Бумажный дворец
Часть 63 из 65 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Из центра пруда ко мне тянется полоса лунного света, становясь все шире по мере приближения. Я пролезаю сквозь кусты к берегу. Вода убыла. На мокром песчаном берегу еноты оставили цепочку следов с острыми коготками. Я снимаю всю одежду, вешаю платье на ветку дерева и, нагая, захожу в шелковистую воду, обсидиановую гладь пруда, под кваканье лягушек и шепот мотыльков. Чувствую молекулы Джонаса, оставшиеся после него в воде. Зачерпываю ее ладонями, подношу ко рту и пью его. Вдалеке небо прорезает молния.
Я останавливаюсь на тропе у нашего домика и считаю секунды, слушая далекие раскаты грома, глядя, как неоновая вспышка тускнеет, как снова воцаряется темнота. Все мое тело будто испускает вздох – облегчения и сожаления. Но по поводу какого купания? Я поднимаюсь по ступенькам в домик, зная ответ. И того, и другого. Обоих.
Питер все еще пребывает в глубоком удовлетворенном сне. Я снимаю крючок на слуховом окне и мягко опускаю его на место. Залезаю в кровать к Питеру, обнимаю его, прижимаюсь к нему, чувствуя привычное тепло его тела, слушая его успокаивающее дыхание, и жду, когда гроза наконец дойдет до нас с моря.
04:00
В четыре утра, когда поднимается ветер, меня будит дребезжащая на петлях дверь. Сосны снаружи легли почти горизонтально, их ветви гневно завывают. Я встаю с кровати и иду к двери. Пляжное полотенце улетело с веревки и приземлилось на крыше маминого домика. Птицы крутятся в грозовом небе, словно опавшие листья, беспомощно несомые ветром в неослабевающем круговом потоке. Корольки, зяблики, жаворонки – летящие по небу, но не по своей воле. Я смотрю на них в предутреннем свете, похожем на тот, что бывает во сне. В нескольких сантиметрах от сетки на двери бьется колибри с красным горлышком, сражается с воздухом, стрекоча переливающимися крыльями, которые хлопают так быстро, что кажутся невидимыми. Она летит задом наперед. Ее не толкает ветер: она сама намеренно, с лихорадочной решимостью пытается добраться до укрытия в ветвях цветущей белой клетры у нашего домика. Ее крылья на миниатюрных косточках рисуют цифру восемь – знак бесконечности.
Я зову Питера.
– Эй, проснись.
Он шевелится, но не просыпается.
– Питер, – зову я громче. – Вставай. Я хочу, чтобы ты это увидел.
Но он спит мертвым сном.
Я подхожу к кровати с его стороны и толкаю его.
– Что? – говорит он хриплым ото сна голосом. – Боже. Который час?
– Не знаю. Рано. Но просыпайся Ты должен это увидеть. Там какое-то безумие, настоящий водоворот из птиц.
– Еще ночь.
– Мне кажется, мы в глазу бури.
– Тогда не было бы никакого ветра, только затхлый воздух. Просто надвигается сильная гроза. Не о чем беспокоиться. Отвали и дай мне поспать, – мило ворчит он.
Как-то днем, спустя несколько лет после рождения Мэдди и Финна, когда наши жизни давно уже заиграли другую мелодию, мы с Джонасом гуляли по лесу и проходили мимо увитого жимолостью дуба. Возле него было штук сто колибри, пьющих цветочный нектар своими тонкими, как иглы, клювами.
– Колибри – единственные птицы, которые умеют летать задом наперед, – сказал Джонас. – Меня всегда поражал этот факт. Они летают прямо и задом наперед с одинаковой скоростью. Почти пятьдесят километров в час.
– Если бы я могла полететь задом наперед, я бы это сделала, – сказала я. К безопасности ветвей, к тому времени, когда мое сердце билось в его присутствии со скоростью колибри, тысяча двести ударов в секунду.
И он, как всегда, ответил:
– Я знаю.
06:30
Когда я снова просыпаюсь, ливень уже закончился. Вода собралась в лужах возле нашей кровати, намочила книги, которые я собиралась прочитать. Питеру снятся сны. Я могу это определить по тому, как вздрагивают его веки, по частоте его хриплого дыхания. Я убираю волосы у него с лица, целую в щеку, в лоб.
Он шевелится, его глаза приоткрываются.
– Привет, – шепчу я. – Ты здесь, – и покрываю его лицо легкими, как бабочки, поцелуями.
– Доброе утро, детка, – отвечает он, отпихивая меня. – Собираешься искупаться?
