Бумажные призраки
Часть 11 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Повезло вашей собачке, – сказала она, пробивая банки с кормом «Пурина», всевозможные собачьи лакомства и «невероятно мягкий и удобный» поводок, на покупке которого настоял Карл. Перед этим он тщательно ощупал серебристую собачью удавку.
– А вам бы понравилось получить пулю в зад? – ответил Карл кассирше.
Щелк. Щелк. Щелк. Я оборачиваюсь. Карл стоит почти у меня за спиной и цокает языком, изображая срабатывание затвора фотокамеры. Как он умудрился так быстро одолеть половину поля? Не иначе как пробежал эти двести ярдов. И даже не запыхался.
Он прыгает на месте, падает на колени, тут же вскакивает, выкрикивает имена, высеченные на отполированных кирпичах красного, белого, розового и коричневого цвета – цвета кожи, крови и костей. Согласно легенде, эти кирпичи выкопали из-под земли на месте сгоревших руин. Карл разглядывает монетки, и глаза у него как-то нехорошо блестят – словно он задумал их украсть.
Наконец он прекращает бурную деятельность; невидимая камера свободно повисает на шее. Его движения настолько правдоподобны, что еще немного – и я увижу фотоаппарат.
Карл указывает пальцем на поле.
– Мой брат стоял вон там. Смотрел, как пылает ранчо. Оно сгорело минут за тридцать, не больше.
Брат. Я слышала, что брат Карла умер от рака. Вряд ли он был коп или давидианец.
– Норм был добровольцем, приехал из Акстелла тушить пожар, – продолжает Карл. – Их вызвали слишком поздно, а потом еще заставили ждать. Когда агенты ФБР разрешили пожарным подойти к ранчо с брандспойтами, на месте здания остались одни кости. Кости дома, кости людей. Мой брат целый год только об этом и говорил. Ему нравилось смотреть на огонь.
– Я тогда еще не родилась, – выдавливаю очередную, только что придуманную ложь. Мне якобы столько же лет, сколько «нерожденному Генту» с мемориальной таблички. Об осаде «Маунт Кармел» нам рассказывали в школе на уроке религиоведения. В памяти отпечатались две фотографии: до и после. Хлипкое здание, сколоченное кое-как из листов фанеры, и клубящийся столп пламени мандаринового цвета.
– Не мемориал, а груда политкорректной хрени, – усмехается Карл. Затем вновь кивает на пустое поле, где раньше стояло ранчо. – А ты знаешь, что на пятнадцатый день осады ФБР вырубило сектантам электричество?
Я мотаю головой.
– На улице минус десять, ветер дует со скоростью тридцать миль в час. Эти сволочи просвечивали дом прожекторами, врубали на полную катушку аудиозаписи работающей бормашины, тибетских молитв и визг кроликов, которых резали живьем. Внутри были дети. Копы использовали слезоточивый газ. Танки подогнали, мать их, чтобы протаранить дом. Конечно, эти чокнутые решили, что наступил конец света! ФБР исполнило пророчество Дэвида Кореша, идиота по имени Вернон, матери которого было четырнадцать лет, когда он родился. Всем известно, что с психами шутки плохи! Нельзя на них давить. Только копам невдомек.
Карл рассуждает трезво, с легкой долей безумия, как одержимый темой историк или документалист.
Впрочем, подозреваю, безумец в нем слегка заврался. Хочет меня напугать. Аудиозаписи с визгом кроликов, ну-ну.
Первая большая капля дождя плюхается мне на запястье. Волосы лезут в глаза, липнут к губам. Карл медленно поднимает руки к лицу и «фотографирует» меня.
Первая острая льдинка впивается в голову. Град. Вторая обжигает шею.
В суде Карл не слишком распространялся о своем детстве. Он вполне мог жить какое-то время у брата. Мог давным-давно положить глаз на Николь Лакински. Надо будет снова подбросить в стопку пару ее фотографий. Снимок сморщенного личика ее сына Алекса до сих пор лежит на самом верху.
– Мой братец даже хотел купить на аукционе «Камаро» шестьдесят восьмого года, принадлежавший Корешу, – говорит Карл. – В итоге он оказался ему не по карману. Какой-то богатей предложил за него тридцать семь тысяч долларов.
– Зачем ты меня сюда привел, Карл?
– Это была твоя идея.
