Будущее воина

Мчась вдоль перестраивающихся в боевой порядок подразделений, убедился в своей правоте. Еще несколько раз видел убитых и раненых. Кто бы ни принимал решения, видимо, отдал приказ. Отряды, состоявшие из лучников, пращников, метателей дротиков, пехотинцев с легким вооружением, становились в центр, кавалерия смещалась на левый фланг, а тяжеловооруженные пехотинцы переходили на правый. В целом это все выглядело диким бардаком, отдаленно напоминающим пожар и мечущихся во все стороны перепуганных людей.

– Это ничего, – к его удивлению, процедил сквозь зубы фем Бэрк, – я ожидал худшего, вплоть до паники. Кажется, нам повезло. Столкнулись буквально на марше, и противнику тоже потребуется время перестроиться и подготовиться.

– А что впереди?

– Да кто ж его знает, – приятель выругался. – Федераты там точно есть, а подробнее не разобрать. Послали разведку.

Впереди выползали навстречу ряды пехоты.

– Видать, уже не вернутся, – глубокомысленно сказал Сунтир, глядя на них. – Всех посекли. Ну, – почти довольно воскликнул, – они самые федераты и есть. Красное солнце на стягах. Одиннадцать, тринадцать, пятнадцать. Может, и выкрутимся. Тысяч десять наверняка наберется, но нас хоть численно больше.

Он замолчал, прислушиваясь. Сзади возбужденно закричали. Справа на поле, мешая все планы и заставляя совершить новый разворот всем фронтом, двинулась густая волна вражеской кавалерии. Боевые порядки войска наместника невольно расстроились очередным перестроением. Наместник пытался парировать новую угрозу, но счет пошел на секунды, а их в распоряжении уже не было…

– Это люди Грая, – обреченно сказал фем Бэрк. – Теперь нам точно хана.

Тяжело стучало множество копыт, несущих закованных в доспехи всадников. Шла отборная конница, где нередко и люди, и кони защищены пластинчатыми доспехами. Когда они тронулись, земля загудела, вселяя в воинов чувство ужаса. Сзади за атакующими с фланга клубилась, растекаясь по долине широким полукругом, легкая кавалерия.

– Надо было копать рвы, – пробормотал Фоули, будто его совет задним числом имел хоть малейший смысл. Да и не успели бы.

Удар варваров оказался страшен. Они разнесли передовые отряды, смяли не успевший толком организоваться строй тяжелой пехоты и вломились сквозь тающие на глазах шеренги почти до центра. Всадники пронзали противников копьями, разбивали головы тяжелыми палицами и трудились топорами не хуже дровосеков, устилая свой путь мертвыми человеческими телами.

Подоспели и всадники без доспехов, и град стрел с дротиками обрушился на еще державшихся кнехтов, внося дополнительную сумятицу. Конница варваров продолжала давить, а собственная с левого фланга не могла прийти на помощь. Им бы пришлось протискиваться сквозь и так еле держащийся строй, ощутимо пятившийся при виде подходящих полков федератов. Стоило тем оказаться на расстоянии броска копья – даже без столкновения строй рухнул. Пехота побежала. Конница тоже стала разворачиваться, стремясь уйти от надвигающегося железа.

– Пора уходить, – резко сказал Сунтир, обращаясь к наместнику.

– Да, – пробормотал тот, в остолбенении наблюдая за приближающимся врагом.

Начальник охраны почти силой закинул его на лошадь. Фем Бэрк мог не любить своего патрона, но долг он знал. Битва проиграна, тем не менее его задача сохранить живым и свободным одного человека. И он собирался это сделать. Несколько приближенных поспешно присоединились к окруженному телохранителями господину. Наместник слабо махнул рукой, все еще не придя в себя после столь внезапного крушения планов, да и всей жизни.

