Бумажный дворец

– Наверняка она это заслужила, – пожимает плечами мама.



На следующее утро я лежу в кровати, глядя в слуховое окно. Стекло по краям помутнело от собравшейся желтой пыльцы. Нужен хороший дождь, чтобы ее смыть. Уже несколько дней держится солнечная погода. Я смотрю, как сучит ножками паук в своей паутине. На одной тонкой нити висит иссохший мотылек, покачиваясь от каждого дуновения воздуха. Мои волосы пропахли костром и кетчупом. Кто-то принимает душ. Вода с плеском льется на сухие листья. Потом со стоном останавливается. Конрад чертыхается, наступив на колючую лозу. Я беру книгу и открываю на заложенной странице. Нужно подождать несколько минут, чтобы горячая вода снова набралась.

У нас на даче всего один душ, он висит на маленьком дереве рядом с баней и окружен обветшалым забором, который постоянно кишит пауками-сенокосцами. Никто не пользуется полусгнившими крючками, чтобы повесить свое полотенце. Мы вешаем их прямо на ветки дерева. Потоки мыльной воды стекают с тела прямо на сухие листья и бегут на тропинку, увлекая за собой сосновые иголки, поэтому у нас есть строгое правило – не писать в душе. Иначе от тропы к бане начнет вонять, как в лифте.

Спустя десять минут я беру полотенце и бальзам для волос. Посреди тропинки медленно впитывается в землю мыльная лужа. Попытавшись перепрыгнуть через нее, я с плеском приземляюсь в другом конце лужи и тут же понимаю, что меня обрызгала вода, смешанная с мочой. Я несусь обратно по тропе и колочу в дверь маминого домика.

Она появляется через несколько секунд, натягивая халат, с изможденным видом.

– Лео спит, – шепчет она.

– Чувствуешь запах? – Я поднимаю ногу.

– Элинор, я не в том настроении, чтобы тебя нюхать, – говорит она. – Мы вчера поздно легли. И выпили слишком много джина с тоником.

– Конрад нассал в душе.

– Ну, по крайней мере, он моется. Уже хорошо.

– Мам. Это омерзительно. Я наступила в лужу.

– Я с ним поговорю. Но он уже и так наказан, поэтому не знаю, что это даст.

– Почему он вообще должен здесь находиться?

Мама выходит из домика, закрывает за собой дверь.

– Знаешь, может, если бы вы с Анной были с ним поласковее, Конрад не вел бы себя так. – Она потирает висок. – Не можешь сходить на кухню и принести мне таблетку от головы и воды?

– Почему мы должны с ним мучиться? Почему он не может вернуться в Мемфис и жить со своей семьей?

– Мы и есть его семья.

– Ничего подобного!

– Просто попытайся, Элла. Ради Лео. – Она оглянулась, чтобы удостовериться, что Лео спит. – Позови его как-нибудь с собой искупаться. Предложи во что-нибудь сыграть. От тебя не убудет.

– Он жульничает. И не может доплыть даже до середины пруда.

– Попытайся. Ради меня.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Позову его сегодня на пляж. Но если он будет вести себя как козел, будешь должна мне сто долларов.

– Я могла бы сразу тебе их заплатить, – вздыхает мама. – Но спасибо.



На песке еще тлеют угли вчерашнего костра. Кто-то воздвиг вокруг них баррикаду из плавника, чтобы люди не обжигали себе ноги. Рядом лежат перевернутая одноразовая тарелка, несколько полузакопанных в песке початков кукурузы.

– Ну что? – спрашивает Конрад. – Было весело?

– Да.

– Кто был?

– Те же, кто всегда.

Конрад пинает песок. Тот с шуршащим звуком сыплется на тарелку.

– Папа изображал медвежью охоту?

– Конечно.

Конрад выглядит расстроенным.

– Кто был собакой?

– Не знаю. Какой-то мальчик. Мне жаль, что ты не смог пойти, – с трудом выдавливаю я.

Мы расстилаем полотенца подальше от воды. Сейчас время прилива. Я сажусь и достаю из сумки банку газировки. Когда я пытаюсь ее открыть, колечко отрывается у меня в руке.


