Черная Ведьма
Часть 48 из 103 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Профессор кивает и по-дружески сжимает мне локоть.
– Не падай духом, Эллорен. Близится Золотой Век. Чёрная Ведьма придёт и покарает всех нечестивых – икаритов, кельтов, оборотней – и тогда варварам не спастись.
Пусть так… Однако, если Чёрной Ведьмой станет Фэллон Бэйн, мне тоже «не спастись».
Пастырь Симитри пристально смотрит на меня в надежде, что я осознаю истинное значение Пророчества. Как бы мне хотелось найти утешение в словах дорогого профессора! Поверить, что Чёрная Ведьма придёт и избавит наш мир от зла и жестокости. Однако, потирая шрамы, которые оставил на моей руке икарит из Валгарда, я чувствую, что всё сильнее поддаюсь унынию и впадаю в беспросветную тоску.
Как бы я ни ценила дядю Эдвина, как бы мне ни хотелось сдержать данное ему слово, я понимаю, что долго не выдержу, сдамся и обручусь с Лукасом – или с кем там ещё пожелает меня обручить тётя Вивиан, – лишь бы выбраться из Северной башни, которая ничем не лучше тюрьмы.
В тот вечер я просыпаюсь на кухне, уткнувшись лбом в пирог с черникой. Наверное, я уснула, выкладывая начинку в готовые формы из песочного теста. Сладкие ягоды прилипли к щеке и лбу, запутались в тёмных прядях, у меня слиплись даже ресницы. Не знаю, сколько я так пролежала. Поварихи разошлись, на кухне лишь Айрис Моргейн. Айвен вносит дрова, чтобы сложить их возле печи для утренней растопки. Я замираю едва дыша, надеясь остаться незамеченной.
Айрис игриво протягивает Айвену кусок сладкого пирога.
– Хочешь попробовать? – призывно улыбается она.
– У меня руки грязные, – отвечает он.
– Просто открой рот, – уговаривает она. Качнувшись вперёд, Айрис подносит пирог к губам кельта.
Он смущённо повинуется, и Айрис вкладывает пирог в рот Айвену, нежно стерев капли сока с его нижней губы.
Когда он не смотрит в мою сторону и не пышет яростью, кельт очень красив. У него пухлые губы, странно сочетающиеся с острыми, угловатыми чертами лица, а его глаза сияют, будто сквозь зелёные стёклышки светит солнце.
Вот только не стоит забывать, что передо мной кельт, и наверняка ничуть не лучше того, который соблазнил Сейдж и заставил её разорвать обручение. К тому же Айвен меня терпеть не может, скажем прямо, ненавидит лютой ненавистью.
– Ну как? – спрашивает Айрис, наклонившись к Айвену.
– Очень вкусно, – отвечает он с набитым ртом, не сводя с неё глаз.
– Ещё хочешь? – Судя по голосу, она предлагает не только пирог.
Айвен смотрит на неё как зачарованный.
– Ой, у тебя крошка на подбородке, – мурлычет она.
– Ничего, – отступает на шаг Айвен.
Однако девушка не сдаётся и, стряхивая крошки с лица Айвена, подходит ещё ближе и игриво касается его шеи.
Кельт смотрит на неё в замешательстве, борясь с нахлынувшими чувствами.
Как тяжело их видеть… таких счастливых, довольных жизнью.
А рядом я – измученная, перемазанная черничной начинкой, язык потемнел от микстуры, которой я пытаюсь вылечить упрямый кашель – холодные ночи в Северной башне не прошли даром. Выгляжу я, честно говоря, хуже некуда, этого не могут скрыть даже шёлковые платья тёти Вивиан. А Айрис Моргейн, совсем недавно напавшая на меня в хлеву, веселится с красавчиком кельтом! Видеть это выше моих сил… хочется разрыдаться от бессилия и швырнуть в неё банкой джема.
Будто подслушав мои мысли, Айвен оборачивается. Под его ненавидящим взглядом я наливаюсь краской и отрываю наконец щёку от липкого пирога.
Айрис тоже смотрит в мою сторону. Её игривое настроение мгновенно улетучивается. Она шепчет что-то Айвену на ухо.
– Нет, я не знал, что она здесь, – отвечает он, по-прежнему глядя на меня.
