучали расстеленную на полу огромную карту, по которой рядовые и ефрейторы передвигали маленькие разноцветные кубики, и другие помещения, превращенные в кабинеты, где заказывались, принимались и складировались боеприпасы, отслеживались запасы горючего, составлялись списки на снабжение, распределялись жилые помещения под казармы, обеспечивались поставки продовольствия на кухни.
Но сегодня генерал фон Бинк выкроил время для чая. Фон Бинк, в белой рубашке с закатанными рукавами, снявший «Рыцарский крест» с дубовыми листьями с шеи и убравший его в какой-то ящик, в галифе с красными генеральскими лампасами, плавно исчезающими в голенищах сапог, начищенных до блеска, с коротко подстриженным седым «ежиком» на голове, принадлежал к «старой гвардии». Аристократ танковых войск, он принимал участие еще в Великой войне, воевал в Испании, затем гонял свои танки по плоским равнинам сначала Западной Европы, потом Украины. В него стреляли миллион раз и ранили с полдюжины, однако он по-прежнему был полон сил и энергии. Фон Бинк действительно получал от войны самое настоящее наслаждение.
– Очень хорошо, ребята, что вы ко мне заглянули, – сказал он, словно десантники явились к нему по своей воле. – Фельдфебель, это у вас шесть нашивок за ранения, не так ли?
– Так точно! – подтвердил Вилли Бобер. – Почти столько же, сколько у вас.
– Господин генерал, – вмешался Карл, – я бы с огромным удовольствием отправил его назад в Германию. Из него получился бы отличный старшина учебных курсов. Молодежи не помешало бы почерпнуть у него мудрости.
– Замечательная идея. Если бы в этой войне мы одерживали верх, я бы ответил: «Да, непременно, немедленно!» Но как вам известно, мы терпим поражение, а это в корне меняет дело. И еще – да, фельдфебель, у меня тоже шесть нашивок, но все свои ранения я получил сидя!
Это замечание вызвало смех. Да, сидя в горящем Т-IV, когда вокруг свистят русские 76-миллиметровые болванки! Так или иначе, генерал налил десантникам чаю. Он был ярым приверженцем этикета.
Одну стену просторного кабинета полностью занимала оперативная карта. В остальном это было то самое помещение, где, вероятно, устраивались фортепианные вечера, где проходили торжественные приемы и прочие милые светские развлечения, каких множество в книгах Толстого, но практически нет у Достоевского. По сравнению с лихорадочной активностью на всех остальных этажах здания в этой комнате царило спокойствие. Наружная стена полностью была отдана большим окнам, за которыми виднелись терраса, вишневый сад, стоящие ровными рядами «пантеры» и далекие горы.
– Итак, как сами прекрасно понимаете, я пригласил вас сюда, чтобы дать вам задание.
– Так точно.
Генерал провел десантников через стеклянные двери во внутренний двор. День выдался прохладнее, чем обычно, и в кои-то веки гнетущая влажность не плавила все вокруг. Легкий ветерок разгонял миазмы выхлопов, поэтому воздух казался пригодным для дыхания. В такой прекрасный денек отрадно было чувствовать себя живым, хотя всего этого осталось немного – и прекрасных деньков, и жизни.
– Подойдите-ка сюда, – пригласил генерал, показывая в окно. – Горы.
Неподалеку на западе из линии горизонта выпирали зеленые Карпаты.
– Мы ориентировались по ним, когда возвращались назад после операции на мосту.
– Хорошо, значит, вы с ними знакомы. Через горы проходит дорога, ее называют дорогой на Яремчу, поскольку та здесь самый большой поселок. По словам наших инженеров, для танков дорога слишком крутая и грунт сыпучий. В лучшем случае она выдержит бронетранспортеры, но и только.
– Так точно, – подтвердил Карл.
– Дорога проходит через горы и ведет дальше до самого Ужгорода. В одном месте, в четырех целых и шести десятых километра за Яремчей, она поднимается и проходит через ущелье, по обеим сторонам которого на протяжении ста метров – отвесные скалы. Это ущелье называется Наташино Чрево. Никто не знает, кто такая эта Наташа, но главное то, что мы должны удерживать ее сокровенные места.
– Так точно.
В этих горах у иванов целая партизанская армия. Может быть, ее направят в Чрево. Может быть, рядом сбросят несколько взводов парашютистов. Может быть, через линию фронта перейдет диверсионная группа, такая же, как ваша. Если это произойдет, то окажется перекрытым путь отхода, кратчайшая дорога к следующему оперативному району, где можно будет развернуть новую линию обороны. Разумеется, танки и пехотную дивизию по ней не провести. Но ею многие смогут воспользоваться – те, кому нужен быстрый и надежный путь на запад, штаб нашей дивизии, штабы других дивизий и полков, разведчики, связисты, все те, кто слишком ценен, чтобы присоединяться к долгому, мучительно медленному отступлению севернее Лемберга на воссоединение с остатками группы армий «Центр», под бомбежками, налетами, артобстрелами. Вам это понятно?
