Бродячее шоу семьи Пайло

– Дело твое. Я пошел, – дальше последовал жест соития, и Дин ушел так же быстро, как появился.

Джейми сменил белье, лег и закрыл глаза. За тонюсенькой стенкой пружины кровати снова заиграли свою музыку.

Что все это такое? Все эти порывы выкинуть что-нибудь сумасшедшее, антиобщественное, шутовское. Его мать была права: дома, в большинстве бесед он искал случая произнести какую-нибудь дурацкую шутку, зачастую с дурным вкусом. И ведь он даже не замечал, что делает это. Теперь вот это новое наслаждение... нет, зависимость – заставлять полную комнату людей смеяться, и не с помощью какого-то особого остроумия или находчивости, а простым дурачеством. На этих презентациях он мог заставить их рассмеяться в любое время, и если его начальник там не присутствовал и не следил, он устраивал из всего собрания клоунаду.

Клоунаду. Клоун.

– Скажи моему члену, что любишь его, – внезапно прогремел через тонкие перегородки голос Дина.

– Я люблю, люблю, люблю твой член, – последовал ответ.

– Не говори со мной, говори с членом! Не смотри на меня. Смотри на член! Называй его Мистер Поршень.

– Я люблю тебя, мистер Поршень. О-о, господи...

Кровать в соседней комнате запротестовала, устроив свое собственное землетрясение. Джейми выругался и включил приемник, прибавил громкость.

"А теперь, старая добрая композиция от Кинкс[3]. Смерть клоуна!"

– Вы прикалываетесь? – хмыкнул Джейми. Он чуть не засмеялся, когда музыка заполнила его комнату. Его взгляд зацепился за коробку в шкафу, освещаемую лишь голубоватым сиянием маленького дисплея приемника. Она звала его, эта коробка, манила его подобно сауроновому кольцу всевластия.

Он не стал сопротивляться. Он погладил жутко пеструю ткань, красные ботинки. Разделся, и...

Костюм сел на него отлично. Идеально. Лучше, чем идеально. Он был создан для этого костюма. Шуршание одежды что-то вдохновляюще шептало ему. Ткань ласкала его кожу, словно нежные любящие прикосновения. Чувство всепоглощающего ликования вкралось в него, защекотало его, заставляя его извиваться и смеяться. Он надел большие красные ботинки. Они обхватили его ноги и были такими удобными. Он был легче воздуха. Он мог сделать обратное сальто по всей комнате, по коридору, спрыгнуть с балкона и приземлиться на бетон, а потом просто запрыгнуть обратно сюда как резиновый мячик.

А зеркало сказало ему, что он выглядит потрясающе, забавно, даже слегка благородно. И зеркало сказало: "Джейми, помоги мне. Они возвращают меня, они хотят всех вернуть. А я больше не хочу быть клоуном, Гонко зол на меня, он хочет..."

Джейми вытаращил глаза на свое отражение, губы которого двигались, когда оно произносило эти слова его собственным голосом. Его умоляющие глаза были полны страха. Он закричал второй раз за эту ночь, выскочил из комнаты в тот самый момент, когда голый Дин вылетел из своей, чтобы узнать, что случилось. Глаза Дина расширились.

– Господни яйца. Что это, черт побери, на тебе надето?

Джейми, перепуганный и потный, стянул с себя рубашку. Ну или попытался это сделать. Рубашка не снималась. Как не снимались штаны или башмаки. Они накрепко прилипли к нему, и, казалось, сопротивлялись, когда он тянул их.

– Слушай, только не психуй... – начал Джейми, но дверь в комнату Дина захлопнулась, и больше в ту ночь из-за стены не долетало никаких звуков.



* * *



Субботнее утро. Дин был выжат как лимон. Эта Джоди была в общем-то классной и довольно-таки горячей, чтобы стать постоянной подружкой, но конечно, она была не Эмили. Никто в целом свете ею не будет. Время от времени он видел Эмили в ее чирлидерской униформе, когда по телевизору показывали игру Мустангов, и всякий раз он едва не плакал.

Джоди умотала на встречу с подружкой, чтобы прогуляться по магазинам, в общем, заняться всякими такими штучками, от которых женщины так тащатся. В этот раз у него не будет драк на парковках с обманутыми мужьями. Еще один плюс, хотя на самом деле с некоторыми из этих чуваков они стали довольно-таки неплохими друзьями, после того как те выпустили немного пара.