Неразборчиво что-то прошипев, Айрис выскакивает на улицу и с грохотом захлопывает за собой дверь.
Айвен в ярости смотрит на меня. Конечно, радуется, видя, до чего я дошла, как низко пала внучка великой Карниссы Гарднер!
У меня больше нет сил прятать отчаяние – к глазам подступают слёзы, губы дрожат…
Ярость на лице Айвена вдруг уступает место искренней тревоге. Его зелёные глаза смотрят серьёзно, с невысказанным беспокойством, и эта неожиданная мягкость болью отзывается в моём сердце. Хорошо ему! Весело с этой Айрис…
Схватив мокрое полотенце, я торопливо вытираю с лица джем, отводя глаза. Какое унижение! Но уж плакать я при нём не стану. Не дождётся!
Чувствуя, что слёзы вот-вот брызнут из глаз, я вылетаю из кухни и бегу не останавливаясь до самой Северной башни. В комнате я падаю на кровать и, зажмурившись, чтобы не видеть ненавистных икаритов, плачу, пока не проваливаюсь в сон.
Утром я просыпаюсь от странного шума – что-то разбилось! Дрожа от холода и воспоминаний о кошмаре, в котором ко мне снова приходила шелки, я оглядываю комнату. Икаритов нет, только цыплёнок Ариэль разгуливает по моему письменному столу, поклёвывая пергаменты и карандаши и сбрасывая на пол разные мелочи. На полу лежат осколки – всё, что осталось от керамического портрета моих родителей.
Другого их изображения у меня нет.
На меня холодной волной накатывает ярость. Выпрыгнув из постели, вся в слезах, я поднимаю один из осколков – на нём едва различимая половинка лица моей мамы.
Мне больше никогда не увидеть дорогих лиц.
Ярость захлёстывает меня как неумолимый океанский прилив.
Ну хватит! Доигрались! Пришла пора им за всё ответить. И пусть потом Ариэль попробует меня поджечь! Посмотрим, что у неё получится! А я пойду к ректору и отправлю эту сумасшедшую в тюрьму, где ей и место!
Торопливо набросив одежду, я подхватываю цыплёнка и выношу его из башни. Холодно, трава кое-где побита инеем. Вряд ли птица долго проживёт одна. Её или вернут в птичник за кухней, или сожрут хищники.
Подавив зарождающееся в душе раскаяние, я ухожу на лекции.
День тянется медленно. С самого утра меня преследует растущее беспокойство.
«Она это заслужила!» – напоминаю я себе, отчаянно натирая на мелкой тёрке целебные корешки для новой микстуры. Это всего лишь цыплёнок! Украденный из университетского птичника к тому же. Ему давно пора в суп или на вертел.
После занятий, выкроив минутку перед работой на кухне, я иду в башню, чтобы оставить там тяжёлую сумку с книгами. Я пробиваюсь сквозь серый туман, едва переставляя ноги, смахиваю с лица холодные капли дождя, с каждым шагом всё больше распаляя в себе ненависть к Ариэль.
Когда я добираюсь до Северной башни, я мысленно готова к новой схватке с икаритами. Я готова победить.
Мои шаги эхом отдаются в тишине, разбивая чувство вины на мелкие кусочки.
Так ей и надо. Она это заслужила!
Возле двери в комнату я на мгновение замираю в нерешительности. Какой странный запах! Будто разожгли и уже потушили огонь. Вздрогнув от дурного предчувствия, я распахиваю дверь.
При виде открывшейся картины я цепенею, колени подгибаются.
Моё одеяло. Моё бесценное детское одеяло.
Его сожгли посреди пустой комнаты – на полу осталась только горсточка угольков да последний лоскут ещё дымится, быстро превращаясь в чёрный пепел.
Я бросаюсь вперёд, затаптываю язычки пламени, поднимаю оставшийся лоскут ткани – и едва не падаю без чувств, когда он рассыпается у меня в руках.
Ариэль уничтожила моё одеяло.
Упав на колени перед кучкой чёрного пепла, я беззвучно всхлипываю, горюя о последней нити, которая связывала меня с мамой.
– Я хочу, чтобы её здесь не было.
