Будь со мной честен

Я соскользнула с кровати и начала одеваться.

– Не могу. Мне пора.

– Что за спешка?

– Нужно приготовить ланч для Мими.

Я повернулась к нему спиной и стала застегивать блузку. Он сел на край кровати и схватил меня за руку.

– У тебя гипертрофированное чувство ответственности, – сказал он, поцеловал меня в ладонь и сложил мои пальцы в кулак, а затем нежно погладил мое плечо. Если он хотел, чтобы каждый волосок у меня на теле встал дыбом, то добился своего.

– Мне правда надо идти. Прямо сейчас.

– Не спеши, образцовая домохозяйка.

Ксандер встал, положил руки мне на плечи и обнял за шею. От моего внимания не ускользнуло, что он все еще раздет. В таких ситуациях мои предыдущие бойфренды, отнюдь не Аполлоны, одевались так же поспешно, как и я. Ксандер вновь нашел мои губы, и я вдруг тоже оказалась обнаженной. Потом я приняла душ в медной ванне размером с чайную чашку, оделась и поспешила в гараж, пока он не уговорил меня на продолжение.

Оглянувшись через плечо, я увидела на площадке галереи Ксандера. Он смотрел мне вслед, стоя в столбе лившегося из люка солнечного света, который превращал волосы в сияющий нимб, однако не льстил его лицу. Снизу он выглядел совершенно иначе – длинные послеполуденные тени делали его слишком жилистым и старым. Сколько все-таки ему лет? В тот момент я поняла, что лекции Фрэнка о магии кино не прошли зря, и впервые оценила важность правильного ракурса и тщательно выставленного света.



Думаю, я никогда так не радовалась, услышав, что Мими печатает. Я надеялась, что она не заметит моего опоздания. Я приготовила омлет и салат быстрее, чем вы успеете сказать «пожалуйста, двойной чизбургер с жареной картошкой», и доставила под дверь кабинета. Когда я подошла, машинка затихла. Я постучала, как обычно. Вероятно, Мими стояла под дверью, потому что она открылась в ту же секунду.

– Наконец-то, – сказала она, забирая у меня поднос.

Попалась!

– Я сделала вам омлет, – пробормотала я.

Мими уставилась на меня во все глаза. Обычно она не удостаивала меня даже беглым взглядом.

– Никогда не видела тебя с распущенными волосами, – сказала она. – Ты чего такая красная?

Неужели она видела, как я со счастливой улыбкой выбегаю из гаража?

– Занималась фитнесом, – сказала я.

– Поэтому у тебя мокрые волосы?

– Да. Я после этого приняла душ. Извините, я увлеклась и не посмотрела на время.

Она смотрела на меня так долго, что я испугалась немедленного увольнения. Отправь она меня собирать вещи еще вчера, я бы только обрадовалась. Сегодня я испытывала куда более смешанные чувства.

– Я так рада, – сказала Мими.

Этого я не ожидала.

– Если вы любите омлет, я буду делать его чаще.

– Не в этом дело, Элис. Мне только что позвонил Фрэнк.

– О господи, что случилось? Нужно забрать его раньше?

– Ничего не случилось. Он просил остаться после школы. Поиграть с другом.

– Чудесно, миз Бэннинг, – сказала я, искренне радуясь за Фрэнка.

Будь она мистером Варгасом и не держи поднос, я бы непременно ее обняла.

– Да, чудесно. У Фрэнка наконец появился друг. Он так в этом нуждался.

К тому времени волосы Мими отросли в рваное пикси, и сейчас лицо осветилось неким подобием улыбки. Если прикрыть стесанную бровь, она походила бы на Мими с обложки.

– Послушай, Элис, – добавила она, – когда ты говоришь «миз Бэннинг», мне представляется злобная старуха, которая вызывает полицию, если соседские детишки выбегут на ее газон. Можешь называть меня «Мими».

Я так растрогалась и обрадовалась, что не смогла ответить. Да она и не дала мне такой возможности. Поскольку ее руки были заняты подносом, дверь она захлопнула ногой.



– Расскажешь, как ты нашел друга? – спросила я у Фрэнка, забрав его из школы.