Он не обратил внимания на звонок городского телефона, подозревая, что это звонят с работы, но Джейми проснулся и ответил на него. В это утро никакого клоунского костюма, а обдумывать, какого черта все это было, Дину было просто не охота. Ролевые игры с переодеванием были бы понятны, если бы парень пришел домой не один. Вот ведь, никогда на самом деле не узнаешь человека, пока не поживешь с ним, решил он.

Дин остановился у своей двери, услышав, как Джейми от злости повысил голос.

"Откуда вы узнали этот номер? – проорал он в трубку. – Ну хорошо, миссис Рольф. Вы меня раскусили. Я убийца. Я убил вашего сына, ясно? Я натирал его лицо на терке для сыра, пока его крики не стали такими громкими, что от них лопнуло бы стекло, вы это хотели услышать? Потом я переехал его комбайном. Медленно. Я скормил его труп диким свиньям, и они сказали мне, что вкус у него как у дерьма. Я сохранил кости его пальцев, и я держу их в маленькой баночке. Каждое полнолуние я вынимаю их и чешу ими себе промежность. Довольны? А если вы позвоните мне еще раз, я нанесу вам визит следующей. О да, это угроза. Ах, вы записываете все это? Круто. Вот я облажался-то, а? Ну вы прям супер-ищейка. Так и сделайте, и скажите копам, что я передавал им привет. Пока-пока".

Джейми с силой бросил трубку, хлопнул своей дверью и отправился спать дальше.

Дин нахмурился. Он бы солгал себе, если бы сказал, что то, что он только что услышал, не было поводом для беспокойства. Джейми точно придется кое-что объяснить ему, когда он проснется в следующий раз.

– Терка для сыра? – пробормотал он.

Мобильник Дина заиграл Бетховена (концерт со скрипкой ре-мажор – единственное, что он знал из классики). Как всегда он посмотрел на экран в надежде, что там высветилось имя Эмили, но это был всего лишь Поли.

– Чё как? – сказал Дин.

– Мужик, я знал, что у тебя стальные яйца, но блин, у тебя просто титановые яйца.

Дин улыбнулся, довольный – диалог начался хорошо.

– Прикинь, – торопливо продолжал Поли. – Полиция охотится на клоуна, замешанного в жестоком нападении. В новостях, чувак, в интернете. Сейчас прочитаю тебе, что написано в ссылке. Вот зацени-ка, какой-то парень в костюме клоуна избил типа десять человек прошлой ночью, чуть не затоптал там одного чувака насмерть, отправил троих в больницу, разнес несколько машин, и может их там даже было больше одного.

Дин уже не улыбался. Он не мог вспомнить, был ли на Джейми клоунский костюм, когда он зашел к нему? Дин сглотнул, прежде чем заговорить:

– А какое отношение это имеет ко мне и моим яйцам?

– Мужик, дай-ка я расскажу тебе кое-что про твоего соседа.

И Поли рассказал ему все, что знал, а потом все, о чем он догадывался и что подозревал.




* * *



Был уже почти вечер, когда Джейми проснулся снова. Кухня, кофе и может быть ночной клуб. Также он хотел выйти в интернет, заглянуть на страничку любительского театра и узнать, не сможет ли тип вроде него придти и получить роль в какой-нибудь комедии. Дин стоял у окна в одних штанах, и Джейми без особого интереса или тревоги заметил у него в руке бейсбольную биту.

– ЗдорОво, – изобразил Джейми ковбойский акцент, которым они с Дином развлекали друг друга последние пару дней.

– Ладно, давай все пройдет тихо и спокойно, – сказал Дин. – Джоди сейчас отдыхает в моей комнате. Не нужно психовать.

– Что тихо? И зачем психовать?

– Я тебя сдал.

У Джейми заняло примерно полминуты, чтобы слова на самом деле осели внутри его черепа. А когда это случилось, он понял, что это не шутка.

– Что ты сделал?!

– Ладно, "сдал" это, наверное, слегка преувеличено. Но они послали людей поговорить с тобой. Медиков, в основном. Из больницы. Может быть, с ними будут и копы... там как-то сомневались на этот счет.

Дин замялся:

– Не то чтобы я, ну ты понимаешь, как-то особо подчеркнул, что они должны прислать копов, чтобы задержать тебя. Но иногда это бывает необходимо, если пациент не идет добровольно, или кажется неуравновешенным или буйным.

– Пациент? Не идет? Добровольно?