Лукас оборачивается на мой голос, отводя взгляд от гарднерийских лучников. В этот холодный, мрачный вечер они учатся бить точно в цель. Сумерки быстро сгущаются, возле мишеней уже зажгли фонари. Наверное, у меня необычное выражение лица – Лукас вглядывается в меня на редкость пристально, прищурив глаза.
– О ком ты говоришь?
– Об Ариэль.
Он берёт меня за руку и отводит в сторону от лучников.
– Что случилось?
– Не важно, – отвечаю я, удивляясь суровости собственного голоса. – Я просто хочу, чтобы она исчезла. Делай что хочешь, только пусть она уйдёт!
Почему-то мне кажется, что Лукас посоветует мне самой разбираться со своими врагами, и я заранее готова возненавидеть его за эти слова. Однако он молча о чём-то размышляет.
– Её исключат, только если она открыто нападёт на тебя, – предупреждает он.
– Мне всё равно.
Глубоко вздохнув, Лукас ведёт меня к ближайшей скамье.
– Что ж, садись. Рассказывай всё про Ариэль Хейвен, – с мрачной улыбкой просит он.
Вволю наговорившись с Лукасом, я чувствую прилив сил. Он мне поможет. Он найдёт способ вышвырнуть Ариэль из университета. Но как только Лукас уходит, я снова вспоминаю о сожжённом одеяле, и у меня снова опускаются руки.
Словно в тумане я бреду на кухню и пытаюсь работать, но даже просто помешивать соус сегодня для меня непосильная задача. Я стою перед огромной плитой, у меня из глаз катятся слёзы.
Айрис и Бледдин даже не пытаются скрыть радости при виде моего отчаяния. Они обмениваются мрачными удовлетворёнными улыбками.
– Ой, смотри, Тараканихе грустно, – хихикает Бледдин, проверяя, как далеко ей сегодня позволено зайти.
– Ой-ой-ой, очень грустно! – притворно сочувственно вздыхает Айрис, раскладывая по корзинкам свежие булочки.
Бледдин нарочно разделывает варёную курицу так, что хрустят кости, а когда я подскакиваю от неожиданного треска, саркастически подмигивает мне.
Айрис хохочет.
– Не падай духом, Эллорен. Близится Золотой Век. Чёрная Ведьма придёт и покарает всех нечестивых – икаритов, кельтов, оборотней – и тогда варварам не спастись.
Пусть так… Однако, если Чёрной Ведьмой станет Фэллон Бэйн, мне тоже «не спастись».
Пастырь Симитри пристально смотрит на меня в надежде, что я осознаю истинное значение Пророчества. Как бы мне хотелось найти утешение в словах дорогого профессора! Поверить, что Чёрная Ведьма придёт и избавит наш мир от зла и жестокости. Однако, потирая шрамы, которые оставил на моей руке икарит из Валгарда, я чувствую, что всё сильнее поддаюсь унынию и впадаю в беспросветную тоску.
Как бы я ни ценила дядю Эдвина, как бы мне ни хотелось сдержать данное ему слово, я понимаю, что долго не выдержу, сдамся и обручусь с Лукасом – или с кем там ещё пожелает меня обручить тётя Вивиан, – лишь бы выбраться из Северной башни, которая ничем не лучше тюрьмы.
В тот вечер я просыпаюсь на кухне, уткнувшись лбом в пирог с черникой. Наверное, я уснула, выкладывая начинку в готовые формы из песочного теста. Сладкие ягоды прилипли к щеке и лбу, запутались в тёмных прядях, у меня слиплись даже ресницы. Не знаю, сколько я так пролежала. Поварихи разошлись, на кухне лишь Айрис Моргейн. Айвен вносит дрова, чтобы сложить их возле печи для утренней растопки. Я замираю едва дыша, надеясь остаться незамеченной.
Айрис игриво протягивает Айвену кусок сладкого пирога.
– Хочешь попробовать? – призывно улыбается она.
– У меня руки грязные, – отвечает он.
– Просто открой рот, – уговаривает она. Качнувшись вперёд, Айрис подносит пирог к губам кельта.
Он смущённо повинуется, и Айрис вкладывает пирог в рот Айвену, нежно стерев капли сока с его нижней губы.