Я изучала его в зеркало заднего вида, пытаясь угадать настроение. Фрэнк сидел, как обычно, с непроницаемым выражением, а одежда – темно-синий пиджак с золотыми инициалами на кармашке, рубашка с галстуком, капитанская фуражка и очки в роговой оправе – придавала ему беспечный вид Тони Кертиса из картины «В джазе только девушки», притворившегося миллионером с яхты, чтобы соблазнить героиню Мэрилин Монро.

– Я предавался одному из своих любимых занятий, – сказал Фрэнк. – Представлял себя капитаном Эдвардом Смитом на мостике «Титаника».


– Понятно.

– А ты знаешь, что налоговая служба выбрала пятнадцатое апреля днем подачи налоговых деклараций в память о богатых людях, которые погибли при этом трагическом инциденте?

– Не может быть!

– На «Титанике» утонул один из самых богатых американцев своего времени, сорокасемилетний Джон Джейкоб Астор IV. А также шестидесятитрехлетняя Ида Штраус и ее муж, шестидесятисемилетний Исидор Штраус, совладелец универмага «Мейсис». И крупный предприниматель Эмиль Брандейс из Омахи, штат Небраска, сорока восьми лет. Я подумал, тебе будет интересно, поскольку ты уроженка Небраски. Когда тело мистера Брандейса выловили из воды, в манжетах его рубашки все еще сверкали бриллиантовые запонки. Я часто размышляю, что с ними сталось.

– Не сомневаюсь. Ты лучше скажи, это правда, что налоговая служба выбрала пятнадцатое апреля в память погибших богачей?

– Многие эксперты считают, что введение дифференцированного подоходного налога в тысяча девятьсот тринадцатом году, вскоре после крушения «Титаника», повлияло на способность простых американцев накапливать крупные личные состояния столь же катастрофически. Так что я думаю, правда.

– Ты не рассказал о своем новом друге.

– Как я уже говорил, я предавался своему любимому занятию, воспроизводя в воображении последние минуты на борту тонущего судна. Она спросила, можно ли ко мне присоединиться.

– А что она хотела делать? – поинтересовалась я. – Переставлять шезлонги на палубе?

– Не понимаю, – возмутился Фрэнк, – зачем переставлять шезлонги, если их вот-вот смоет за борт?

– Тук-тук.

– А-а. Ха-ха. Как бы то ни было, моя новая подруга спросила, можно ли ко мне присоединиться, а я сказал, что буду чрезвычайно рад, если она напоет мелодию, которую играл оркестр, когда судно ушло под воду. Она спросила, «Осенний сон» или «Ближе, Господь, к тебе», и я, разумеется, выбрал «Осенний сон».

– Почему «разумеется»?

– Свидетельства очевидцев противоречивы. Задумчивый минорный вальс, пользовавшийся огромной популярностью в те дни, или слишком очевидный церковный гимн? Когда я выбрал «Осенний сон», моя подруга сказала: «Верно». Она знала обе песни и поняла мой выбор. Это выдает в ней человека незаурядного ума.

«Да уж, – подумала я. – Как в «Касабланке». Из всех забегаловок во всех городах мира она вошла в мою».

– Мы получили такое огромное удовольствие, что решили «утонуть» еще разок после уроков.

– Разумно, – одобрила я. – А как зовут твою новую подругу?

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– Могу сказать только, что она сломала руку в первый день школы. У нее до сих пор рука в гипсе и на перевязи, хотя гипс через день-два снимут. А повязку моя подруга будет носить и дальше, потому что она придает трагический ореол. И в ней можно прятать перекусы.

– Фиона! – сказала я, испытав подъем, который наверняка каждый раз испытывал Фрэнк, сообщая окружающим какой-нибудь новый факт, хранящийся на полках его удивительного мозга.

– Возможно.

Мне до смерти захотелось познакомиться с Фионой.

– Пригласи свою подругу поиграть, – не подумав, предложила я и тут же представила себе реакцию Мими на чужого ребенка в ее крепости. Впрочем, это не просто ребенок, а девочка, которая хочет дружить с Фрэнком. Возможно, Мими будет так же интересно познакомиться с Фионой, как и мне.