– Эй, давай не будем шуметь. Что до меня? Сомневаюсь ли я лично, что ты вменяем? Ни на секунду. Но с другой стороны, я же не профессиональный врач. И я типа вроде как сказал им, что я никогда на самом деле не видел, чтобы ты проявлял, ну, какую-то там агрессию. Не тогда, когда я был рядом, по крайней мере. Так что сохраняй спокойствие, и все пройдет просто отлично.

"Я сейчас забью этому парню зубы в глотку, – подумал Джейми. – Он покойник. Мертвее не бывает".

Стойка с ножами поймала его взгляд, запела ему песню сирены. Скалка, лежащая на подставке, показалась отличным началом. Он схватил ее. Она так естественно легла ему в руку.

И в этот момент входная дверь распахнулась.





2. ВНИЗУ




Ненавистное деревянное строение изрядно пострадало: взрыв, словно кожу, сорвал с него его потрескавшуюся оболочку, показав секреты его чудовищной плоти, и показав человека, что бессчетные годы был его пульсирующим сердцем, его коварным мозгом, изо дня в день совершая тайные вещи, ужасные вещи, о которых мир сразу за стенами Дома чудес не хочет знать. Еще меньше мир далеко, далеко наверху хочет знать об экспериментах, уменьях и развлечениях этого человека, а также о зачастую живой еще плоти, которую он использует в качестве своих глиняных игрушек. Как не хочет он слышать и крики боли, служащие ему музыкой, которой дирижируют его подрагивающие пальцы. Хозяин Дома чудес, известный некоторым, и как он сам любит, чтобы его называли, под именем "Манипулятор материей". И как же он любит те нервные взгляды, которые они бросают на него украдкой, то, как они спешат убраться с его пути, когда он выходит из этой искореженной деревянной клетки, чтобы насладиться видом плоти, которую, возможно, он однажды использует в своих проектах.

Кое-что в Доме чудес, конечно же, подремонтировали, так как прошел почти год с той ночи, когда Курт в приступе ярости разнес весь цирк, с той ночи, когда их владельца в конце концов вывели из себя, заставили сорвать человеческий облик и начать пожирать все вокруг. Доски были прибиты, трещины замазаны, оставив лишь слабое красноватое свечение кровоточить сквозь узкие щели и трещины, подобно тому как непрошенный свет сочится сквозь прикрытые веки разбуженного спящего. Только случайные шорохи и стоны доносятся до цыган и карликов, спешащих иногда мимо этого грязного места... и конечно же, они говорят себе, что ничего не слышали, и отказываются даже вспоминать, как того или иного их старого знакомого много лет назад послали в этот дом за нарушение какого-то циркового правила, и который так никогда и не вернулся. Есть много чего другого, чем занять ум. Джордж Пайло, брат Курта и новый босс, отдавал теперь здесь приказы, рявкал и выплевывал их как автоматную очередь, делая ударение на каждом щелчками этой ужасной ненавистной плети. Есть работа, которую надо делать, очень много работы: чинить, восстанавливать, чистить, отстраивать. В конце концов, миру нужно то, что будет отвлекать его от насущных проблем и развлекать. Ему нужен цирк.

Вплоть до самых глубин цирка пульсирует нарастающая потребность, нетерпеливость и голод. Тем не менее, как что-то раненое и покалеченное, оно сдерживается, сдерживается, еще не уверенное в собственных силах, в способности бросить вызов трудностям своего ремесла, обеспокоенное предчувствием своей погибели, обеспокоенное тем, что некоторые там наверху знают, что цирк здесь, видели его наготу, не спрятанную за внешним блеском, который затуманил бы их глаза и воспоминания. И оно нервничает. Его коллапс оставил в мире дыру, которая рано или поздно заполнится, их шоу или чьим-то другим. И этот страх тоже терзает цирк, так что с каждым днем работа мало-помалу ускоряется: стучат молотки, лязгают колья для шатров, хлопает, разворачиваясь, заново сотканная ткань, лихорадочно суетятся повсюду ярмарочные крысы, стараясь выглядеть занятыми и избежать плети.

Но цирку нужны циркачи. Шоу, как говорится, должно продолжаться. А смерть в некоторых темных потаенных уголках мира чуть больше, чем неудобство.