Он не был трусом и в другой ситуации стоял бы до конца, однако не надо быть гением войны, чтобы понимать про полное поражение. Отсюда и ступор, внезапно лишивший воли. Он сейчас потерял все. Как бы в дальнейшем ни повернулось, высокого поста с приятными возможностями больше не получить. Проигравших в Империи не любили. Хорошо если просто отправят в опалу. Могли и казнить. Связи, может быть, позволят сохранить голову, но жить ему с этих пор в захолустье, никакие знакомства не спасут. Хуже наказания для истинного аристократа не придумать.

Около трех сотен человек, большая часть которых недурно владела оружием, сбилась плотной группой и пошла на прорыв. Летучие отряды легких конников они просто сметали со своего пути не задерживаясь, как и не успевших убраться с дороги собственных пехотинцев. Сейчас все решала скорость.

Небольшие группки варваров на конях крутились рядом, словно комары, злобно кусая. То один, то другой кнехт вылетал из седла, пронзенный стрелой. По лошадям они редко стреляли, и все же кони тоже получали ранения и падали. Иногда товарища успевали подхватить, посадив рядом с собой прямо на ходу. Чаще такое заканчивалось смертью или пленением.

Сунтир фем Бэрк продолжал вести своих людей вперед вопреки всему. Он надеялся, что вокруг для нападающих достаточно более легкой добычи, и, не получив желаемого, они отстанут. К тому же, догнав своих удравших конников, можно оказаться в окружении значительного отряда. Тут уж вместо обвинений впору им кланяться. Лишние несколько сотен человек – серьезное подспорье, и можно даже всерьез огрызнуться.

Они не успели. Целеустремленная группа была кем-то из вражеских командиров замечена, оценена и атакована. На этот раз тяжеловооруженные всадники под стягом со зверем встретили их практически в лоб. Столкновение оказалось жутким. Обычные лошади не выдерживали толчка, будучи много легче специально выращенных тяжеловесов, несущих людей в броне. Догнать они бы не смогли никогда, зато весом буквально опрокидывали более легких противников.

Плотная группа невольно распалась, расколотая мощным ударом. Общий кулак превратился во множество схваток, и порыв пропал. Фактически общее командование, как и попытка уйти, закончилось. Часть беглецов, не мудрствуя, рассыпалась в стороны, как брызги воды под упавшим камнем, в надежде удрать, пока идет схватка. Вряд ли им это удалось. Вокруг было достаточно много легкой кавалерии, норовящей оставить себе на память имущество проигравших, забрав жизни.

Фоули было не до праздного изучения окружающего мира. Прямо на него выскочил один из железных людей, бодро машущий здоровенным топором. Человек был могуч как мамонт и махал секирой, будто она ничего ни весила. Меч слишком легок, чтобы парировать удары, и легко мог сломаться. Приходилось крутиться, пятясь в общей свалке, и выжидать подходящую возможность. К счастью, их неожиданно разделили, и перед ним очутился совсем другой варвар, с саблей.

Что это враг – никаких сомнений, не требовалось даже подтверждение в виде боевого клича, регулярно издаваемого всеми. Одни бьющиеся вопили «Грай» и «Рикс», другие «Империя», обозначая принадлежность. На щеках у всадника присутствовали синие разводы татуировочных узоров. Среди охраны наместника таких не водилось.

Фоули ударил острием меча в грудь, пробил кольчугу насквозь и еще успел заметить изумленный взгляд, когда его лошадь с жалобным ржанием вскинулась, раненная кем-то. Может быть, это и произошло не специально, ему от этого не легче. Он вынужден покинуть свой последний шанс уцелеть, если не желал оказаться под упавшим животным.

Он уже догадался, что умрет сегодня, и достаточно быстро. Это так. Он еще не мертв исключительно по причине удачи. Почти все скакавшие рядом с ним погибли в бою. Он видел, как отбивался одной рукой Сунтир, вторая висела неестественно вывернутой, как его проткнули копьем и как исчез под копытами наместник.

Здесь были лучшие воины, и они погибали один за другим, честно выполняя свой долг. Обычный кнехт знал десять-пятнадцать простых приемов, усвоенных до автоматизма, – вполне достаточно. Мастер должен был уметь все. Сейчас они брали кровавую плату в последнем бою.