– Нет, не мо… – Я умолкаю. – Ладно, идем к машине, пока не промокли. Надо найти мотель.
Карл делает стремительный шаг в мою сторону, подходит почти вплотную и вновь поднимает руки к лицу. Он намного выше меня.
Я представляю, как выгляжу в его объективе: мокрая одежда липнет к груди и бедрам, промеж глаз – маленький белый шрамик, ставший заметнее без косметики, которую смыло дождем. Одна бровь приподнята, над верхней губой – родинка, в левой ноздре серьга с крошечным бриллиантом. Корни волос уже пора подкрасить. Зря я выбирала цвет по названию: «вишневая кола» оказалась нестойкой.
Никто не найдет меня в компьютерном морге пропавших без вести. Моей матери придется ждать очень долго – возможно, всю жизнь, – чтобы узнать, как я умерла. Совсем как она ждет вестей о Рейчел.
Его брат любил смотреть на огонь.
Возможно, Карл здесь уже бывал.
Мысли хаотично крутятся в голове. Я отскакиваю назад и машинально тянусь за пистолетом, которого нет на поясе – он до сих пор лежит в чемодане.
Щелк, щелк, щелк, цокает Карл.
Миссис Ти права. Лучше не покупать ему камеру. Не хочу становиться еще одной «застывшей жизнью» в его коллекции.
Карл вновь опускает руки. Что-то привлекает его внимание.
– Не можем мы ее взять! – досадует он. – Места нет!
Играть в классики с его разумом становится все проще.
– Слава богу, ты тоже это понял! Мы подыщем Барфли хороший дом.
– При чем тут Барфли? – огрызается Карл. – Это мое условие, забыла? И потом, он – мальчик. Я говорил про нее.
Он тычет пальцем мне за спину, в пустой воздух и хаос.
17
Оглушительный гром, кажется, хочет расколоть меня пополам. Я вздрагиваю, а Карл даже бровью не ведет. Интересно, он видит пульс на моей шее? Там словно скачет лягушонок. Хочется ли ему прижать два пальца к подрагивающей точке, унять пульсацию?
Он все еще показывает в пустоту.
– Как ее зовут? – спрашиваю осторожно.
Не знаю, что происходит, но чувствую, что это важно. Не промахнуться бы.
– Она не сказала.
– Вы давно… знакомы?
Она, случаем, не ребенок с этой стены? Стартл Саммерс, Серенити Си или, может, Малыш Джонс?
– Конечно. Я уже раз пять ей сказал, что с нами нельзя. Она вечно мокрая до нитки.
– И давно она тут стоит?..
– Откуда мне знать? Я же был в поле. Лучше ее спроси. И заодно скажи, чтобы не вылезала с фотографии.
Моя одежда потихоньку превращается в мокрую броню. Снизу на джинсах запекается грязь. Я помню, каково это – бегать в мокрых тряпках, да еще на скорость. Помню, сколько драгоценных секунд может отнять набравшая воды одежда. А еще помню одну из самых красивых работ Карла – молодую женщину, бегущую под дождем в мокром платье, облепившем ноги. Карл назвал снимок «Девушка под дождем». Не она ли сошла с фотографии прямо в поле? Интересно, ее он тоже убил?
Маленькие ручейки журчат по гравию и приближаются к воротам для скота, через которые нам предстоит выезжать. Карл, не обращая внимания на льющуюся с неба воду, ждет от меня ответа.
– Давайте… все пойдем к машине, – говорю я. – Здесь, под деревом, сейчас опасно. И мы мокрые.
– А вот к этому ей не привыкать. Хоть бы раз вытерлась полотенцем или переоделась! Нет, зальет все водой, перепачкает… А если задержится на пару дней, начинает вонять плесенью. Да и в машине больше нет места!
– Пойдем, Карл. – Я машу рукой его призраку. – Ты тоже давай с нами.
– Вот только не надо притворяться, будто ты ее видишь. Она уже у ворот, между прочим. Бегает как заяц – хрен догонишь.
18
В машине меня начинает трясти. Трижды пытаюсь схватить ключ зажигания – не выходит.
Наконец Карл сам заводит машину, причем его локоть упирается мне в грудь. От ужаса и озноба я этого почти не чувствую. Не чувствую, но знаю. Видимо, от этого пунктика мне уже никогда не избавиться.
