Черная Ведьма
Часть 47 из 103 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Необычно трогательная картина, и я смущаюсь, словно вошла без стука.
Винтер сидит в ногах той же кровати, держа в руках тонкую деревянную панель с прикреплённым к ней белым листом пергамента. Аккуратно сложив крылья на спине, она рисует Ариэль с цыплёнком. В руке Винтер блестящее белое перо, которое она поворачивает под разными углами. Картина, написанная странным инструментом, невыразимо прекрасна. Художнице даже удалось приручить огонь – отблески пламени пляшут на пергаменте как настоящие. Лукас упоминал, что Винтер пишет стихи и рисует…
Опять я жалею икаритов… Хватит!
В первую ночь они здорово повеселились, когда я сидела в чулане, гадая, доживу ли до утра. Тогда Винтер даже не подумала мне помочь! А в Валгарде икариты меня чуть не убили…
Отогнав грустные воспоминания, я проваливаюсь в сон.
Той ночью она снова приходит ко мне.
Шелки.
Она идёт за мной по лесу, изо всех сил стараясь не отставать. У меня под ногами шелестят сухие осенние листья.
Я снова похожа на Чёрную Ведьму – полы длинного широкого плаща крыльями развеваются у меня за спиной.
Шелки что-то отчаянно говорит, но я не понимаю её языка, да и не хочу. Она бежит рядом, потом отстаёт, однако я не замедляю шаг, не оборачиваюсь, лишь изредка замечая её присутствие где-то вдалеке. Даже когда шелки спотыкается и падает, я по-прежнему иду вперёд.
Сон постепенно тает, я погружаюсь в кромешную тьму. Одна мысль не даёт мне покоя: а вдруг, отказываясь остановиться и взглянуть на шелки повнимательнее, я упускаю нечто очень важное?
Жизненно важное.
Глава 19. Вниз по спирали
Моя жизнь неотвратимо превращается в бесконечную череду одинаковых дней, состоящих из учёбы и работы, и сдобренную постоянными издевательствами. Выспаться удаётся очень редко.
На каждом занятии по металлургии Фэллон замораживает мои чернила, поэтому теперь я ношу с собой несколько остро заточенных карандашей. Когда я по рассеянности их забываю, Курран Делл, сочувственно улыбаясь, делится своими. Поступки Фэллон Бэйн он явно не одобряет.
Поскольку с замороженными чернильницами ничего не вышло и я придумала другой способ записывать лекции, Фэллон направляет свои ледяные усилия в другую сторону. Теперь она примораживает к полу ножки моего стула, не давая мне быстро выбраться из-за стола, приклеивает мою накидку к спинке стула и задувает пламя в лабораторной горелке, мешая мне ставить эксперименты. Фэллон действует тонко, профессор её выходок не замечает, и я ничего не могу поделать.
Но больше всего меня бесит её широкая до ушей улыбка, будто у нас всё понарошку.
Изучать аптекарское дело непросто – на запоминание формул и приготовление снадобий уходят долгие часы. Мне же, в отличие от других студентов, приходится ещё и трудиться на кухне, стараясь не сойти с ума под вечно ненавидящим взглядом Айвена Гуриэля, и выполнять дополнительные задания, которые каждый день придумывает специально для меня кузина Фэллон.
– Я уже давно не виделась с Лукасом, – сонно сообщаю я как-то вечером Джезине, отмывая покрытые налётом угля пробирки.
– Что ж, займём тебя делом, чтобы времени на встречи с ним у тебя не осталось и впредь, – бесстрастно парирует она.
Жизнь в Северной башне приятной тоже не назовёшь.
Каждый вечер Ариэль, будто наседка, квохчет над своим цыплёнком. Стоит мне подойти к птице на расстояние вытянутой руки, как она начинает вопить что-то неразборчивое о клетках и поджогах. Под кроватью Ариэль всегда припасены целые горы вонючих чёрных ягод. Никогда таких не видела… Надо бы выяснить, что это, когда будет время. Ариэль часами напролёт жуёт ягоды, уставившись в потолок бессмысленным взглядом. Иногда она вдруг набрасывается на книги и часами читает потрёпанные фолианты о домашних животных и птицах.
Винтер по-прежнему бродит как неприкаянное привидение, то и дело усаживаясь на подоконник и пряча крылья. При мне она не произносит ни звука. Интересно, заговорит ли она со мной когда-нибудь?