Наверное, кто-то из семьи принес хорошую жертву богам, прося сохранить его в битве. Зря потратились, ныряя под брюхо жеребца, мимоходом полоснул того по бабкам, отчего конь взвизгнул почти по-человечески и рванулся вперед, на краткий срок очищая пространство.

Фоули тоже являлся признанным мастером. Пусть он в первый раз в жизни участвовал в настоящем сражении, стыдно за него никому не станет, отшатываясь от удара и пропуская всадника, холодно подумал. Достал, разрубая спину проскочившего мимо. Тот завалился набок, но и так ясно: хорошо попал.

Отскочил от еще одного несущегося на него и оскалился не хуже зверя. Похоже, они всерьез решили поиграть. Не прикончили сразу, а заходят по очереди, красуясь друг перед другом. Опять отпрыгнул, поскользнулся в грязи, образовавшейся от полившей землю крови, и под дружный хохот кавалеристов плюхнулся на задницу. Неторопливо поднялся, сплюнул сухим ртом и неожиданно сорванным голосом прохрипел:

– Ну, ублюдки паршивые, идите сюда, сдаваться я не стану!..

Было больно. Такой боли он не помнил в жизни. Тем более в голове. Он с трудом сел и уставился на вытоптанное поле, где сидели, стояли и лежали множество мужчин. Некоторые имели на теле кровавые повязки, другие выглядели вполне здоровыми, и при том практически все напоминали стадо оборванцев. Мало на ком имелось из одежды нечто приличное, а чаще всего тряпки исчерпывались набедренной повязкой из драной ткани. На некотором расстоянии наблюдалась жидкая цепочка костров, у которых расположились вооруженные люди. Плен. Почему-то его не убили.

– На, попей, – сказал добродушный голос.

Рядом сидел крепкий мужичина уже в возрасте, с типичной внешностью южанина и жесткими волосами, заметно тронутыми сединой. Поэтичная натура непременно бы помянула «тронутые морозом», однако фактически Фоули ни разу не видел этого зверя. Легкий снежок, таящий уже на следующий день, не в счет. Про мороз он исключительно читал, и как смотрится трава после него, представлял крайне смутно.

Ему в руку сунули половинку дыни. Точнее, это была корка, всю мякоть старательно убрали, но что гораздо важнее – внутри присутствовала вода. Он принялся жадно глотать, не замечая затхлого привкуса и заметной мутности. Пересохшее горло приятно увлажнилось, но жидкости было так мало!

– Больше нет? – спросил, с сожалением отдавая и трогая себя за затылок. Судя по ощущениям, кто-то серьезно врезал ему по голове сзади. Черепа вроде не пробил, кровь засохла, но отсюда и его отвратные ощущения.

– Видать, из богатеньких будет, – с отчетливым ехидством сказал еще один сосед. Худой, жилистый, грязный и с замотанной тряпкой рукой. Похоже тоже пострадал в бою.

– Ой, да не чепляйся, Урбин, – сказал седой.


– Фоули фем Кейси, – запоздало представился.

– А я – Пий, – все так же спокойно, сообщил мужчина. – Он, стало быть, Урбин. И оба мы из Караки. Не слышал?

– Нет, – честно сознался Фоули, с удивлением изучая босые ноги. Он прекрасно помнил, как надевал утром сапоги. Между прочим, совсем новые и недешево обошедшиеся.

– Кто же знает, где живут фемы Караки, – по-прежнему издевательским тоном произнес худой. – Одни мытари разве.

– А где Кейси находится, знаешь? – потребовал Пий.

– Тридцать лиг от Карунаса, – машинально ответил Фоули.

– Вот, – обрадовался Урбин, – столичная, понимаешь, штучка. Не нам чета.

– Че ты бесишься? Можно подумать, он в шатре золотом сидит.

– Так будет. Мы в навозе копаться станем, а он домой поедет. Или у тебя на выкуп есть в огороде горшок с золотом да изумрудами?

– А как же, – все так же благодушно согласился Пий. – В два раза меньше твоего.