– Почему бы тебе не пойти со мной? Пруд будет теплее после дождя.
Затаив дыхание, я жду ответа. «Пойдем со мной. Покончим с этим».
Он перекатывается на другой бок, поворачиваясь ко мне спиной.
– Я обещал Джеку, что отвезу его в город в девять. Разбуди меня, если я просплю.
Я кладу ладонь ему на лопатку, широко раздвигаю пальцы. Мне нравится, как смотрятся между ними его веснушки, точно созвездия. Рисую кончиком пальца на его спине сердце.
– Я тоже тебя люблю, – бормочет он из складок постельного белья.
Воздух раннего утра влажен. Я заворачиваюсь в мамин старый лавандовый халат и стою в двери, глядя на улицу. Неподвижная гладь пруда похожа на лист стекла, будто не было никакой бури; кувшинки спят, закрывшись на ночь. Омытый розоватым светом мир замер. На ступеньках домика я замечаю одно-единственное переливчатое перо. Поднимаю его. Верчу, держа за тонкий острый стержень. На противоположном берегу пруда стоит человек. Ждет. Надеется. Я могу разглядеть его синюю рубашку.
Ступеньки перед домиком со вздохом проседают под моими ногами, потом распрямляются снова с тихим звуком, который я слышала тысячу раз. Это место – каждый его хрип, каждый стон – часть меня. Тихий хруст сосновых иголок под моими босыми ногами, плеск мальков, мускусно-рыбный запах мокрого песка и воды в пруду. Этот дом из бумаги – крошечные кусочки картона, спрессованные вместе в нечто, способное выстоять, пережить суровые одинокие зимы, – все время грозит разрушиться, однако стоит, год за годом, когда мы возвращаемся. Этот дом, это место знает все мои секреты. Я тоже часть него.
Я закрываю глаза и вдыхаю все, что произошло. Джонаса. Питера. Себя. Все, что могло бы быть. Все, что еще может. Снимаю обручальное кольцо и держу его на ладони, смотрю на него, чувствую его вес – его потертую неизменную форму, его золотистость. Крепко вжимаю в свою линию жизни в последний раз, а потом оставляю на верхней ступеньке и иду по тропе, чтобы погрузиться в воду.
Желток солнца встает на дальней стороне пруда из-за густых деревьев, точно воздушный шар, медленно, грациозно. Мгновение он висит на привязи, а потом отрывается – и наступает рассвет. В то же мгновение воду колышет легчайший ветерок, чтобы разбудить пруд с наступлением нового дня.
Благодарности
Когда я была подростком и совершала свои первые пробы пера в художественной литературе, мой дедушка Малкольм Коули дал мне совет, который я запомнила на всю жизнь: единственное, что тебе нужно знать, сказал он, это то, что в хорошей истории должны быть начало, середина и конец и начало должно намекать на то, что будет в конце.
У меня ушла на это вся жизнь, но в конце концов я исполнила его совет слово в слово.
Я благодарна стольким людям за то, что поддерживали и подталкивали меня в моем путешествии – в особенности моей матери, Блэр Ресика, которая научила меня накрывать на стол и вырастила в бескомпромиссной красоте. А также моим любимым сестрам, Лиззи и Соне, – вы моя душа и мои скалы.
Мой отец Роберт Коули, редактор и замечательный историк, говорил мне, когда мне было одиннадцать лет, что лучшая проза всегда кратчайший путь между двумя точками. Я благодарна ему за это, но еще больше – за то, что внес в мою жизнь два замечательных вихря, моих младших сестер, Оливию и Саванну.
Спасибо моему дедушке Джеку Филипсу за то, что подарил нам ландшафт. Моему замечательному отчиму Полу Ресика за то, что обессмертил его. Моей бабушке Флоренс Филипс за волшебную банку кукурузы, которая изменила жизнь маленькой девочки.
Безграничная благодарность моей замечательной, побуждающей к размышлениям редакторке Саре МакГрат, чей зоркий глаз ничего не упускает. Огромное спасибо всей команде Riverhead, а также двум валькириям, Венеции Баттерфилд и Мэри Маунт.
Спасибо тебе, Анна Стайн, моя великолепная боевая агентша, за то, что выбрала меня и воплотила в жизнь мои мечты. Мне безумно повезло, что в моей команде были Уилл Уоткинс из ICM, Сара Армстронг из C&W, Клэр Нозьер из Curtis Brown и Джейсон Хендлер из HJTH.