Мои соседки, похоже, не чувствуют холода и ни разу не попытались развести в очаге огонь. Даже превращаясь по ночам в сосульку, я не могу заставить себя подойти к грязному камину. К тому же он находится на «чужой» половине комнаты, и я не хочу злить Ариэль. Однако с наступлением осени в комнате с каждым днём становится всё холоднее, и по ночам я надеваю все тёплые вещи и закутываюсь в мамино одеяло.
Во сне я почти каждую ночь вижу шелки из Валгарда и просыпаюсь в холодном поту, дрожа от страха. Утешает меня только мамино одеяло – завернувшись в него поплотнее, я вспоминаю маму и её ласковые объятия.
И со мной волшебная палочка. Белый Жезл.
Я спрятала её в наволочку. Мне важно знать, что палочка со мной, рядом. Я то и дело ощупываю её через ткань – палочка становится моим талисманом. Постепенно она выдаёт свои секреты, раскрывает, из какого дерева вырезана. Каждую ночь, засыпая, я касаюсь палочки и вижу снежно-белые ветви, с закрытыми глазами рассматриваю их. Белое дерево проникает в мои мысли, унося тревогу и страх, убаюкивая… а из-за белых ветвей выглядывают белые птицы.
Иногда я в шутку притворяюсь, что у меня в руках действительно тот самый легендарный Белый Жезл.
Однажды приходит письмо от тёти Вивиан.
Дорогая племянница!
Получив твоё послание, я ужаснулась немыслимым испытаниям, которые обрушились на тебя в университете.
Я обо всём договорилась. Тебя переселят в прелестный гостевой домик, принадлежащий университетскому колледжу Батт. Тебя ожидает отдельная комната, а просторную общую гостиную тебе придётся делить лишь с очень вежливой гарднерийкой и одной эльфийкой (уж таковы нынешние нелепые правила по ассимиляции рас).
Из спальни и гостиной открывается великолепный вид на центральные сады Верпакса. У тебя будет горничная и личная столовая, куда ты сможешь заказывать завтраки, обеды и ужины по своему выбору. В общежитии колледжа Батт тепло и уютно, чего не скажешь о Северной башне, особенно в преддверии неумолимо надвигающейся зимы.
Как только ты переедешь в подготовленную для тебя комнату, я оплачу твою учёбу в университете, что тотчас же избавит тебя от необходимости работать на кухне.
Только одно условие: обручись с Лукасом Греем.
Как только обручение состоится, пугающие события последних недель останутся лишь в твоих воспоминаниях. Надеюсь, ты понимаешь, что это был неприятный, но необходимый урок. Полагаю, ты усвоила, с чем сталкиваются в наше время гарднерийцы.
Прошу тебя, не утруждай себя и не пиши мне до тех пор, пока счастливо не обручишься. Как только всё свершится, хозяйка общежитий организует твой переезд на новое место.
Твоя заботливая тётушка Вивиан.
Смяв письмо, я выбрасываю его из окна Северной башни.
Тётушка стоит на своём… но я тоже упряма. Значит, всё останется по-прежнему.
Однажды вечером возле главной университетской столовой я вижу Лукаса с Фэллон Бэйн. Её военный эскорт держится чуть поодаль. От неожиданно сильного укола ревности я чуть не роняю корзину с корнеплодами, которую тащу на кухню из амбара.
Какой смысл ревновать? Лукас мне не принадлежит. Я сама отказалась от обручения.
Фэллон окидывает меня презрительным взглядом. Я, конечно, не в лучшем виде: причёска растрёпана, руки перемазаны зелёным соком эльфийских растений чуть не до локтей. По-хозяйски положив ладонь на плечо Лукаса, Фэллон триумфально сияет.
Возможно, он передумал, и несовпадение магических сил кажется ему теперь загадочным и волнующим. В последний раз мы виделись с Лукасом две недели назад, и в тот вечер, напуганная его огненной магией и страстью, я поклялась держаться от него подальше.
Лукас оборачивается и смотрит мне прямо в глаза.
От этого взгляда у меня внутри всё сжимается, я вспоминаю наш поцелуй и всепоглощающую силу его волшебства. Мне нельзя смотреть на него, нельзя, чтобы он заметил в моих глазах боль и обиду.