Они переглянулись и дружно заржали. Судя по разговору, о доходах товарища знали замечательно. Уж в аристократизме их не заподозришь. Явно местные жители из переселенцев. Впрочем, и Фоули особыми богатствами похвастаться не мог. Иначе не отправился бы служить в дальнюю провинцию.

С другой стороны, надо же с чего-то начинать, имея всего лишь один длинный ряд предков в захудавшем роду. Мог бы и подняться, не случись в Империи фем Грая. А так на выкуп имущества в семье, может, и хватит, да после этого придется в наемники податься. Он прикоснулся вновь к затылку, невольно поморщившись от боли.

– Я все же двоих успел. Одного точно насмерть, другого подранил. Почему не добили?

– Дать побежденному умереть своей смертью – лишить богов части их законной добычи, – понимающе сказал седой. – Кто за себя постоять умеет, тех северяне ценят. Зря резать не будут. Правда, и выкуп могут стребовать больше.

– Лишь бы в рабство не продали, – озабоченно пробурчал Урбин.

– А почему так мало людей? – спросил Фоули. На первый взгляд, пленных всего несколько сотен. Вряд ли число превышает тысячу.

– Когда прибыл фем Грай…

– А его не было?

– Тут какой-то Франк, из его полковников, постарался, – почти довольный, поделился Урбин. – Федераты, если ты не в курсе, вообще поучаствовать не успели.

– Та могет и лучшее, – сказал Пий. – Трупаков совсем немного.

Говорил он заметно хуже друга на имперском. Не то чтобы не очень ясно, но слова коверкал заметно.

– Это ты зря, – пробормотал Фоули, – когда побежали, конница многих побила. Бегущих чего же не посечь. Самое милое дело со спины и поодиночке.

Он отметил взгляд, которым обменялись его новые знакомые, и сделал вывод. Похоже, они-то как раз долго не сопротивлялись и не удирали. Копье в землю, на колени и руки над головой. В другой ситуации можно презирать. Сейчас они сидят рядом, и вся разница – что он пытался продать жизнь подороже. А кончат одинаково.

– В общем, – сказал Урбин, – сначала пленных множество было. Потом Грай приказал отделить с имперским гражданством. Всем остальным подарил жизнь и свободу.

– Всем? – поразился Фоули.

– Кроме людей с имперским гражданством, – тяжко вздохнув, разъяснил Пий. – Нас.

– Он якобы не воюет с местным населением, – продолжил его приятель. – Пусть топают домой и объяснят всем, что он против владычества жадных до чужого добра столичных аристократов и их приспешников. Исключительно за справедливость и общие законы для всех. А посему ничего не имеет против посланных на убой. Они выполнили приказ, и вина лежит на мечтающем обобрать герцога и его друзей негодяйском наместнике.

В чем-то он прав, невольно подумал Фоули. В поход для того и идут, чтобы взять добычу. Хорошо Граю быть щедрым. Обоз и казну взял, теперь у каждого по парочке телег с трофеями появилось. А людей куда девать? На юг не продашь, чересчур заметно. На севере самим жрать нечего. Слишком нас много.

– Он несет единый закон для всех и не собирается отступать от своего слова, – продолжался рассказ. – Так было, так есть и так будет!

– Восторженный рев счастливых пленных наверняка услышали в Карунасе, – пробурчал Фоули.

– Правильно соображаешь. Простой солдат никогда не станет богатым, его счастье, если он хотя бы оставался в живых, а здесь одних награждают, других отпускают. Чего еще желать?

– А выдать себя за другого?

– Отряд, в котором находился, спрашивают и сводят вместе. Кого ловят на вранье – на месте кончают. Раз пробовали, два. Потом забоялись. Хотя кто-то, наверное, сумел. Нам же сначала не объясняли, зачем имена и кто командир записывают. Ты долго валялся без сознания. Много пропустил.

– Им-то хорошо, – с откровенной завистью, протянул Урбин. – А нас не кормят. Сидим, ждем неизвестно чего.

– Так и тех не кормят!

– Они пусть голодные, да домой топают.

– Если дойдут.

– А бежать? – спросил Фоули, обрывая бессмысленную перепалку.