Вечером, уединившись у себя в комнате, я включила компьютер и нашла списки пассажиров, которые выжили и погибли на «Титанике». Мне даже немного стыдно, что я давилась слезами, читая списки. Раньше я никогда не задумывалась об этих людях. Во-первых, несчастье случилось сто лет назад, так что даже выжившие давно умерли. Во-вторых, я видела фильм с Кейт Уинслет и Леонардо Ди Каприо, не поверила их экранной любви, так что, несмотря на шумиху, он меня не зацепил.

А вот список… Просто имена жертв, возраст и место жительства. Он ни о чем не говорил и в то же время был удивительно красноречивым. Только факты. Насколько близко к сердцу ты их принимаешь – твое личное дело. Когда я наконец улеглась в постель, у меня из головы не выходили шестидесятилетняя миссис Мэй Форчун и ее дочери Этель, двадцать восемь лет, Элис, двадцать четыре, и Мейбел, двадцать три. Они выжили. Марк Форчун, шестидесяти четырех лет, и девятнадцатилетний Чарльз погибли.

Ночью меня разбудили звуки рояля. Кто-то играл «Ближе, Господь, к тебе». Я решила, что мне это снится. «Осенний сон» я не помнила, так что мое подсознание выбрало церковный гимн, который у всех на слуху. Закрыв глаза, я увидела мисс Элис Форчун в качающейся на волнах шлюпке. Наверное, она размышляла о том, увидит ли когда-нибудь своего отца и спасется ли ее брат.



Уже потом я задумывалась, не было ли для меня все это безумие с Ксандером своего рода попыткой переставить шезлонги в доме Мими. Нас ничто не связывало, кроме Мими и Фрэнка, и мы бесконечно разговаривали о них с искренностью, невозможной с кем-либо еще. Даже с мистером Варгасом.

По словам Ксандера, их уроки музыки заключались в том, что Мими сидела за роялем, положив руки на колени и глядя в ноты, и рассказывала о себе. Я думаю, отчасти потому, что для такого красавца Ксандер был отличным слушателем. С другой стороны, я объясняю это синдромом случайного попутчика – состояние, хорошо знакомое людям, путешествующим на большое расстояние автобусом, поездом или автостопом. Когда два незнакомых человека вынуждены долгое время сидеть рядом, глядя на белую разделительную полосу или виниловую спинку сиденья впереди, они могут рассказать друг другу больше, чем собирались.

Это касается и незнакомцев, которые лежат рядом, уставившись на стропила под потолком. Так лежали мы с Ксандером, когда он рассказал мне, что Мими в детстве ездила верхом по всему городу, сидя за спиной своего брата Джулиана на сером в яблоках жеребце Зефире. Потом они подросли, и Джулиана начали дразнить в школе. Мими нарисовала на стене сарая мишень и научила брата попадать в цель мячом. Скоро выяснилось, что у него природное дарование. Когда Джулиан камнем выбил зуб дразнившему его мальчишке, Мими взяла вину на себя, хотя была младше, а все дети знали, кто бросил камень. После того случая Джулиана больше никто не задирал, а в старших классах, став питчером, он и вовсе превратился в героя, хотя многие по-прежнему считали, что с ним невозможно разговаривать.

От Ксандера услышала я и такую историю. Мать Мими настояла на том, чтобы Зефир участвовал в похоронной процессии – оседланный, но без всадника, как на похоронах Авраама Линкольна или президента Кеннеди. Мими было так стыдно, что она все похороны просидела на заднем сиденье родительской машины, уронив голову на колени. Во всяком случае, Мими говорила себе, что причина именно в этом.

Еще печальнее был рассказ о том, как Мими позвонила матери несколько месяцев спустя после бегства с похорон из колледжа и много чего еще, чтобы сказать, что все образуется и что она живет в Нью-Йорке.

– Ничего уже не образуется, – сказала ей тогда мать. – Ты что, забыла Джулиана?

Мими сочла это подходящим моментом, чтобы рассказать матери о книге, которую написала в память о брате. Книгу приобрело престижное издательство, и она выйдет осенью. Мими думала, что это хоть немного утешит мать в ее горе, а та сердито спросила:

– Как ты могла? Неужели мы недостаточно страдали?