Спустя несколько дней на каменной скамье в Северной башне меня дожидается свиток – ноты скрипичной пьесы. Это автограф, пьеса, написанная от руки, внизу – подпись с росчерком. Лукас знает, как я восхищаюсь этой музыкой и этим композитором, и, осторожно держа в пропахших целебными травами руках ноты, я остро сожалею о несбыточном.
Мы с Лукасом подходим друг другу. Огонь к огню. Тесно сплетённые ветви.
Совсем недавно тётя Вивиан напомнила, как сильно изменится моя жизнь, стоит только мне сказать «да» и обручиться с Лукасом.
Но тёмное пламя его магии… обжигает слишком сильно.
Листая ноты, я уныло качаю головой.
Ничего не получится. Рейф совершенно прав. Лукас Грей не для меня. Возможно, у нас много общего, но он слишком силён для меня, слишком непредсказуем, слишком искушён в жизни.
Они с Фэллон Бэйн – прекрасная пара.
Глава 20. Месть
– Икариты по природе своей таковы, что способны нести в этот мир лишь зло и несчастья, – ласково утешает меня пастырь Симитри, когда я вытираю слёзы, задержавшись после очередной лекции по истории, что случается довольно часто.
Мне нравятся уроки пастыря Симитри. В отличие от мага Лорель (она справедлива, но на редкость строга), пастырь Симитри всегда переполнен радостным волнением, которым он щедро делится со студентами на лекциях по истории и ботанике.
Он не только терпеливый и восторженный учитель. Для меня пастырь Симитри ещё и друг, которому можно довериться. Так добр ко мне был только дядя Эдвин.
Шмыгая носом, я смотрю через плечо профессора на огромное полотно на стене зала, в котором мы слушаем лекции по истории. На картине изображены два солдата-гарднерийца с волшебными палочками в руках напротив четырёх икаритов с чёрными развевающимися крыльями. Гарднерийцы противостоят превосходящим силам противника. Совсем как я.
Ещё раз всхлипнув, я устало киваю. Я совершенно измучена, чувствую себя тяжёлым якорем в морских глубинах.
– Я боюсь икаритов, – печально делюсь я с пастырем. – Я уже не помню, когда высыпалась по ночам.
Винтер сидит в ногах той же кровати, держа в руках тонкую деревянную панель с прикреплённым к ней белым листом пергамента. Аккуратно сложив крылья на спине, она рисует Ариэль с цыплёнком. В руке Винтер блестящее белое перо, которое она поворачивает под разными углами. Картина, написанная странным инструментом, невыразимо прекрасна. Художнице даже удалось приручить огонь – отблески пламени пляшут на пергаменте как настоящие. Лукас упоминал, что Винтер пишет стихи и рисует…
Опять я жалею икаритов… Хватит!
В первую ночь они здорово повеселились, когда я сидела в чулане, гадая, доживу ли до утра. Тогда Винтер даже не подумала мне помочь! А в Валгарде икариты меня чуть не убили…
Отогнав грустные воспоминания, я проваливаюсь в сон.
Той ночью она снова приходит ко мне.
Шелки.
Она идёт за мной по лесу, изо всех сил стараясь не отставать. У меня под ногами шелестят сухие осенние листья.
Я снова похожа на Чёрную Ведьму – полы длинного широкого плаща крыльями развеваются у меня за спиной.
Шелки что-то отчаянно говорит, но я не понимаю её языка, да и не хочу. Она бежит рядом, потом отстаёт, однако я не замедляю шаг, не оборачиваюсь, лишь изредка замечая её присутствие где-то вдалеке. Даже когда шелки спотыкается и падает, я по-прежнему иду вперёд.
Сон постепенно тает, я погружаюсь в кромешную тьму. Одна мысль не даёт мне покоя: а вдруг, отказываясь остановиться и взглянуть на шелки повнимательнее, я упускаю нечто очень важное?
Жизненно важное.
Глава 19. Вниз по спирали
Моя жизнь неотвратимо превращается в бесконечную череду одинаковых дней, состоящих из учёбы и работы, и сдобренную постоянными издевательствами. Выспаться удаётся очень редко.
На каждом занятии по металлургии Фэллон замораживает мои чернила, поэтому теперь я ношу с собой несколько остро заточенных карандашей. Когда я по рассеянности их забываю, Курран Делл, сочувственно улыбаясь, делится своими. Поступки Фэллон Бэйн он явно не одобряет.