Марк Сарвас. Наставник и друг на всю жизнь. Ты поддерживал меня на каждом шаге. Слов никогда не будет достаточно, но я не перестану пытаться. Спасибо тебе, Адам Кушман, за то, что поверил в мою книгу еще до того, как я поняла, что это будет книга. Джеку Грейпсу за то, что научил меня, что художественная литература – это поэзия. Спасибо всем писателям с мастер-класса для романистов, которые разрабатывали «Бумажный дворец» вместе со мной. Среди них Андреа Кастер, Сэмюэл Стакхаус, Ондреа Харр, Виктория Пинчон, Кэтрин Эллсворт и Джоэл Вилласеньор, замечательный мастер словесности. Моим товарищам в PEN America. И моим товарищам в совете Центра изобразительных искусств.
Стефе – за все. Фарану – за деревья. Эстелле – за ее сердце и мудрость. Джимми, – за то, что приносит свет. Тане – за то, что поддерживает его горение. Нику – за радость, которую он доставлял мне с первого дня. Кристине и Оливии – за то, что не давали моему миру сойти с оси. Лили и Нелл, которые заботятся о том, что он все еще иногда может пуститься вразнос. Августу, чьему сильному ритму мы все надеемся следовать. Великолепным крошечным Лашеру, Кальдеру и Себастиану. И Джорджии, моему лесному духу, за вдохновение.
Меня вырастили в мире сильных женщин с сильными голосами и постоянными сердцами. Спасибо каждой из вас за замечательную дружбу. Это величайшее благословение для меня. Спасибо Марго, Лора, Нонни, Тори и Басби – за «девчонки на всю жизнь»; Шарлотте, которая прочитала первой и сказала «да»; Нине, вместе с которой мы целыми днями сидели и печатали, каждая свое; Кейт – за твой нескончаемый оптимизм; Лоре Б. и Евгении – умнейшим подругам и ранним читательницам; Либби, которая заставила меня слезть с задницы и наконец-то закончить; Зое и Люси – за ваше сестринство; всем великолепным женщинам в моей семье – Антонии, Сюзанне, Хейден, Саскии, Косиме, Рейчел, Никки, Фрэнки, Луле, Лотти, Грейс, Луизе, Милли. Все вы проложили мне путь.
Моим сыновьям Лукасу и Феликсу – люблю вас бесконечно. Но вы и сами это знаете.
Ну и напоследок – больше всего спасибо тебе, Бруно, за дороги, по которым мы гуляли вместе, и незабываемое путешествие.
* * *
notes
Notes
1
Здесь и далее в переводе К. Д. Бальмонта.
2
Персонаж детской книги «Мадлен» Людвига Бемельманса.
Я останавливаюсь на тропе у нашего домика и считаю секунды, слушая далекие раскаты грома, глядя, как неоновая вспышка тускнеет, как снова воцаряется темнота. Все мое тело будто испускает вздох – облегчения и сожаления. Но по поводу какого купания? Я поднимаюсь по ступенькам в домик, зная ответ. И того, и другого. Обоих.
Питер все еще пребывает в глубоком удовлетворенном сне. Я снимаю крючок на слуховом окне и мягко опускаю его на место. Залезаю в кровать к Питеру, обнимаю его, прижимаюсь к нему, чувствуя привычное тепло его тела, слушая его успокаивающее дыхание, и жду, когда гроза наконец дойдет до нас с моря.
04:00
В четыре утра, когда поднимается ветер, меня будит дребезжащая на петлях дверь. Сосны снаружи легли почти горизонтально, их ветви гневно завывают. Я встаю с кровати и иду к двери. Пляжное полотенце улетело с веревки и приземлилось на крыше маминого домика. Птицы крутятся в грозовом небе, словно опавшие листья, беспомощно несомые ветром в неослабевающем круговом потоке. Корольки, зяблики, жаворонки – летящие по небу, но не по своей воле. Я смотрю на них в предутреннем свете, похожем на тот, что бывает во сне. В нескольких сантиметрах от сетки на двери бьется колибри с красным горлышком, сражается с воздухом, стрекоча переливающимися крыльями, которые хлопают так быстро, что кажутся невидимыми. Она летит задом наперед. Ее не толкает ветер: она сама намеренно, с лихорадочной решимостью пытается добраться до укрытия в ветвях цветущей белой клетры у нашего домика. Ее крылья на миниатюрных косточках рисуют цифру восемь – знак бесконечности.
Я зову Питера.
– Эй, проснись.
Он шевелится, но не просыпается.
– Питер, – зову я громче. – Вставай. Я хочу, чтобы ты это увидел.
