CC – инквизиция Гитлера

«На дорогах из Могилева проведены контрольные облавы с привлечением полиции общественного порядка. Всего схвачено 135 человек, в основном евреев, 127 из них расстреляны». Расположенный недалеко от города промежуточный лагерь для советских военнопленных был, согласно донесению, «тщательно прочесан с целью выявления евреев и функционеров. Разоблачены и расстреляны 126 человек». Кроме того, в Парищах, под Бобруйском «проведена специальная операция, в ходе которой расстреляны 1013 евреев и евреек».

Цифры постоянно нарастали, складывались в сотни тысяч жертв, которые аккуратно заносились в гроссбух в Главном управлении имперской безопасности.

Несмотря на массовое истребление людей за линией восточного фронта, продолжал иметь силу основной принцип официальной расовой политики национал-социализма — изгнание евреев из Европы. «Евреи — это заложники человечества», — заявил Гитлер хорватскому маршалу Кватернику 21 июля 1941 года. Куда их отправить, в Сибирь или на Мадагаскар, — не имеет значения. Вопрос оставался открытым, поскольку все еще не было ясно, как конкретно должно проводиться в жизнь «окончательное решение». Обсуждались многие варианты, но с каждым днем росла необходимость принятия ясного решения. К этому времени обстановка в еврейских гетто в «Генерал-губернаторстве» драматически накалялась.

«Есть опасение, что этой зимой будет невозможно прокормить всех евреев», — писал штурмбанфюрер СС Рольф-Гейнц Хепнер, начальник филиала службы безопасности в Познаньском воеводстве 16 июля 1941 года референту по еврейским вопросам в ГУН Б Адольфу Эйхману. Здесь имелось в виду гетто в городе Лодзь, который к тому времени уже стал территорией империи.

«Следует серьезно взвесить, не является ли самым гуманным решение освободиться от евреев, не способных к труду, с помощью какого-нибудь, быстродействующего средства. Во всяком случае, это было бы приятнее, чем обречь их на голодную смерть».

«Генерал-губернатор» Ганс Франк решительно отверг предложение о создании новых гетто в Польше, поскольку «в соответствии с четким заявлением фюрера от 19 июня этого года все евреи в обозримом будущем будут удалены- из генерал-губернаторства, которое должно сыграть лишь роль своего рода промежуточного лагеря на пути их следования в предрешенные «резервации» по ту сторону Урала..

В то время, когда на занятых нацистами территориях полным ходом шло массовое истребление людей, Гейдрих находил свободное время для занятий спортом. В августе он принял участие в первенстве Германии по фехтованию в особом имперском классе «Лучшей дюжины». А в декабре, когда вермахт увяз под Москвой в суровую русскую зиму 1941 года, Гейдрих фехтовал против Венгрии на чемпионате стран-сателлитов и стал лучшим немцем-победителем. Он, как правило, тренировался каждое утро, с четырех до шести часов.

Уже с начала 1941 года Рейнгард Гейдрих трудился над разработкой обширной программы по депортации всех евреев Европы на Восток. Теперь, когда победа, казалось, близка, приближался и день, когда Гитлер начнет заключительную фазу «окончательного решения». К этому моменту, «к неотвратимо грядущему окончательному решению еврейского вопроса» по Гитлеру Гейдрих хотел быть в полной боевой готовности. В зените обманчивой уверенности в собственной победе он поручил своему подчиненному, «референту по еврейским вопросам» в ГУ И Б Адольфу Эйхману подготовить документ, который затем был подписан Германом Герингом 31 июля 1941 года.

