Брак с Медузой [сборник ]
Часть 40 из 78 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он поежился.
– Холодно стало.
Гип не понял, какую разновидность холода тот имеет в виду, но спрашивать не стал. Он поднялся на ноги.
– Схожу-ка лучше к Джейни. А то еще решит, что я тебя убил.
Джерри молчал, пока Гип не оказался возле двери. А потом произнес:
– Не уверен, похоже, что все-таки убил.
Гип вышел.
Джейни с близнецами сидели в крохотной прихожей. Когда Гип вошел, Джейни шевельнула головой, и близнецы исчезли.
Гип проговорил:
– Я бы хотел, чтобы и они знали.
– Говори, – отвечала Джейни, – они узнают.
Он сел возле нее. Джейни сказала:
– Так ты его не убил…
– Нет. Теперь с ним все будет в порядке, – отвечал Гип, поглядев ей в глаза. – Ему стало стыдно.
Она, словно в шаль, закуталась в мысли. Это было ожидание, отличное от того, к которому он привык, ибо, ожидая, она изучала себя, а не его.
– Вот и все, что я мог сделать. И теперь я ухожу. – Он глубоко вздохнул. – Много дел. Надо разыскать пенсионные чеки. Подыскать работу.
– Гип…
Только в такой маленькой комнатке, только в такой тишине он мог бы услышать ее голос.
– Да, Джейни.
– Не уходи.
– Я не могу остаться.
– Почему?
Задумавшись ненадолго, все просчитав, он сказал:
– Ты являешься частью вашего целого, и я не хочу быть частью от части.
Джейни проговорила:
– У Homo Gestalt есть руки и голова, органы и разум. Но истинным человеком человека делает то, что он выучил на собственном опыте… что заработал. То, чего нельзя получить в раннем детстве; если человеку суждено постичь это, то лишь после долгих трудов и испытаний. А после этого оно становится частью его самого до конца дней.
– Не знаю, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду, что я могу стать частью?.. Нет, Джейни, нет. – Однако от ее улыбки нельзя было укрыться.
– Так какой же частью? – недоуменно спросил Гип.
– Будешь докучливым надоедалой, напоминающим о правилах хорошего тона, – знатоком этики, способным преобразить ее в привычную мораль.
– Тоненьким голоском напоминать вам о правилах хорошего тона. – Он фыркнул. – Приятная участь!
Она притронулась к его руке.
– Сомневаюсь.
Он посмотрел на закрытую дверь в большой зимний сад. А потом сел рядом с ней. Сел ждать.
В стеклянном помещении царила тишина.
Долгое время ее нарушало лишь натруженное дыхание Джерри. Но вдруг прекратилось и оно, когда что-то случилось, что-то – проговорило!
Проговорило еще раз.
Добро пожаловать.
Безмолвный голос. A за ним второй, тоже безмолвный, но все же другой: Это новенький. Здравствуй, малыш!
И третий: Ну, здорово, здорово, наконец-то! А мы уже боялись, что ты так и не сумеешь родиться.
Ты не мог не родиться. Новичков не было так давно…
Джерри прижал ладонь ко рту. Глаза его округлились. Разум его наполнился приветственной музыкой. Он ощущал теплоту, радостный смех и мудрость. В них было и знакомство, ибо каждый голос принадлежал конкретной личности; понятное ощущение какого-то подобия статуса или ранга, и точное место, и ощущение физического положения. И все же, в терминах амплитуды, между голосами не было никакой разницы. Все они были здесь или, по крайней мере, находились на равном удалении.
Это был счастливый и лишенный страха союз, разделенные с Джерри потоки юмора, удовольствия, взаимного общения и общего достижения. И все пронизывала одна фраза: добро пожаловать, добро пожаловать.
Все они были молоды и свежи, пусть и не столь юны, как сам Джерри. И молодость эта ощущалась в силе и упругости мысли. Впрочем, воспоминания некоторых отдавали стариной в рамках истории человечества, однако всем им далеко было до вечности, они были юны и бессмертны.
Был среди них и тот, кто напел однажды мелодию папаше Гайдну, и тот, кто представил Уильяма Морриса семейству Россетти. И словно собственными глазами Джерри увидел Ферми, склоняющегося над следом, оставленным на фотопластинке делящимся ядром, и девочку Ландовскую, слушающую клавикорды, придремавшего Форда, вдруг увидевшего свой конвейер: цепочку людей возле поточной линии.
Задать вопрос значило получить ответ.
– Кто ты?
– Homo Gestalt. Я один, часть; принадлежность…
– Добро пожаловать.
– Почему раньше вы ничего не говорили мне?
– Ты не был готов. Не был закончен. Что представлял собой Джерри до встречи с Дином?
– A что изменилось теперь… дело в этике? Это она завершила меня?
Этика, слишком простое слово. Но да, да… множественность является нашей первой характеристикой; единство – вторая. И как твои части знают, что являются частями тебя, так и ты должен понимать, что все мы – части человечества.