Но он спит мертвым сном.
Я подхожу к кровати с его стороны и толкаю его.
– Что? – говорит он хриплым ото сна голосом. – Боже. Который час?
– Не знаю. Рано. Но просыпайся Ты должен это увидеть. Там какое-то безумие, настоящий водоворот из птиц.
– Еще ночь.
– Мне кажется, мы в глазу бури.
– Тогда не было бы никакого ветра, только затхлый воздух. Просто надвигается сильная гроза. Не о чем беспокоиться. Отвали и дай мне поспать, – мило ворчит он.
Как-то днем, спустя несколько лет после рождения Мэдди и Финна, когда наши жизни давно уже заиграли другую мелодию, мы с Джонасом гуляли по лесу и проходили мимо увитого жимолостью дуба. Возле него было штук сто колибри, пьющих цветочный нектар своими тонкими, как иглы, клювами.
– Колибри – единственные птицы, которые умеют летать задом наперед, – сказал Джонас. – Меня всегда поражал этот факт. Они летают прямо и задом наперед с одинаковой скоростью. Почти пятьдесят километров в час.
– Если бы я могла полететь задом наперед, я бы это сделала, – сказала я. К безопасности ветвей, к тому времени, когда мое сердце билось в его присутствии со скоростью колибри, тысяча двести ударов в секунду.
И он, как всегда, ответил:
– Я знаю.
06:30
Когда я снова просыпаюсь, ливень уже закончился. Вода собралась в лужах возле нашей кровати, намочила книги, которые я собиралась прочитать. Питеру снятся сны. Я могу это определить по тому, как вздрагивают его веки, по частоте его хриплого дыхания. Я убираю волосы у него с лица, целую в щеку, в лоб.
Он шевелится, его глаза приоткрываются.
– Привет, – шепчу я. – Ты здесь, – и покрываю его лицо легкими, как бабочки, поцелуями.
– Доброе утро, детка, – отвечает он, отпихивая меня. – Собираешься искупаться?
– Почему бы тебе не пойти со мной? Пруд будет теплее после дождя.
Затаив дыхание, я жду ответа. «Пойдем со мной. Покончим с этим».
Он перекатывается на другой бок, поворачиваясь ко мне спиной.
– Я обещал Джеку, что отвезу его в город в девять. Разбуди меня, если я просплю.
Я кладу ладонь ему на лопатку, широко раздвигаю пальцы. Мне нравится, как смотрятся между ними его веснушки, точно созвездия. Рисую кончиком пальца на его спине сердце.
– Я тоже тебя люблю, – бормочет он из складок постельного белья.
Воздух раннего утра влажен. Я заворачиваюсь в мамин старый лавандовый халат и стою в двери, глядя на улицу. Неподвижная гладь пруда похожа на лист стекла, будто не было никакой бури; кувшинки спят, закрывшись на ночь. Омытый розоватым светом мир замер. На ступеньках домика я замечаю одно-единственное переливчатое перо. Поднимаю его. Верчу, держа за тонкий острый стержень. На противоположном берегу пруда стоит человек. Ждет. Надеется. Я могу разглядеть его синюю рубашку.
Ступеньки перед домиком со вздохом проседают под моими ногами, потом распрямляются снова с тихим звуком, который я слышала тысячу раз. Это место – каждый его хрип, каждый стон – часть меня. Тихий хруст сосновых иголок под моими босыми ногами, плеск мальков, мускусно-рыбный запах мокрого песка и воды в пруду. Этот дом из бумаги – крошечные кусочки картона, спрессованные вместе в нечто, способное выстоять, пережить суровые одинокие зимы, – все время грозит разрушиться, однако стоит, год за годом, когда мы возвращаемся. Этот дом, это место знает все мои секреты. Я тоже часть него.
Я закрываю глаза и вдыхаю все, что произошло. Джонаса. Питера. Себя. Все, что могло бы быть. Все, что еще может. Снимаю обручальное кольцо и держу его на ладони, смотрю на него, чувствую его вес – его потертую неизменную форму, его золотистость. Крепко вжимаю в свою линию жизни в последний раз, а потом оставляю на верхней ступеньке и иду по тропе, чтобы погрузиться в воду.
Желток солнца встает на дальней стороне пруда из-за густых деревьев, точно воздушный шар, медленно, грациозно. Мгновение он висит на привязи, а потом отрывается – и наступает рассвет. В то же мгновение воду колышет легчайший ветерок, чтобы разбудить пруд с наступлением нового дня.