Этим актом Геринг, которому было поручено еще в 1938 году «полное решение еврейского вопроса», уполномочивал, в свою очередь, Гейдриха «принимать все необходимые меры для полного решения еврейского вопроса в пределах сферы германского влияния в Европе». Таким образом, холокост, который начали на Востоке оперативные группы массовыми расстрелами евреев, должен был теперь перекинуться на территорию Западной Европы и даже во французскую Африку. Гейдрих застраховал себя «полномочиями», данными ему Герингом. Они «возвели» его в ранг «верховного комиссара по еврейским вопросам» на всей территории Европы. Отныне Гейдрих становился ответственным за решение одной из главных задач самого Гитлера.

Лина Гейдрих утверждала после войны, что она «неоднократно» просила мужа оставить свою «профессию». В ответ на это он якобы сказал: «Ты этого не понимаешь. Я должен это сделать. Только я один могу справиться. Другим такое не под силу».

Гейдрих лично, как признался Адольф Эйхман, ознакомил его с далеко идущими планами. В конце лета 1941 года Гейдрих, по словам Эйхмана, вызвал его в Берлин. Начальник произвел на Эйхмана впечатление очень обеспокоенного человека, который чувствовал себя скверно. Эйхман свидетельствовал в Израиле: «Гейдрих, заикаясь, выдавил из себя: «Фюрер, да, итак, эмиграция… Фюрер приказал начать физическое истребление евреев».

И словно пытаясь проверить, какое впечатление произвели на меня его слова, он, против своего обыкновения, сделал большую паузу. Я помню и теперь, что сперва просто не мог понять тогда значения сказанного им, потому что он очень осторожно подбирал слова. Но потом я все понял и не проронил ни единого слова на этот счет, поскольку мне нечего было сказать!»

Гейдрих проинформировал Эйхмана, потому что он должен был заняться организацией транспортов жертв к лагерям смерти. Исполнителям холокоста говорилось ровно столько, сколько они должны были знать, чтобы беспрекословно выполнять приказы свыше. Гейдрих считал себя непреклонным и твердым человеком, способным завершить «окончательное решение».

20 января 1942 года под его председательством собрались высшие чины государственной бюрократии на вилле по адресу Троссер Ванзее, 56/58, в Берлине. На повестке дня совещания стоял один вопрос: каким образом организовать массовое истребление людей.

Первоначально конференция была назначена на 9 декабря 1941 года, но после нападения японцев на Перл Харбор и последовавшего за этим объявления Германией войны Соединенным Штатам Америки встреча была отложена.

Гейдрих открыл конференцию не для того, чтобы выработать принципиально новые постановления об «окончательном решении». Массовое уничтожение евреев на захваченных территориях Советского Союза давно началось, а новые лагеря смерти находились в стадии строительства. Конференция должна была прежде всего вовлечь во все эти планы высшую бюрократию имперских министерств.

Протокол заседания вел Эйхман. Он снабдил цифрами и фактами вступительный доклад Гейдриха, в котором шеф службы безопасности открыто подтверждал, для чего, собственно, он получил властные полномочия от Геринга. В «полномочиях» говорилось, что Гейдрих должен «принимать все необходимые меры для полного решения еврейского вопроса в пределах сферы германского влияния в Европе».

Гейдрих заявил на вилле у Ванзее, что «в ходе окончательного решения еврейского вопроса в Европе следует учитывать тот факт, что придется иметь дело с 11 миллионами евреев». Они будут «отправлены для работ на Восток», хотя при этом, «несомненно, большая часть их выпадет из этого количества в связи с естественными потерями».

Через 20 лет на допросе в Израиле капитан Авнер Лесс спросил:

— Что нужно понимать под «естественными потерями»?

Эйхман ответил:

— Это самые обыкновенные случаи смерти, а также отказы сердца или воспаления легких. Вот если бы я сейчас умер, это и был бы случай «естественной потери».

А Гейдрих продолжал тогда просвещать высоких господ, сидящих за столом конференции: «Так или иначе, но сохранившиеся остатки, а здесь речь идет безусловно о наиболее жизнестойкой части, должны иметь соответствующее обращение, ибо именно эта часть, прошедшая естественный отбор, если окажется на свободе, может вновь возродить еврейскую нацию».