– И естественно, это относится и к СС?
– Да-да, и к СС, совершенно правильно.
Бабуля отпрянула назад, и тотчас же появился пистолет, «Макаров» с шестью дюймами глушителя на дуле, но Свэггер обрушил левую руку на запястье, отбивая его в сторону, а правой нанес еще один удар раскрытой ладонью по носу, тотчас же залившемуся потоками крови. Боб услышал крики, вопли, увидел краем глаза разбегающихся врассыпную людей. Он ударил врага по ногам, и та рухнула на землю, но Свэггер, крепко схватив ее за правую руку, развернулся и шагнул вперед, яростно вонзив каблук ей в лицо и удерживая пистолет. Затем Боб вывернул руку и, найдя точку опоры в локте, выгнул ее в обратную сторону, почувствовав, как разряд высоковольтной боли устремился в упавшее тело. Выкрутив пистолет из обмякших пальцев, он ловко приставил дуло женщине к горлу, ощутив, что та признала свое поражение от прикосновения орудия смерти.
Нажать на спусковой крючок казалось весьма соблазнительным вариантом. Звук будет не громче глухого хлопка закрывшейся двери холодильника, и лже-бабуля отправится к ангелам. Но Свэггер не поддался соблазну. Не нажал на спусковой крючок. Склонившись к противнику, он зловеще шепнул по– английски:
– У тебя волосатые пальцы, ублюдок!
После чего еще раз двинул локтем в окровавленное изувеченное лицо, с удовлетворением почувствовав, как ломаются зубы.
Выпрямившись, Свэггер увидел, как с обеих сторон прохода на него в ужасе таращатся люди, а в одном из автобусов к окнам прильнули пассажиры.
Снова нагнувшись, Боб резким движением разорвал верх платья и сорвал лифчик, набитый тряпками, открывая волосатую мужскую грудь, покрытую татуировками. Он повернул тело так, чтобы его увидели все зрители. Застонав от боли, лже-старуха схватилась здоровой рукой за вывернутый сустав.
– Мафия, – выразительно произнес Свэггер. Он был уверен в том, что это слово одинаково прозвучит на любом языке.
– А-а-а! – ответила ревом толпа.
Швырнув изувеченного стрелка на землю, Свэггер повернулся, и люди расступились перед ним. Теперь они все поняли. Кто-то указал Свэггеру дорогу, и тот, свернув пару раз, увидел такси и направился к нему.
Москва
Изучение прошлого Крылова
Не слишком респектабельное место
– Ну хорошо, – сказал сотрудник СВР Михаил Лихов, – вам кое-что нужно. Замечательно, деньги у вас есть, много денег? Я не изменник, но за определенную сумму все возможно. Капитализм, сами понимаете.
– Денег не будет, – сказал Уилл. – Но я не сомневаюсь в том, что вы дадите мне все, что нужно, в обмен на то, что я вам предложу.
– Что вы хотите?
Михаил залпом осушил еще одну рюмку водки. Неплохая штука. Ничего особенного, но, по крайней мере, из настоящей картошки, в отличие от этой новой мочи, которую сейчас гонят неизвестно из чего.
– Одно досье. Настолько древнее, что его завели еще тогда, когда это ведомство называлось НКВД. Настолько древнее, что, на мой взгляд, оно больше не представляет никакой важности. Вот почему я совершаю страшную глупость, предлагая вам за него то, что у меня есть.
Они сидели в похабном московском стриптиз-клубе под названием «Животное», настолько похабном, что женщина на сцене уже сняла с себя все, что было надето, и даже сверх того. Здесь было много женщин: они фланировали в поисках работы среди погруженных в полумрак закутков заведения под громкий монотонный ритм русского симфо-рока. Естественно, это было излюбленное место Лихова, и сюда приходило много ребят из СВР. Девочки знали их и любили за то, что они никогда не торговались.
В прошлом Михаил уже помогал Уиллу доставать необходимый материал – как правило, за умеренную мзду. Он уверял, что делает это исключительно ради своих малышек, но, по крайней мере, трое из этих малышек, блондинка Ева, азиатка Юна с раскосыми глазами и чешка Магда, сегодня присутствовали здесь.
– И что такого важного в этом досье?
– Самое смешное в том, что я не знаю. Может быть, абсолютно ничего. Но я битых три дня рылся в архивах и ничего не нашел, как будто все было старательно стерто. И все же мне хочется надеяться на то, что этому человеку оказалось не под силу стереть коллективную память КГБ.
– У этих ребят были твердые правила, – с уважением промолвил Михаил.