Когда он не смотрит в мою сторону и не пышет яростью, кельт очень красив. У него пухлые губы, странно сочетающиеся с острыми, угловатыми чертами лица, а его глаза сияют, будто сквозь зелёные стёклышки светит солнце.
Вот только не стоит забывать, что передо мной кельт, и наверняка ничуть не лучше того, который соблазнил Сейдж и заставил её разорвать обручение. К тому же Айвен меня терпеть не может, скажем прямо, ненавидит лютой ненавистью.
– Ну как? – спрашивает Айрис, наклонившись к Айвену.
– Очень вкусно, – отвечает он с набитым ртом, не сводя с неё глаз.
– Ещё хочешь? – Судя по голосу, она предлагает не только пирог.
Айвен смотрит на неё как зачарованный.
– Ой, у тебя крошка на подбородке, – мурлычет она.
– Ничего, – отступает на шаг Айвен.
Однако девушка не сдаётся и, стряхивая крошки с лица Айвена, подходит ещё ближе и игриво касается его шеи.
Кельт смотрит на неё в замешательстве, борясь с нахлынувшими чувствами.
Как тяжело их видеть… таких счастливых, довольных жизнью.
А рядом я – измученная, перемазанная черничной начинкой, язык потемнел от микстуры, которой я пытаюсь вылечить упрямый кашель – холодные ночи в Северной башне не прошли даром. Выгляжу я, честно говоря, хуже некуда, этого не могут скрыть даже шёлковые платья тёти Вивиан. А Айрис Моргейн, совсем недавно напавшая на меня в хлеву, веселится с красавчиком кельтом! Видеть это выше моих сил… хочется разрыдаться от бессилия и швырнуть в неё банкой джема.
Будто подслушав мои мысли, Айвен оборачивается. Под его ненавидящим взглядом я наливаюсь краской и отрываю наконец щёку от липкого пирога.
Айрис тоже смотрит в мою сторону. Её игривое настроение мгновенно улетучивается. Она шепчет что-то Айвену на ухо.
– Нет, я не знал, что она здесь, – отвечает он, по-прежнему глядя на меня.
Неразборчиво что-то прошипев, Айрис выскакивает на улицу и с грохотом захлопывает за собой дверь.
Айвен в ярости смотрит на меня. Конечно, радуется, видя, до чего я дошла, как низко пала внучка великой Карниссы Гарднер!
У меня больше нет сил прятать отчаяние – к глазам подступают слёзы, губы дрожат…
Ярость на лице Айвена вдруг уступает место искренней тревоге. Его зелёные глаза смотрят серьёзно, с невысказанным беспокойством, и эта неожиданная мягкость болью отзывается в моём сердце. Хорошо ему! Весело с этой Айрис…
Схватив мокрое полотенце, я торопливо вытираю с лица джем, отводя глаза. Какое унижение! Но уж плакать я при нём не стану. Не дождётся!
Чувствуя, что слёзы вот-вот брызнут из глаз, я вылетаю из кухни и бегу не останавливаясь до самой Северной башни. В комнате я падаю на кровать и, зажмурившись, чтобы не видеть ненавистных икаритов, плачу, пока не проваливаюсь в сон.
Утром я просыпаюсь от странного шума – что-то разбилось! Дрожа от холода и воспоминаний о кошмаре, в котором ко мне снова приходила шелки, я оглядываю комнату. Икаритов нет, только цыплёнок Ариэль разгуливает по моему письменному столу, поклёвывая пергаменты и карандаши и сбрасывая на пол разные мелочи. На полу лежат осколки – всё, что осталось от керамического портрета моих родителей.
Другого их изображения у меня нет.
На меня холодной волной накатывает ярость. Выпрыгнув из постели, вся в слезах, я поднимаю один из осколков – на нём едва различимая половинка лица моей мамы.
Мне больше никогда не увидеть дорогих лиц.
Ярость захлёстывает меня как неумолимый океанский прилив.
Ну хватит! Доигрались! Пришла пора им за всё ответить. И пусть потом Ариэль попробует меня поджечь! Посмотрим, что у неё получится! А я пойду к ректору и отправлю эту сумасшедшую в тюрьму, где ей и место!