За окнами буянит безумец-ураган: рвет и гнет деревья, даже слегка приподнимает машину – похваляется своей силой. А в салоне, почти вплотную друг к другу, сидим мы, и мой кровожадный спутник наверняка сейчас гадает: убить прямо сейчас? Или растянуть удовольствие?
Я кладу одну дрожащую руку на руль, а вторую в карман, лихорадочно стискиваю и растираю пальцами черно-белую кость. Ураган сдул ее с кирпичной стенки перед тем, как я пустилась бежать. Кость гладкая и прохладная. Подарок от той, другой Рейчел.
Карл совершенно спокоен. Не дрожит. И сушит волосы одной из белых тряпок, что лежали на заднем сиденье. Вторую он бросает мне, а сам тем временем начинает протирать лобовое стекло и без разбору жмет кнопки на панели, пытаясь включить обдув.
По его словам, призрак все-таки просочился на заднее сиденье. Это ведь галлюцинация Карла, не моя, почему же я чувствую ее присутствие? Даже запах плесени мерещится… Чего расселась? Двигайся, сказал он ей.
– Да что с тобой? – наконец спрашивает меня Карл. – Может, лучше я за руль сяду?
Если я пущу его за руль, на этом все и закончится.
Машину осыпает оглушительной пулеметной очередью града – мы как Бонни и Клайд под вражеским огнем. В такую игру мы с Рейчел играли в детстве, пережидая грозу. Однажды, когда мы сидели под одеялом, добрая сестра показала мне библиотечную книгу с фотографией мертвой Бонни Паркер – окровавленной куклы, расстрелянной в клочья техасской полицией прямо у себя в машине, «Форде V8» 1934 года выпуска. Ей было почти двадцать четыре – как мне сейчас. Про Бонни тоже говорили, что ей жить надоело.
Небо похоже на гигантский синяк необычайного, апокалиптического оттенка серого цвета.
Карл тянется к дверной ручке – взбудораженный, он готов выскочить навстречу урагану, прыгнуть на мое место и помчать нас к новой кроваво-красной точке в аду.
И тут до меня доходит. Какая же я тупица, не замечала очевидного!
Карл всякий раз сначала открывает заднюю дверцу машины – якобы из вежливости.
Что ты забыла сзади? – рыкнул он под мостом на 17-й улице.
– А вам бы понравилось получить пулю в зад? – ответил Карл кассирше.
Щелк. Щелк. Щелк. Я оборачиваюсь. Карл стоит почти у меня за спиной и цокает языком, изображая срабатывание затвора фотокамеры. Как он умудрился так быстро одолеть половину поля? Не иначе как пробежал эти двести ярдов. И даже не запыхался.
Он прыгает на месте, падает на колени, тут же вскакивает, выкрикивает имена, высеченные на отполированных кирпичах красного, белого, розового и коричневого цвета – цвета кожи, крови и костей. Согласно легенде, эти кирпичи выкопали из-под земли на месте сгоревших руин. Карл разглядывает монетки, и глаза у него как-то нехорошо блестят – словно он задумал их украсть.
Наконец он прекращает бурную деятельность; невидимая камера свободно повисает на шее. Его движения настолько правдоподобны, что еще немного – и я увижу фотоаппарат.
Карл указывает пальцем на поле.
– Мой брат стоял вон там. Смотрел, как пылает ранчо. Оно сгорело минут за тридцать, не больше.
Брат. Я слышала, что брат Карла умер от рака. Вряд ли он был коп или давидианец.
– Норм был добровольцем, приехал из Акстелла тушить пожар, – продолжает Карл. – Их вызвали слишком поздно, а потом еще заставили ждать. Когда агенты ФБР разрешили пожарным подойти к ранчо с брандспойтами, на месте здания остались одни кости. Кости дома, кости людей. Мой брат целый год только об этом и говорил. Ему нравилось смотреть на огонь.
– Я тогда еще не родилась, – выдавливаю очередную, только что придуманную ложь. Мне якобы столько же лет, сколько «нерожденному Генту» с мемориальной таблички. Об осаде «Маунт Кармел» нам рассказывали в школе на уроке религиоведения. В памяти отпечатались две фотографии: до и после. Хлипкое здание, сколоченное кое-как из листов фанеры, и клубящийся столп пламени мандаринового цвета.