Еще рюмка водки. Выразительный взгляд на Юну. Похоже, та была свободна. Михаил подмигнул ей. Юна подошла и села к нему на колени. Лизнув Михаилу ухо, она шепнула что-то такое, что показалось ему очень интересным, затем встала и неспешно удалилась, таща за собой шлейф выразительных взглядов и аромата дорогих духов.
– Очаровательная девушка, – одобрительно заметил Уилл. – Я понимаю, почему она вам нравится.
– Время от времени я делаю пожертвования в фонд ее университета, – небрежно заметил Михаил, находя собственную шутку бесподобной.
Уилл не разделил его веселье, поскольку ради сегодняшнего развлечения ему пришлось ограбить счет, на котором хранились деньги на образование его собственной дочери, однако он притворился, что тоже смеется.
– Вернемся к вашему досье – я знаю этого человека?
– Сомнительно.
– Если он большая шишка, он должен быть и в других архивах.
– Понимаете, в том-то все и дело. Я так думаю, кто-то старательно все уничтожил.
– В России сведения убирают направо и налево, – согласился Михаил. – Человек заработает немного денег, после чего хоронит себя и начинает новую жизнь. Такое происходит сплошь и рядом. Я мог бы рассказать вам много чего интересного.
– Меня интересует судьба только одного человека, – остановил собеседника Уилл.
– Так что же вы предлагаете взамен?
Вместо ответа Уилл поднял руку. К столику подошла Юна. Она улыбнулась Михаилу. Михаил улыбнулся в ответ, затем заметил, что рука Уилла по-прежнему в воздухе. К столику подошла чешка Магда. Она улыбнулась Михаилу. Затем лизнула Юну в ухо, а та потерлась промежностью о ее бедро. Но нет. Рука все еще не опускалась. Ева втиснулась между Магдой и Юной. Она засунула язык девушкам в уши, сначала одной, затем другой. После чего все трое улыбнулись Михаилу.
– Вижу, вы обо всем позаботились, – одобрительно пробормотал тот. – Вы ко мне присоединитесь?
– О, полагаю, вы найдете дорогу и без меня, – ответил Уилл, подумав: «Господи, надеюсь, мне удастся протащить счет за эту вечеринку через бухгалтерию “Пост”, иначе моей второй дочке в следующем году придется отправиться в муниципальный колледж».
– Чье личное дело вам нужно? – спросил Михаил, поднимаясь из-за стола.
Уилл уже заранее все написал.
– Василий Крылов, помощник Сталина с 1942 по 1953 год, исчез где-то в середине пятидесятых.
Михаил даже не взглянул на листок бумаги.
– Досье будет у вас послезавтра.
Девочки повели его к двери.
– Лучше условимся на послепослезавтра, – обернувшись, добавил он.
Глава 32
Штаб 14-й мотопехотной дивизии
Окрестности Станислава
Середина июля 1944 года
Перед тем как предстать перед взором начальства, Карл и Вилли почистили щеткой свои потрепанные мундиры, соскребли засохшую грязь с сапог, побрились и помылись и даже вытащили из глубины вещмешков белые летние фуражки, которые полагалось носить им как военнослужащим люфтваффе. В конце концов они пришли к заключению, что выглядят отменно. Никогда нельзя знать наперед, на кого наткнешься.
Собственный «Кюбель» им не полагался, поэтому их привезли на чужой машине к дивизионному штабу, который разместился под сенью деревьев в особняке начала века. Если где-нибудь в окрестностях был хотя бы один особняк, штабисты его непременно находили. Штаб 14-й мотопехотной дивизии остановил свой выбор на красивом старинном доме, стоящем среди деревьев неподалеку от танкового парка. На самом деле сначала был найден особняк, а уж потом рядом с ним расположили танковый парк. Здание, обладавшее аристократическим изяществом георгианской эпохи до тех пор, пока в тридцать девятом красные не устроили в нем правление колхоза, занимавшегося выращиванием картошки, украшали государственные флаги и знамена 14-й дивизии. Вся зелень за оградой из колючей проволоки с пулеметными вышками по углам была скошена и раздавлена гусеницами бронированных чудовищ.
Внутри царила деловая суета. Практически все вопросы жизнедеятельности дивизии решались личным штабным составом, который управлял воинским соединением из двенадцати тысяч человек и четырехсот боевых машин, находившихся в постоянном боевом соприкосновении с неприятелем. Бесчисленные комнаты, занятые связистами, просторная гостиная, где офицеры внимательно изучали расстеленную на полу огромную карту, по которой рядовые и ефрейторы передвигали маленькие разноцветные кубики, и другие помещения, превращенные в кабинеты, где заказывались, принимались и складировались боеприпасы, отслеживались запасы горючего, составлялись списки на снабжение, распределялись жилые помещения под казармы, обеспечивались поставки продовольствия на кухни.