Под Домом чудес, рядом с каменной жертвенной плитой, давно уже не используемой, за крышкой из деревянных досок, начинается извилистый туннель, ведущий в истинные недра цирка. Они не так уж далеко, по правде говоря, несмотря на то, что они далеко от взора и разума. Их камни светятся красным и оранжевым. Там, где туннель кончается и начинается каменный пол пещеры, лежит мятой кучей забытая пара мешковатых клоунских штанов. Сиротливо, вполсилы, карманы время от времени волшебным образом наполняются призванным в тщетной надежде на спасение хламом: маленький парашют надувается в попытке поймать порыв горячего ветра; ледоруб бесполезно цепляется за пол, еле-еле полощет белый флаг. Со временем все эти вещи снова растворяются в воздухе.

Хозяина этих волшебных штанов вырвали из них сразу вскоре после того, как он был принесен в это тайное место бывшим владельцем цирка, Куртом Пайло. У Гонко об этом нет воспоминаний. Он помнит только запертый фургон, который раскачивают, чтобы вытряхнуть их, и пронзительный лающий голос Джорджа.

С тех пор и Курт и Гонко бродят по этим туннелям, через лабиринты и катакомбы из камня, который то и дело становится податливым как губка и выгибается вниз прямо под ногами, будто кожа какого-то живого существа. Ибо ничего здесь не является таким твердым или материальным, каким кажется. Нависающие каменные глыбы приходят в движение, превращаясь в миллионы ползущих насекомых, жаждущих вцепиться в тебя, только для того, чтобы потом снова стать похожими на камень. Курт и Гонко избегают, когда могут, жадных рук и воняющего мясом горячего дыхания своих мучителей, чьи формы меняются, но вкусы – нет.

Сейчас Гонко прячется, как он обычно прячется, забившись голым в темный маленький закуток под складчатым козырьком из камня, подальше от глаз хихикающих и рычащих исчадий ада, которые часто рыскают поблизости в поисках развлечения. Курт еще не нашел хорошего места, чтобы прятаться. Каждый день до него доносятся крики Курта, как и шепот, который, кажется, исходит от самого камня. Он шепчет о многих вещах, этот дышащий камень, о многих секретах цирка. Гонко многое узнал. Иногда он посещает сны Джейми. Сны Джейми и других людей, где он с наслаждением пинает мебель в их подсознании и старается устроить столько беспорядка, сколько может. В основном же он видит сны сам, сны о побеге. Он пытался выбраться наружу уже много раз, но это не разрешено, и каждый раз его ловят и делают ему очень-очень больно.

Джордж Пайло злой человек, и всегда им был, и это не секрет. Но еще не придумано такого слова, чтобы описать степень той жгучей смертельной ненависти, что клокочет в венах Гонко подобно лаве, когда он вспоминает, как Джордж запер его и остальных клоунов в обреченном автофургоне в ту ночь. У Гонко туманные и путаные воспоминания обо всем этом, падение из фургона – вот последнее, что он помнит, так что Джордж (насколько Гонко может судить) и есть тот, кого он должен благодарить за то, что он оказался запертым в этой ловушке внизу. Он шипит сквозь зубы и баюкает свои ожоги и раны, обещая себе: он отомстит.

– Гонко. О, Гонко? – знакомый голос, низкий и жизнерадостный, зовет откуда-то из глубин. Эти же слова шепотом повторяют камни, бездумно передразнивая. Щелкающие пасти формируются из нематериальной глины.

Гонко в своем убежище собирается в комок. "Шурх-топ-ширх", – все ближе слышатся прихрамывающие шаги из туннеля справа от него.

– Гонко! Гонко, иди сюда, мы должны поговорить. О многих интересных вещах.

Курт. Тот же жизнерадостный веселый голос, независимо от того, что происходило с ним всего час назад. Также как он звучал бывало в его фургоне, где стол был завален библиями и распятиями. Гонко выглядывает и видит его – худое горбатое почерневшее существо из костей, пластин и когтей. Оно выше, чем обычный человек, но все скрюченное и сгорбленное. На его голове криво прилеплено человеческое лицо, прежнее лицо Курта, с толстыми губами, прикрывающими слишком большие зубы, круглыми румяными щеками, безмятежно улыбающимися глазами. Гонко не отвечает на его зов, пока Курт не произносит:

– ...надо поговорить, Гонко. У меня для тебя потрясающие новости. Для тебя есть задания, там, наверху.

Гонко осторожно садится. Он шепчет в коридор, зная, что камень изогнется и поиграет со звуком, так что будет казаться, что он звучит со всех сторон от Курта.