Авнер Лесс спрашивает Адольфа Эйхмана:

— А что значит соответствующее обращение?

Эйхман, запинаясь:

— Это… это… эта вещь исходит от Гиммлера. Естественный отбор… это… это его любимый конек.

— Да, но что он значит в данном случае?

— Конечно, только одно — убивать, убивать.

В протоколе конференции у Ванзее этих слов нет. Протоколист Эйхман «перевел» то, что говорилось на конференции, совершенно открыто, в иносказательный жаргон убийц. В протоколе нет даже намеков на то, что участники конференции действительно, как утверждал Эйхман перед судьями в Израиле, «без прикрас называли вещи своими именами… Разговор шел об убийствах и истреблении».

В действительности все участники совещания — Гейдрих, восемь государственных секретарей и один министерский директор говорили тогда на вилле у Ванзее без оглядки и абсолютно открытым текстом.

После совещания Гейдрих, Эйхман и шеф гестапо Генрих Мюллер вернулись к открытому камину в уютном кабинете. Ординарцы наливали в рюмки коньяк. Настроение у всех было прекрасное. «Я никогда не видел Гейдриха таким раскованным», — вспоминал Эйхман.

Стрелки были окончательно переведены на массовое уничтожение. С марта 1942 года начали поступать людские транспорты из всей Европы в лагеря смерти. Ответственным за общее руководство депортацией евреев был назначен подручный Гейдриха — Адольф Эйхман.

Что происходит с человеком, который планирует миллионы человеческих смертей? Внешне Гейдрих, в полном соответствии с принятым клише о закаленном и невозмутимом эсэсовце, производил впечатление холодного и жесткого человека, неумолимого в последовательности своих поступков. Но имелись признаки и того, что роль, которую он исполнял, вызывала в нем скорее ненависть, нежели гордость за себя. Начальник отдела в ГУИБ Штрекенбах полагал, что приказ Гейдриха, отданный оперативным группам, о проведении массовых расстрелов, был самым тяжким испытанием в его жизни». Задание, которое возложили на него теперь, превосходило все предыдущее многократно.

В душе он оправдывал свою работу «долгом быть жестким и непреклонным». Говоря о муже, Лина Гейдрих утверждала, что он считал «своим долгом выполнять любые задания до конца, не боясь последствий». Поэтому жертвам не было легче от того, что он эти «задания» все больше воспринимал «как негативные». Возможно, он не испытывал внутренней потребности в совершении преступлений. Вдова говорила, будто он по ночам не находил себе покоя: «Он часто переворачивался с одного бока на другой и не мог уснуть. А почему, — не говорил».

С лета 1941 года, когда оперативные группы СД убивали людей по его приказу, Гейдрих начал искать новое поприще деятельности, новый шанс для продвижения по службе. И такой шанс нашелся, когда чешское сопротивление в «имперском протекторате Богемия и Моравия» грозило перерасти в восстание, а «наместник- протектор» Константин фон Нойрат попал в немилость у Гитлера. Массовые демонстрации, акты саботажа и забастовки в «протекторате» — центре военной промышленности за пределами собственно империи, приобретали угрожающие для оккупантов размеры.

24 сентября 1941 года Йозеф Геббельс писал в своем дневнике: «Дела в Праге близки к кризису, и фюрер принял решение энергично вмешаться в происходящее. Он полон решимости откомандировать Гейдриха для оздоровления тамошней обстановки… В таких критических ситуациях у руля должны быть сильные мужчины. У этих сильных мужчин должна быть твердая и решительная рука. Они не имеют права поддаваться эмоциям, отвлекающим их от поставленной цели».