– Не мемориал, а груда политкорректной хрени, – усмехается Карл. Затем вновь кивает на пустое поле, где раньше стояло ранчо. – А ты знаешь, что на пятнадцатый день осады ФБР вырубило сектантам электричество?
Я мотаю головой.
– На улице минус десять, ветер дует со скоростью тридцать миль в час. Эти сволочи просвечивали дом прожекторами, врубали на полную катушку аудиозаписи работающей бормашины, тибетских молитв и визг кроликов, которых резали живьем. Внутри были дети. Копы использовали слезоточивый газ. Танки подогнали, мать их, чтобы протаранить дом. Конечно, эти чокнутые решили, что наступил конец света! ФБР исполнило пророчество Дэвида Кореша, идиота по имени Вернон, матери которого было четырнадцать лет, когда он родился. Всем известно, что с психами шутки плохи! Нельзя на них давить. Только копам невдомек.
Карл рассуждает трезво, с легкой долей безумия, как одержимый темой историк или документалист.
Впрочем, подозреваю, безумец в нем слегка заврался. Хочет меня напугать. Аудиозаписи с визгом кроликов, ну-ну.
Первая большая капля дождя плюхается мне на запястье. Волосы лезут в глаза, липнут к губам. Карл медленно поднимает руки к лицу и «фотографирует» меня.
Первая острая льдинка впивается в голову. Град. Вторая обжигает шею.
В суде Карл не слишком распространялся о своем детстве. Он вполне мог жить какое-то время у брата. Мог давным-давно положить глаз на Николь Лакински. Надо будет снова подбросить в стопку пару ее фотографий. Снимок сморщенного личика ее сына Алекса до сих пор лежит на самом верху.
– Мой братец даже хотел купить на аукционе «Камаро» шестьдесят восьмого года, принадлежавший Корешу, – говорит Карл. – В итоге он оказался ему не по карману. Какой-то богатей предложил за него тридцать семь тысяч долларов.
– Зачем ты меня сюда привел, Карл?
– Это была твоя идея.
– Нет, не мо… – Я умолкаю. – Ладно, идем к машине, пока не промокли. Надо найти мотель.
Карл делает стремительный шаг в мою сторону, подходит почти вплотную и вновь поднимает руки к лицу. Он намного выше меня.
Я представляю, как выгляжу в его объективе: мокрая одежда липнет к груди и бедрам, промеж глаз – маленький белый шрамик, ставший заметнее без косметики, которую смыло дождем. Одна бровь приподнята, над верхней губой – родинка, в левой ноздре серьга с крошечным бриллиантом. Корни волос уже пора подкрасить. Зря я выбирала цвет по названию: «вишневая кола» оказалась нестойкой.
Никто не найдет меня в компьютерном морге пропавших без вести. Моей матери придется ждать очень долго – возможно, всю жизнь, – чтобы узнать, как я умерла. Совсем как она ждет вестей о Рейчел.
Его брат любил смотреть на огонь.
Возможно, Карл здесь уже бывал.
Мысли хаотично крутятся в голове. Я отскакиваю назад и машинально тянусь за пистолетом, которого нет на поясе – он до сих пор лежит в чемодане.
Щелк, щелк, щелк, цокает Карл.
Миссис Ти права. Лучше не покупать ему камеру. Не хочу становиться еще одной «застывшей жизнью» в его коллекции.
Карл вновь опускает руки. Что-то привлекает его внимание.
– Не можем мы ее взять! – досадует он. – Места нет!
Играть в классики с его разумом становится все проще.
– Слава богу, ты тоже это понял! Мы подыщем Барфли хороший дом.
– При чем тут Барфли? – огрызается Карл. – Это мое условие, забыла? И потом, он – мальчик. Я говорил про нее.
Он тычет пальцем мне за спину, в пустой воздух и хаос.
17
Оглушительный гром, кажется, хочет расколоть меня пополам. Я вздрагиваю, а Карл даже бровью не ведет. Интересно, он видит пульс на моей шее? Там словно скачет лягушонок. Хочется ли ему прижать два пальца к подрагивающей точке, унять пульсацию?
Он все еще показывает в пустоту.
– Как ее зовут? – спрашиваю осторожно.
Не знаю, что происходит, но чувствую, что это важно. Не промахнуться бы.
– Она не сказала.
– Вы давно… знакомы?