Поскольку с замороженными чернильницами ничего не вышло и я придумала другой способ записывать лекции, Фэллон направляет свои ледяные усилия в другую сторону. Теперь она примораживает к полу ножки моего стула, не давая мне быстро выбраться из-за стола, приклеивает мою накидку к спинке стула и задувает пламя в лабораторной горелке, мешая мне ставить эксперименты. Фэллон действует тонко, профессор её выходок не замечает, и я ничего не могу поделать.
Но больше всего меня бесит её широкая до ушей улыбка, будто у нас всё понарошку.
Изучать аптекарское дело непросто – на запоминание формул и приготовление снадобий уходят долгие часы. Мне же, в отличие от других студентов, приходится ещё и трудиться на кухне, стараясь не сойти с ума под вечно ненавидящим взглядом Айвена Гуриэля, и выполнять дополнительные задания, которые каждый день придумывает специально для меня кузина Фэллон.
– Я уже давно не виделась с Лукасом, – сонно сообщаю я как-то вечером Джезине, отмывая покрытые налётом угля пробирки.
– Что ж, займём тебя делом, чтобы времени на встречи с ним у тебя не осталось и впредь, – бесстрастно парирует она.
Жизнь в Северной башне приятной тоже не назовёшь.
Каждый вечер Ариэль, будто наседка, квохчет над своим цыплёнком. Стоит мне подойти к птице на расстояние вытянутой руки, как она начинает вопить что-то неразборчивое о клетках и поджогах. Под кроватью Ариэль всегда припасены целые горы вонючих чёрных ягод. Никогда таких не видела… Надо бы выяснить, что это, когда будет время. Ариэль часами напролёт жуёт ягоды, уставившись в потолок бессмысленным взглядом. Иногда она вдруг набрасывается на книги и часами читает потрёпанные фолианты о домашних животных и птицах.
Винтер по-прежнему бродит как неприкаянное привидение, то и дело усаживаясь на подоконник и пряча крылья. При мне она не произносит ни звука. Интересно, заговорит ли она со мной когда-нибудь?
Мои соседки, похоже, не чувствуют холода и ни разу не попытались развести в очаге огонь. Даже превращаясь по ночам в сосульку, я не могу заставить себя подойти к грязному камину. К тому же он находится на «чужой» половине комнаты, и я не хочу злить Ариэль. Однако с наступлением осени в комнате с каждым днём становится всё холоднее, и по ночам я надеваю все тёплые вещи и закутываюсь в мамино одеяло.
Во сне я почти каждую ночь вижу шелки из Валгарда и просыпаюсь в холодном поту, дрожа от страха. Утешает меня только мамино одеяло – завернувшись в него поплотнее, я вспоминаю маму и её ласковые объятия.
И со мной волшебная палочка. Белый Жезл.
Я спрятала её в наволочку. Мне важно знать, что палочка со мной, рядом. Я то и дело ощупываю её через ткань – палочка становится моим талисманом. Постепенно она выдаёт свои секреты, раскрывает, из какого дерева вырезана. Каждую ночь, засыпая, я касаюсь палочки и вижу снежно-белые ветви, с закрытыми глазами рассматриваю их. Белое дерево проникает в мои мысли, унося тревогу и страх, убаюкивая… а из-за белых ветвей выглядывают белые птицы.
Иногда я в шутку притворяюсь, что у меня в руках действительно тот самый легендарный Белый Жезл.
Однажды приходит письмо от тёти Вивиан.
Дорогая племянница!
Получив твоё послание, я ужаснулась немыслимым испытаниям, которые обрушились на тебя в университете.
Я обо всём договорилась. Тебя переселят в прелестный гостевой домик, принадлежащий университетскому колледжу Батт. Тебя ожидает отдельная комната, а просторную общую гостиную тебе придётся делить лишь с очень вежливой гарднерийкой и одной эльфийкой (уж таковы нынешние нелепые правила по ассимиляции рас).
Из спальни и гостиной открывается великолепный вид на центральные сады Верпакса. У тебя будет горничная и личная столовая, куда ты сможешь заказывать завтраки, обеды и ужины по своему выбору. В общежитии колледжа Батт тепло и уютно, чего не скажешь о Северной башне, особенно в преддверии неумолимо надвигающейся зимы.