Нойрат утратил свои полномочия, и рядом с ним оказался в лице Гейдриха человек, который мог железной рукой удушить в зародыше любое сопротивление. Гейдрих был счастлив получить новое задание. Жене, которая сначала была против переезда на новое место, он сказал: «Там нужно сделать много хорошего. Если хочешь управлять страной, нужно сразу проявить строгость и одолеть всех противников. Тогда несравненно легче и радостнее будет править».

Наконец-то он получил «позитивное задание».

Лина Гейдрих: «Рейнгард был убежден, что в Праге он должен исполнить «поручение свыше». Прием для Лины был достоин супруги правителя: «От вокзала мы едем в автоколонне в Пражский Град. Оцепление, у обочин дорог полиция. Я прихожу в себя, только когда оказываюсь у окна замка и смотрю вниз на утопающую в ярком золоте Прагу. Чувствую, что я не простая смертная. Я — принцесса и живу в сказочной стране. Нет войны, нет врагов, нет бедных и богатых. Я стою в центре сада Господня и могу все чувствовать, видеть и наслаждаться. Потом я думаю об этом судьбоносном городе, в котором для меня сходятся воедино все политические, национальные и духовные узы. Прага теперь для меня — это вся Европа».

Но Прага теперь была прежде всего сценой террора Гейдриха. Начало его службы возвестили звуки литавр. Уже в день своего прибытия новый правитель объявил чрезвычайное положение на 22 часа в Пражском Граде, запретил собрания в городе и ввел законы военного времени, словно бунт уже на пороге. Количество смертных приговоров за первые 20 дней выросло до 400. Пражским журналистам он сказал, что его цель заключается в том, чтобы «этот край в полной мере исчерпывал свой военно-экономический потенциал. Все, что будет мешать этой цели, я буду подавлять независимо от того, из какого угла это исходит».

На деле же Гейдрих хотел еще большего. Лина Гейдрих сообщала: «Он задавал себе вопрос, каким образом можно гармонично встроить эту страну в «мир» Гитлера». Конкретно это означало: «Полная германизация земли и людей на ней живущих», «онемечивание подходящих в расовом отношении чехов» и «выселение расово неприемлемых чехов и враждебной империи прослойки интеллигенции».

Впервые в жизни Гейдрих стал неограниченным правителем целой страны. Здесь, в Богемии и Моравии, он хотел претворить в жизнь свое видение государства СС. Протекторат должен был стать образцом для всех стран, оккупированных нацистской Германией.

Но сначала ему нужно было сломить сопротивление населения. Он распорядился создать в Терезиенштадте «образцовое гетто для престарелых», которое было превращено в промежуточный лагерь для фабрик смерти на Востоке. Вскоре после прибытия Гейдриха начались депортации.

Как представлял себе новый тиран будущее своего нового удела, узнала группа тщательно отобранных слушателей через несколько дней после его появления в пражском дворце Чернин, резиденции «администрации протектората». Каждого присутствовавшего в зале строго обязали к конфиденциальному молчанию. Однако то, что задумал посланник Гитлера, разнеслось по Праге с быстротой молнии.

Сказанное Гейдрихом своим пособникам больше напоминало акт объявления войны. По его мнению, есть две задачи, которые ждут своего решения: «ближайшая задача военного времени» и «последующая задача заключительного этапа». Сейчас, пока идет война, «мне нужен мир в крае с тем, чтобы рабочий, чешский рабочий, отдавал здесь в полной мере всю свою трудовую энергию ради военных побед Германии». Далее он продолжал: «Для этого, естественно, чешским рабочим следует давать столько корма, прошу извинить за прямоту, сколько необходимо для их работы с полной отдачей сил».