Благодарности
Когда я была подростком и совершала свои первые пробы пера в художественной литературе, мой дедушка Малкольм Коули дал мне совет, который я запомнила на всю жизнь: единственное, что тебе нужно знать, сказал он, это то, что в хорошей истории должны быть начало, середина и конец и начало должно намекать на то, что будет в конце.
У меня ушла на это вся жизнь, но в конце концов я исполнила его совет слово в слово.
Я благодарна стольким людям за то, что поддерживали и подталкивали меня в моем путешествии – в особенности моей матери, Блэр Ресика, которая научила меня накрывать на стол и вырастила в бескомпромиссной красоте. А также моим любимым сестрам, Лиззи и Соне, – вы моя душа и мои скалы.
Мой отец Роберт Коули, редактор и замечательный историк, говорил мне, когда мне было одиннадцать лет, что лучшая проза всегда кратчайший путь между двумя точками. Я благодарна ему за это, но еще больше – за то, что внес в мою жизнь два замечательных вихря, моих младших сестер, Оливию и Саванну.
Спасибо моему дедушке Джеку Филипсу за то, что подарил нам ландшафт. Моему замечательному отчиму Полу Ресика за то, что обессмертил его. Моей бабушке Флоренс Филипс за волшебную банку кукурузы, которая изменила жизнь маленькой девочки.
Безграничная благодарность моей замечательной, побуждающей к размышлениям редакторке Саре МакГрат, чей зоркий глаз ничего не упускает. Огромное спасибо всей команде Riverhead, а также двум валькириям, Венеции Баттерфилд и Мэри Маунт.
Спасибо тебе, Анна Стайн, моя великолепная боевая агентша, за то, что выбрала меня и воплотила в жизнь мои мечты. Мне безумно повезло, что в моей команде были Уилл Уоткинс из ICM, Сара Армстронг из C&W, Клэр Нозьер из Curtis Brown и Джейсон Хендлер из HJTH.
Марк Сарвас. Наставник и друг на всю жизнь. Ты поддерживал меня на каждом шаге. Слов никогда не будет достаточно, но я не перестану пытаться. Спасибо тебе, Адам Кушман, за то, что поверил в мою книгу еще до того, как я поняла, что это будет книга. Джеку Грейпсу за то, что научил меня, что художественная литература – это поэзия. Спасибо всем писателям с мастер-класса для романистов, которые разрабатывали «Бумажный дворец» вместе со мной. Среди них Андреа Кастер, Сэмюэл Стакхаус, Ондреа Харр, Виктория Пинчон, Кэтрин Эллсворт и Джоэл Вилласеньор, замечательный мастер словесности. Моим товарищам в PEN America. И моим товарищам в совете Центра изобразительных искусств.
Стефе – за все. Фарану – за деревья. Эстелле – за ее сердце и мудрость. Джимми, – за то, что приносит свет. Тане – за то, что поддерживает его горение. Нику – за радость, которую он доставлял мне с первого дня. Кристине и Оливии – за то, что не давали моему миру сойти с оси. Лили и Нелл, которые заботятся о том, что он все еще иногда может пуститься вразнос. Августу, чьему сильному ритму мы все надеемся следовать. Великолепным крошечным Лашеру, Кальдеру и Себастиану. И Джорджии, моему лесному духу, за вдохновение.
Меня вырастили в мире сильных женщин с сильными голосами и постоянными сердцами. Спасибо каждой из вас за замечательную дружбу. Это величайшее благословение для меня. Спасибо Марго, Лора, Нонни, Тори и Басби – за «девчонки на всю жизнь»; Шарлотте, которая прочитала первой и сказала «да»; Нине, вместе с которой мы целыми днями сидели и печатали, каждая свое; Кейт – за твой нескончаемый оптимизм; Лоре Б. и Евгении – умнейшим подругам и ранним читательницам; Либби, которая заставила меня слезть с задницы и наконец-то закончить; Зое и Люси – за ваше сестринство; всем великолепным женщинам в моей семье – Антонии, Сюзанне, Хейден, Саскии, Косиме, Рейчел, Никки, Фрэнки, Луле, Лотти, Грейс, Луизе, Милли. Все вы проложили мне путь.
Моим сыновьям Лукасу и Феликсу – люблю вас бесконечно. Но вы и сами это знаете.
Ну и напоследок – больше всего спасибо тебе, Бруно, за дороги, по которым мы гуляли вместе, и незабываемое путешествие.
* * *
notes
Notes
1
Здесь и далее в переводе К. Д. Бальмонта.
2
Персонаж детской книги «Мадлен» Людвига Бемельманса.