Она, случаем, не ребенок с этой стены? Стартл Саммерс, Серенити Си или, может, Малыш Джонс?
– Конечно. Я уже раз пять ей сказал, что с нами нельзя. Она вечно мокрая до нитки.
– И давно она тут стоит?..
– Откуда мне знать? Я же был в поле. Лучше ее спроси. И заодно скажи, чтобы не вылезала с фотографии.
Моя одежда потихоньку превращается в мокрую броню. Снизу на джинсах запекается грязь. Я помню, каково это – бегать в мокрых тряпках, да еще на скорость. Помню, сколько драгоценных секунд может отнять набравшая воды одежда. А еще помню одну из самых красивых работ Карла – молодую женщину, бегущую под дождем в мокром платье, облепившем ноги. Карл назвал снимок «Девушка под дождем». Не она ли сошла с фотографии прямо в поле? Интересно, ее он тоже убил?
Маленькие ручейки журчат по гравию и приближаются к воротам для скота, через которые нам предстоит выезжать. Карл, не обращая внимания на льющуюся с неба воду, ждет от меня ответа.
– Давайте… все пойдем к машине, – говорю я. – Здесь, под деревом, сейчас опасно. И мы мокрые.
– А вот к этому ей не привыкать. Хоть бы раз вытерлась полотенцем или переоделась! Нет, зальет все водой, перепачкает… А если задержится на пару дней, начинает вонять плесенью. Да и в машине больше нет места!
– Пойдем, Карл. – Я машу рукой его призраку. – Ты тоже давай с нами.
– Вот только не надо притворяться, будто ты ее видишь. Она уже у ворот, между прочим. Бегает как заяц – хрен догонишь.
18
В машине меня начинает трясти. Трижды пытаюсь схватить ключ зажигания – не выходит.
Наконец Карл сам заводит машину, причем его локоть упирается мне в грудь. От ужаса и озноба я этого почти не чувствую. Не чувствую, но знаю. Видимо, от этого пунктика мне уже никогда не избавиться.
За окнами буянит безумец-ураган: рвет и гнет деревья, даже слегка приподнимает машину – похваляется своей силой. А в салоне, почти вплотную друг к другу, сидим мы, и мой кровожадный спутник наверняка сейчас гадает: убить прямо сейчас? Или растянуть удовольствие?
Я кладу одну дрожащую руку на руль, а вторую в карман, лихорадочно стискиваю и растираю пальцами черно-белую кость. Ураган сдул ее с кирпичной стенки перед тем, как я пустилась бежать. Кость гладкая и прохладная. Подарок от той, другой Рейчел.
Карл совершенно спокоен. Не дрожит. И сушит волосы одной из белых тряпок, что лежали на заднем сиденье. Вторую он бросает мне, а сам тем временем начинает протирать лобовое стекло и без разбору жмет кнопки на панели, пытаясь включить обдув.
По его словам, призрак все-таки просочился на заднее сиденье. Это ведь галлюцинация Карла, не моя, почему же я чувствую ее присутствие? Даже запах плесени мерещится… Чего расселась? Двигайся, сказал он ей.
– Да что с тобой? – наконец спрашивает меня Карл. – Может, лучше я за руль сяду?
Если я пущу его за руль, на этом все и закончится.
Машину осыпает оглушительной пулеметной очередью града – мы как Бонни и Клайд под вражеским огнем. В такую игру мы с Рейчел играли в детстве, пережидая грозу. Однажды, когда мы сидели под одеялом, добрая сестра показала мне библиотечную книгу с фотографией мертвой Бонни Паркер – окровавленной куклы, расстрелянной в клочья техасской полицией прямо у себя в машине, «Форде V8» 1934 года выпуска. Ей было почти двадцать четыре – как мне сейчас. Про Бонни тоже говорили, что ей жить надоело.
Небо похоже на гигантский синяк необычайного, апокалиптического оттенка серого цвета.
Карл тянется к дверной ручке – взбудораженный, он готов выскочить навстречу урагану, прыгнуть на мое место и помчать нас к новой кроваво-красной точке в аду.
И тут до меня доходит. Какая же я тупица, не замечала очевидного!
Карл всякий раз сначала открывает заднюю дверцу машины – якобы из вежливости.
Что ты забыла сзади? – рыкнул он под мостом на 17-й улице.