В своей речи, исполненной ненависти к «чешскому сброду», Гейдрих открыто признал, что он вовсе не рассчитывает на проявление симпатий к своей персоне со стороны населения. Было бы очень глупо на это надеяться. Однако он верит, что чехам следовало по достоинству оценить его заботу, которая, по крайней мере, гарантирует трудящимся льготы в виде повышенных пайков на продукты питания. А то, какую ненависть разжигали его смертные приговоры, ему и в голову не приходило. Где бы ни появлялся «пражский вешатель», он чувствовал себя уверенным и неуязвимым. «А зачем моим чехам стрелять в меня?» — спрашивал он Альберта Шпеера, который поражался тому, как Гейдрих беспечно разъезжал в открытом кабриолете по Праге. Гейдрих был твердо убежден, что сумел «умиротворить» страну при помощи кнута и пряника.

16 ноября 1941 года он сообщал «секретарю фюрера» Мартину Борману об обстановке в «протекторате»: «Силы сопротивления в основном парализованы, и их преследование продолжается. Но угроза восстановления его руководства для возобновления враждебных действий еще остается. Интеллигенция неисправима, настроена враждебно, вплоть до ненависти. Внешне услужлива и непомерно учтива. Молодежь находится под абсолютным влиянием учителей и в своем большинстве поражена шовинистическими настроениями. Рабочий остался аполитичным и в известной степени независимым по условиям жизни и материальному обеспечению. Руководящие круги пугливы и подобострастны, однако пытаются с помощью бесконечного дружелюбия и предупредительности избегать худшего даже в незначительных мелочах и с дальним прицелом на будущее сохранить для Чехии хотя бы то немногое, из чего тем не менее можно было бы потом развить нечто самостоятельное. На таком же уровне находятся попытки втереться в доверие с помощью общественных и человеческих взаимоотношений».

Богатая историей Прага казалась Гейдриху «более немецкой, чем Нюрнберг» и служила источником его интереса к истории. Он восхищался полководцем Альбрехтом Валленштейном (1583–1634), который со своими кирасирами утопил в крови восстание в Богемии. Валленштейн был для него олицетворением неразрывной связи Праги с германской империей. Некоторые совпадения интересов и характера Гейдриха и Валленштейна были совершенно случайны. Например вера Гейдриха в «естественное единство Богемии и Моравии с империей». Легендарного чешского князя Вацлава (903–935) и полководца Валленштейна, которые погибли от рук заговорщиков, он считал историческими личностями общей германской традиции.

В надменной, императорской позе Гейдрих принял в часовне Вацлава пражского собора святого Вита, святыне чешского духа, из рук госпрезидента Эмиля Хаха семь ключей от княжеской казны и короны святого Вацлава, чтобы затем три из них с пренебрежительным. видом вернуть под личный надзор президента со словами: «Примите это как знак доверия и долга одновременно».

Гейдрих действительно верил, что тот, кто так поступает, заслуживает всеобщего уважения. Однако 27 мая 1942 года на крутом дорожном повороте в Либене, предместье Праги, он убедится в обратном.

Напряжение перед покушением было невыносимо. Заговорщики Иозеф Габчик и Ян Кубис с нетерпением ожидали машину Гейдриха. Он должен был в 9.30 подъезжать к повороту. Но уже 10.00, а темно-зеленый «мерседес» все не появлялся на спуске с возвышенности. Что же случилось? Агенты и не подозревали, что в этот день Гейдрих решил более сердечно, чем обычно, попрощаться с семьей. Через 30 минут, в 10.29 Йозеф Валчик, связной, занимавший позицию в 200 метрах от дорожного поворота, бликами зеркала подал долгожданный сигнал: Гейдрих приближается!

Теперь на счету была каждая секунда. Автомобиль въехал на поворот. Габчик сбросил пальто, под которым прятал автомат, снял предохранитель, нажал на спусковой крючок… но оружие заклинило. Водитель Клейн затормозил. Гейдрих вскочил на ноги и хотел открыть огонь. В этот момент Ян Кубис бросил гранату с зарядом повышенной мощности. Взрыв разворотил заднее правое колесо, но его сила была такова, что осколки легко пробили заднее сиденье и поразили Гейдриха в спину.