Как только ты переедешь в подготовленную для тебя комнату, я оплачу твою учёбу в университете, что тотчас же избавит тебя от необходимости работать на кухне.
Только одно условие: обручись с Лукасом Греем.
Как только обручение состоится, пугающие события последних недель останутся лишь в твоих воспоминаниях. Надеюсь, ты понимаешь, что это был неприятный, но необходимый урок. Полагаю, ты усвоила, с чем сталкиваются в наше время гарднерийцы.
Прошу тебя, не утруждай себя и не пиши мне до тех пор, пока счастливо не обручишься. Как только всё свершится, хозяйка общежитий организует твой переезд на новое место.
Твоя заботливая тётушка Вивиан.
Смяв письмо, я выбрасываю его из окна Северной башни.
Тётушка стоит на своём… но я тоже упряма. Значит, всё останется по-прежнему.
Однажды вечером возле главной университетской столовой я вижу Лукаса с Фэллон Бэйн. Её военный эскорт держится чуть поодаль. От неожиданно сильного укола ревности я чуть не роняю корзину с корнеплодами, которую тащу на кухню из амбара.
Какой смысл ревновать? Лукас мне не принадлежит. Я сама отказалась от обручения.
Фэллон окидывает меня презрительным взглядом. Я, конечно, не в лучшем виде: причёска растрёпана, руки перемазаны зелёным соком эльфийских растений чуть не до локтей. По-хозяйски положив ладонь на плечо Лукаса, Фэллон триумфально сияет.
Возможно, он передумал, и несовпадение магических сил кажется ему теперь загадочным и волнующим. В последний раз мы виделись с Лукасом две недели назад, и в тот вечер, напуганная его огненной магией и страстью, я поклялась держаться от него подальше.
Лукас оборачивается и смотрит мне прямо в глаза.
От этого взгляда у меня внутри всё сжимается, я вспоминаю наш поцелуй и всепоглощающую силу его волшебства. Мне нельзя смотреть на него, нельзя, чтобы он заметил в моих глазах боль и обиду.
Спустя несколько дней на каменной скамье в Северной башне меня дожидается свиток – ноты скрипичной пьесы. Это автограф, пьеса, написанная от руки, внизу – подпись с росчерком. Лукас знает, как я восхищаюсь этой музыкой и этим композитором, и, осторожно держа в пропахших целебными травами руках ноты, я остро сожалею о несбыточном.
Мы с Лукасом подходим друг другу. Огонь к огню. Тесно сплетённые ветви.
Совсем недавно тётя Вивиан напомнила, как сильно изменится моя жизнь, стоит только мне сказать «да» и обручиться с Лукасом.
Но тёмное пламя его магии… обжигает слишком сильно.
Листая ноты, я уныло качаю головой.
Ничего не получится. Рейф совершенно прав. Лукас Грей не для меня. Возможно, у нас много общего, но он слишком силён для меня, слишком непредсказуем, слишком искушён в жизни.
Они с Фэллон Бэйн – прекрасная пара.
Глава 20. Месть
– Икариты по природе своей таковы, что способны нести в этот мир лишь зло и несчастья, – ласково утешает меня пастырь Симитри, когда я вытираю слёзы, задержавшись после очередной лекции по истории, что случается довольно часто.
Мне нравятся уроки пастыря Симитри. В отличие от мага Лорель (она справедлива, но на редкость строга), пастырь Симитри всегда переполнен радостным волнением, которым он щедро делится со студентами на лекциях по истории и ботанике.
Он не только терпеливый и восторженный учитель. Для меня пастырь Симитри ещё и друг, которому можно довериться. Так добр ко мне был только дядя Эдвин.
Шмыгая носом, я смотрю через плечо профессора на огромное полотно на стене зала, в котором мы слушаем лекции по истории. На картине изображены два солдата-гарднерийца с волшебными палочками в руках напротив четырёх икаритов с чёрными развевающимися крыльями. Гарднерийцы противостоят превосходящим силам противника. Совсем как я.
Ещё раз всхлипнув, я устало киваю. Я совершенно измучена, чувствую себя тяжёлым якорем в морских глубинах.
– Я боюсь икаритов, – печально делюсь я с пастырем. – Я уже не помню, когда высыпалась по ночам.