Торопливо набросив одежду, я подхватываю цыплёнка и выношу его из башни. Холодно, трава кое-где побита инеем. Вряд ли птица долго проживёт одна. Её или вернут в птичник за кухней, или сожрут хищники.
Подавив зарождающееся в душе раскаяние, я ухожу на лекции.
День тянется медленно. С самого утра меня преследует растущее беспокойство.
«Она это заслужила!» – напоминаю я себе, отчаянно натирая на мелкой тёрке целебные корешки для новой микстуры. Это всего лишь цыплёнок! Украденный из университетского птичника к тому же. Ему давно пора в суп или на вертел.
После занятий, выкроив минутку перед работой на кухне, я иду в башню, чтобы оставить там тяжёлую сумку с книгами. Я пробиваюсь сквозь серый туман, едва переставляя ноги, смахиваю с лица холодные капли дождя, с каждым шагом всё больше распаляя в себе ненависть к Ариэль.
Когда я добираюсь до Северной башни, я мысленно готова к новой схватке с икаритами. Я готова победить.
Мои шаги эхом отдаются в тишине, разбивая чувство вины на мелкие кусочки.
Так ей и надо. Она это заслужила!
Возле двери в комнату я на мгновение замираю в нерешительности. Какой странный запах! Будто разожгли и уже потушили огонь. Вздрогнув от дурного предчувствия, я распахиваю дверь.
При виде открывшейся картины я цепенею, колени подгибаются.
Моё одеяло. Моё бесценное детское одеяло.
Его сожгли посреди пустой комнаты – на полу осталась только горсточка угольков да последний лоскут ещё дымится, быстро превращаясь в чёрный пепел.
Я бросаюсь вперёд, затаптываю язычки пламени, поднимаю оставшийся лоскут ткани – и едва не падаю без чувств, когда он рассыпается у меня в руках.
Ариэль уничтожила моё одеяло.
Упав на колени перед кучкой чёрного пепла, я беззвучно всхлипываю, горюя о последней нити, которая связывала меня с мамой.
– Я хочу, чтобы её здесь не было.
Лукас оборачивается на мой голос, отводя взгляд от гарднерийских лучников. В этот холодный, мрачный вечер они учатся бить точно в цель. Сумерки быстро сгущаются, возле мишеней уже зажгли фонари. Наверное, у меня необычное выражение лица – Лукас вглядывается в меня на редкость пристально, прищурив глаза.
– О ком ты говоришь?
– Об Ариэль.
Он берёт меня за руку и отводит в сторону от лучников.
– Что случилось?
– Не важно, – отвечаю я, удивляясь суровости собственного голоса. – Я просто хочу, чтобы она исчезла. Делай что хочешь, только пусть она уйдёт!
Почему-то мне кажется, что Лукас посоветует мне самой разбираться со своими врагами, и я заранее готова возненавидеть его за эти слова. Однако он молча о чём-то размышляет.
– Её исключат, только если она открыто нападёт на тебя, – предупреждает он.
– Мне всё равно.
Глубоко вздохнув, Лукас ведёт меня к ближайшей скамье.
– Что ж, садись. Рассказывай всё про Ариэль Хейвен, – с мрачной улыбкой просит он.
Вволю наговорившись с Лукасом, я чувствую прилив сил. Он мне поможет. Он найдёт способ вышвырнуть Ариэль из университета. Но как только Лукас уходит, я снова вспоминаю о сожжённом одеяле, и у меня снова опускаются руки.
Словно в тумане я бреду на кухню и пытаюсь работать, но даже просто помешивать соус сегодня для меня непосильная задача. Я стою перед огромной плитой, у меня из глаз катятся слёзы.
Айрис и Бледдин даже не пытаются скрыть радости при виде моего отчаяния. Они обмениваются мрачными удовлетворёнными улыбками.
– Ой, смотри, Тараканихе грустно, – хихикает Бледдин, проверяя, как далеко ей сегодня позволено зайти.
– Ой-ой-ой, очень грустно! – притворно сочувственно вздыхает Айрис, раскладывая по корзинкам свежие булочки.
Бледдин нарочно разделывает варёную курицу так, что хрустят кости, а когда я подскакиваю от неожиданного треска, саркастически подмигивает мне.
Айрис хохочет.