Тяжело раненного Гейдриха доставили в больницу Буловка, что находилась буквально в нескольких километрах от места покушения. Начались операции. В тот же день профессор Вальтер Дик сообщил радиограммой Гиммлеру о состоянии Гейдриха после покушения: «Рваная рана в нижней части позвоночника без нарушения спинного мозга. Металлический осколок, раздробив одиннадцатое ребро, вскрыл грудную полость, пробил диафрагму и застрял в селезенке. Входное отверстие раны сильно загрязнено щетиной и волосами, очевидно, из набивки мягкого сиденья автомашины. Опасность: плеврит с нагноением, воспаление брюшины. В ходе операции удалена селезенка».

Из Берлина прибыли личные врачи Гитлера и Гиммлера. Чешским докторам, которые занимались раненым с первых минут после покушения, теперь запретили приближаться к Гейдриху. Профессору Дику закрыли доступ к нему, потому что он был пражским, а не имперским немцем. Даже перед операционным залом давал о себе знать расовый бред СС.

Сообщение из Праги привело штаб-квартиру Гитлера в шоковое состояние. Гитлер был вне себя от ярости. В срочном распоряжении он назначил за поимку террориста один миллион рейхсмарок вознаграждения. В специальном приказе Гитлера говорилось: «Все, кто оказывает какую-либо помощь преступникам или знает об их месте нахождения и не сообщает полиции, будут немедленно расстреляны вместе со всеми членами своих семей». И далее: «В качестве карательной меры возмездия арестовать 10 тысяч подозрительных чехов или тех, которые являются политически неблагонадежными, а тех, что уже находятся под арестом, отправить в концлагеря и расстрелять!»

Началась невиданная кампания по розыску и поимке заговорщиков. На всей территории «протектората» было введено чрезвычайное положение, а также комендантский час с 21.00 вечера до 6.00 утра. Прекращалось движение поездов и всех средств общественного транспорта. Были закрыты театры и кино, кафе и рестораны. На улицах городов воцарилась призрачная пустота. Там можно было увидеть лишь патрули вермахта и полиции.

Затем около 22.00 началась, вероятно, самая крупная розыскная операция в истории Европы. Люди в мундирах обыскивали каждый дом. Искали, в буквальном смысле этого слова, иголку в стоге сена. И ничего не нашли.

В течение недели Гейдрих боролся со смертью. 4 июня 1942 года заместитель «имперского наместника», шеф политической полиции и службы безопасности, лицо, ответственное за «окончательное решение еврейского вопроса», умер от травматической инфекции, как было записано в больничном регистре.

Когда Гиммлер подошел к гробу Гейдриха, то вспомнил строки из оперы своего отца «Маленький шарманщик»: «Да, мир — это шарманка, которую крутит сам господь Бог. И каждый должен плясать под ту мелодию, которая именно для него запечатлена на валике шарманки».

Несмотря на неограниченную власть над другими, усопшему не дано было права решать свою собственную судьбу. Распорядитель жизнью и смертью сотен тысяч людей, который всю свою жизнь боролся с «народными вредителями», отошел в мир иной, потому что «бактерии или яды, которые проникли в тело вместе с осколками и осели, прежде всего, в грудной полости, диафрагме и в области селезенки, стали быстро развиваться, что и предопределило смертельный исход».

Гитлер сравнил смерть Гейдриха с «проигранным сражением». Геббельс записал в своем дневнике в день смерти соратника: «Утрата Гейдриха невосполнима. Он был самым решительным и самым успешным борцом против врагов государства». Эйхман, узнав о смерти своего начальника во время игры в кегли в Прессбурге, потерял дар речи (по его собственному признанию) и застыл на месте, «как оглушенный».