– Дай сюда, – говорит Конрад и, проткнув крышку острым обломком ракушки, возвращает банку мне.

– Спасибо.

– Хочешь искупаться? – спрашивает он.

– Мне нужно подождать, когда мне станет жарко. Может, я вообще не пойду. Волны сегодня грубые.

– Мне казалось, ты любишь погрубее, – протягивает Конрад и смеется над собственной пошлой шуткой.

Не обращая на него внимания, я открываю книгу. Он сидит рядом, расчесывая комариный укус на ноге. Потом встает и идет к воде. Я ложусь, испытывая облегчение оттого, что он ушел. Закрываю глаза и кладу голову на руки. Уже начинаю погружаться в дрему, когда чувствую, как что-то мокрое падает мне на спину.

– Смотри, что я нашел, – говорит Конрад. – Кажется, это вы с Джонасом вчера оставили.

Протянув руку, я снимаю со спины то, что он на меня бросил. Это использованный презерватив. Я с визгом подскакиваю.

– Да что с тобой не так?! – ору я и несусь к морю, чтобы смыть с себя эту гадость.

Первая волна, застав меня врасплох, сбивает с ног, и я ухожу под воду. Когда я пытаюсь вынырнуть, волны накатывают снова и швыряют меня вниз. Мне нужен воздух, но я заставляю себя погрузиться на дно. Ощутив под ногами песок, я изо всех сил отталкиваюсь от него. Выныриваю на поверхность, выплевывая воду, и пытаюсь скорее выбраться на берег, пока в меня не ударила следующая волна. Какие-то взрослые увидели, что со мной происходит, и подбежали помочь.

– Со мной все в порядке, – успокаиваю их я. – В порядке.

Мой купальник похож на мешок с песком. Я вытряхиваю грязь, кусочки водорослей, криля. Розоватые камешки сыплются наземь у моих щиколоток. Конрад сгибается пополам от смеха. Я прохожу мимо, не удостаивая его и взглядом.

– Это была шутка, – говорит он. – Не дуйся.

Схватив книгу и полотенце, я запихиваю их обратно в сумку.

– Тебе стоит искупаться, – бросаю я. – Сегодня отличный день, чтобы утонуть.



– Ты должна мне сто долларов, – заявляю я маме, когда возвращаюсь домой.

– Где Конрад? – спрашивает она.

– Надеюсь, мертв.

– Я делаю на ужин чаудер с морепродуктами, – говорит она.



На следующее утро, когда я иду в большой дом завтракать, на крыльце сидит Джонас. Конрад сидит за столом в своем уродливом коричневом махровом халате и есть хлопья, читая комикс.

– Привет. – Я сажусь рядом с Джонасом. – Что ты здесь делаешь?

– Пришел попрощаться.

– О!

– Мы должны были уехать в субботу, но на пикнике мама застукала Элиаса с какой-то девочкой в дюнах, и как она выразилась, «ей не понравилось то, что она увидела». А именно голую задницу моего брата, – говорит он и вздыхает. – В общем, мы возвращаемся в Кембридж сегодня после обеда.

Конрад на веранде откладывает комикс и застывает, не донеся ложку до тарелки. Я знаю, что он подслушивает, но мне все равно.

– Когда начнется школа? – спрашиваю я.

– Примерно через две недели.

– Средняя школа, правильно?

– Да.

– Ух ты.

– Да уж, – говорит Джонас скорбным тоном. – Школа для больших мальчиков.

Впервые за все то время, что я провела с ним, мне становится неловко. При мысли о школе, о настоящей жизни за пределами Бэквуда – его в Кембридже, моей в Нью-Йорке, – наша разница в возрасте внезапно начинает казаться огромной, непреодолимой пропастью.

– Знаю, – произносит Джонас, читая мои мысли. – Это странно. – Он закапывается пальцами во влажный песок. – Я подумал, можно было бы в последний раз искупаться в пруду.

– Мне нужно ехать в город с мамой и Анной.

– Ну тогда на этом все. – Он встает и протягивает мне руку для рукопожатия. – Увидимся следующим летом.

– Что же ты не поцелуешь его на прощание? – окликает Конрад с веранды.