Но сегодня генерал фон Бинк выкроил время для чая. Фон Бинк, в белой рубашке с закатанными рукавами, снявший «Рыцарский крест» с дубовыми листьями с шеи и убравший его в какой-то ящик, в галифе с красными генеральскими лампасами, плавно исчезающими в голенищах сапог, начищенных до блеска, с коротко подстриженным седым «ежиком» на голове, принадлежал к «старой гвардии». Аристократ танковых войск, он принимал участие еще в Великой войне, воевал в Испании, затем гонял свои танки по плоским равнинам сначала Западной Европы, потом Украины. В него стреляли миллион раз и ранили с полдюжины, однако он по-прежнему был полон сил и энергии. Фон Бинк действительно получал от войны самое настоящее наслаждение.
– Очень хорошо, ребята, что вы ко мне заглянули, – сказал он, словно десантники явились к нему по своей воле. – Фельдфебель, это у вас шесть нашивок за ранения, не так ли?
– Так точно! – подтвердил Вилли Бобер. – Почти столько же, сколько у вас.
– Господин генерал, – вмешался Карл, – я бы с огромным удовольствием отправил его назад в Германию. Из него получился бы отличный старшина учебных курсов. Молодежи не помешало бы почерпнуть у него мудрости.
– Замечательная идея. Если бы в этой войне мы одерживали верх, я бы ответил: «Да, непременно, немедленно!» Но как вам известно, мы терпим поражение, а это в корне меняет дело. И еще – да, фельдфебель, у меня тоже шесть нашивок, но все свои ранения я получил сидя!
Это замечание вызвало смех. Да, сидя в горящем Т-IV, когда вокруг свистят русские 76-миллиметровые болванки! Так или иначе, генерал налил десантникам чаю. Он был ярым приверженцем этикета.
Одну стену просторного кабинета полностью занимала оперативная карта. В остальном это было то самое помещение, где, вероятно, устраивались фортепианные вечера, где проходили торжественные приемы и прочие милые светские развлечения, каких множество в книгах Толстого, но практически нет у Достоевского. По сравнению с лихорадочной активностью на всех остальных этажах здания в этой комнате царило спокойствие. Наружная стена полностью была отдана большим окнам, за которыми виднелись терраса, вишневый сад, стоящие ровными рядами «пантеры» и далекие горы.
– Итак, как сами прекрасно понимаете, я пригласил вас сюда, чтобы дать вам задание.
– Так точно.
Генерал провел десантников через стеклянные двери во внутренний двор. День выдался прохладнее, чем обычно, и в кои-то веки гнетущая влажность не плавила все вокруг. Легкий ветерок разгонял миазмы выхлопов, поэтому воздух казался пригодным для дыхания. В такой прекрасный денек отрадно было чувствовать себя живым, хотя всего этого осталось немного – и прекрасных деньков, и жизни.
– Подойдите-ка сюда, – пригласил генерал, показывая в окно. – Горы.
Неподалеку на западе из линии горизонта выпирали зеленые Карпаты.
– Мы ориентировались по ним, когда возвращались назад после операции на мосту.
– Хорошо, значит, вы с ними знакомы. Через горы проходит дорога, ее называют дорогой на Яремчу, поскольку та здесь самый большой поселок. По словам наших инженеров, для танков дорога слишком крутая и грунт сыпучий. В лучшем случае она выдержит бронетранспортеры, но и только.
– Так точно, – подтвердил Карл.
– Дорога проходит через горы и ведет дальше до самого Ужгорода. В одном месте, в четырех целых и шести десятых километра за Яремчей, она поднимается и проходит через ущелье, по обеим сторонам которого на протяжении ста метров – отвесные скалы. Это ущелье называется Наташино Чрево. Никто не знает, кто такая эта Наташа, но главное то, что мы должны удерживать ее сокровенные места.
– Так точно.
В этих горах у иванов целая партизанская армия. Может быть, ее направят в Чрево. Может быть, рядом сбросят несколько взводов парашютистов. Может быть, через линию фронта перейдет диверсионная группа, такая же, как ваша. Если это произойдет, то окажется перекрытым путь отхода, кратчайшая дорога к следующему оперативному району, где можно будет развернуть новую линию обороны. Разумеется, танки и пехотную дивизию по ней не провести. Но ею многие смогут воспользоваться – те, кому нужен быстрый и надежный путь на запад, штаб нашей дивизии, штабы других дивизий и полков, разведчики, связисты, все те, кто слишком ценен, чтобы присоединяться к долгому, мучительно медленному отступлению севернее Лемберга на воссоединение с остатками группы армий «Центр», под бомбежками, налетами, артобстрелами. Вам это понятно?
– И естественно, это относится и к СС?
– Да-да, и к СС, совершенно правильно.