9 июня 1942 года империя Гитлера отдала последние почести вознесенному на пьедестал героя национал-социалисту в ходе торжественной церемонии похорон в Берлине. Перед установленным для прощания гробом Гейдриха Гитлер произнес: «Я скажу только несколько слов этому ушедшему от нас человеку. Он был одним из лучших национал-социалистов. Одним из сильнейших защитников идей германской империи. Одним из величайших противников всех врагов этой империи. Он погиб, отдав свою кровь за сохранение и обеспечение безопасности империи».

А адмирал Канарис говорил срывающимся голосом о «друге», которого он потерял.

Зато обергруппенфюрер СС, командир «Лейбштандарта Адольф Гитлер», Зепп Дитрих стоял молча, как бы представляя всех противников Гейдриха, которые не проронили ни единой слезы вслед ушедшему «Оберневерующему»: «Слава богу, собаке — собачья смерть!»

Гитлер еще долго не мог успокоиться после смерти Гейдриха. Сначала он подумывал над тем, не назначить ли преемником обергруппенфюрера Эриха фон дем Баз-Зелевски, ставшего затем шефом немецких «соединений по борьбе с бандами», который в России приобрел репутацию особо жестокого исполнителя приказов начальства. Баз-Зелевски — это «залог того, что он может еще решительнее и бесчеловечнее, чем Гейдрих, расправляться с людьми и без угрызений совести идти к цели по колено в крови».

Чехи должны, понять, что «если они застрелят одного, на его место придут другие, еще похлеще, чем предыдущий».

Но Гитлер критиковал в свое время поведение Гейдриха: такие «героические жесты» как езда в открытых, не бронированных автомашинах или прогулки без охраны пешком по улицам Праги есть не что иное как «идиотизм», который не идет на пользу нации. Если «такой незаменимый человек», как подвергает себя опасности там, где это не требуется, то он, Гитлер, расценивает подобные поступки как глупость и слабоумие. Он неоднократно подчеркивал, что люди такой политической значимости, как Гейдрих должны четко понимать, что за ними постоянно ведется охота — как на дичь.

С «хищником» было покончено, но террор продолжался и даже нарастал. «Время после покушения было страшным, — вспоминает пражанин Павел Махачек. — Ежедневно издавались на красной бумаге списки с фамилиями людей, которые в этот день поддержали расстрелу по законам военного времени. Достаточно было сказать, что Гейдрих получил то, что заслужил, чтобы попасть под арест, оказаться в концлагере или быть казненным».

Месть режима была ужасна. Берлин хотел проучить чехов на примере этого покушения так, чтобы впредь другим было неповадно. Заговорщики и 120 участников чешского Сопротивления были расстреляны эсэсовцами. Оккупанты казнили в «протекторате» 1335 чехов, в том числе 200 женщин. Печальную известность получила деревушка Лидице как символ бессмысленной мести по отношению к совершенно невинным людям.

Прошел слух, что якобы жители Лидице поддерживали заговорщиков при подготовке покушения. Ранним утром 9 июня полицейские из службы безопасности окружили дома. Жителям было сказано, чтобы они шли к школьному зданию на допросы и ничего не боялись. По пути в школу 172 мужчины были «отделены» от остальных и затем расстреляны. 195 женщин этой деревни эсэсовцы отправили в концлагерь Равенсбрюк. Едва ли кто из них там выжил.

А что произошло, если бы Гевдрих остался в живых? Ведь он был предзнаменованием, символом того, что ожидало «новую Европу» по Гитлеру. Если бы «Третья империя» победила, то под пятой нацистов оказались бы 90 миллионов славян. Из них 14 миллионов нужны были немцам как рабы, около 30 миллионов подлежали уничтожению, а остальных ожидала депортация через Урал в сибирские степи. Рейнгард Гейдрих как перспективная личность мог бы возглавить войска СС и сделать все, чтобы претворить в жизнь этот чудовищный кошмар. Как прототип поколения непреклонных он был для этого предопределен судьбой.

Во время Нюрнбергского процесса на скамье подсудимых не хватало «пражского палача». Он был бы, несомненно, приговорен к смертной казни.