И Джерри понял в этот момент, что позорные для него поступки, каждый по отдельности, были поступки, которые люди могут совершать в отношении других людей, но не должны совершать. И проговорил:
– Я был наказан.
– Ты был в карантине.
– Так что же, неужели вы… мы… ответственны за все свершения человечества?
– Нет! Мы в доле. Мы и есть человечество!
– Человечество пытается убить себя.
(Волна удивления, высшая, радостная уверенность.)
– Так может показаться сегодня, на этой неделе. Но с точки зрения истории расы… Пойми, новичок, атомная война – всего лишь рябь на великом водном просторе Амазонки!
Их воспоминания, представления и знания хлынули в память Джерри, и он наконец понял их природу и предназначение; и понял, почему усвоенная им этика является слишком мелкой и узкой концепцией. Ибо здесь наконец властвовала сила, неспособная развращать; ибо подобное проникновение в суть вещей невозможно использовать в собственных целях или против кого-то. Он узнал, почему и как существует род людской, беспокойный и изменчивый, освященный прикосновением своей великой судьбы. Он увидел, как умирают тысячи, ради того чтобы благоденствовали миллионы. Был здесь и руководитель, маяк, во времена опасности для всего человечества; был и Хранитель, Известный всем людям – не как внешняя сила или внушающий страх Страж небесный, но веселое существо, наделенное человеческим сердцем и почтением к собственному человеческому происхождению, от которого исходил запах пота и свежевспаханной земли, а не вялый аромат святости.
И Джерри увидел себя атомом во Вселенной, а свой Gestalt – молекулой. А рядом другие, другие… клетки среди клеток, увидел общий контур того, чем с радостью однажды сделается человечество.
И он почувствовал, как крепнет в нем священный трепет и почитание, признав в нем присущее человеку качество – уважение к себе самому.
И он простер руки, и слезы хлынули из его странных глаз.
– Спасибо, – вымолвил он, обратившись к голосам. – Спасибо, спасибо.
И в смирении занял предуготованное ему в мире место.
1952 г.
Брак с Медузой
Глава первая
– Холодно стало.
Гип не понял, какую разновидность холода тот имеет в виду, но спрашивать не стал. Он поднялся на ноги.
– Схожу-ка лучше к Джейни. А то еще решит, что я тебя убил.
Джерри молчал, пока Гип не оказался возле двери. А потом произнес:
– Не уверен, похоже, что все-таки убил.
Гип вышел.
Джейни с близнецами сидели в крохотной прихожей. Когда Гип вошел, Джейни шевельнула головой, и близнецы исчезли.
Гип проговорил:
– Я бы хотел, чтобы и они знали.
– Говори, – отвечала Джейни, – они узнают.
Он сел возле нее. Джейни сказала:
– Так ты его не убил…
– Нет. Теперь с ним все будет в порядке, – отвечал Гип, поглядев ей в глаза. – Ему стало стыдно.
Она, словно в шаль, закуталась в мысли. Это было ожидание, отличное от того, к которому он привык, ибо, ожидая, она изучала себя, а не его.
– Вот и все, что я мог сделать. И теперь я ухожу. – Он глубоко вздохнул. – Много дел. Надо разыскать пенсионные чеки. Подыскать работу.
– Гип…
Только в такой маленькой комнатке, только в такой тишине он мог бы услышать ее голос.
– Да, Джейни.
– Не уходи.
– Я не могу остаться.
– Почему?
Задумавшись ненадолго, все просчитав, он сказал:
– Ты являешься частью вашего целого, и я не хочу быть частью от части.
Джейни проговорила:
– У Homo Gestalt есть руки и голова, органы и разум. Но истинным человеком человека делает то, что он выучил на собственном опыте… что заработал. То, чего нельзя получить в раннем детстве; если человеку суждено постичь это, то лишь после долгих трудов и испытаний. А после этого оно становится частью его самого до конца дней.
– Не знаю, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду, что я могу стать частью?.. Нет, Джейни, нет. – Однако от ее улыбки нельзя было укрыться.
– Так какой же частью? – недоуменно спросил Гип.
– Будешь докучливым надоедалой, напоминающим о правилах хорошего тона, – знатоком этики, способным преобразить ее в привычную мораль.
– Тоненьким голоском напоминать вам о правилах хорошего тона. – Он фыркнул. – Приятная участь!
Она притронулась к его руке.
– Сомневаюсь.
Он посмотрел на закрытую дверь в большой зимний сад. А потом сел рядом с ней. Сел ждать.
В стеклянном помещении царила тишина.
Долгое время ее нарушало лишь натруженное дыхание Джерри. Но вдруг прекратилось и оно, когда что-то случилось, что-то – проговорило!
Проговорило еще раз.
Добро пожаловать.
Безмолвный голос. A за ним второй, тоже безмолвный, но все же другой: Это новенький. Здравствуй, малыш!
И третий: Ну, здорово, здорово, наконец-то! А мы уже боялись, что ты так и не сумеешь родиться.
Ты не мог не родиться. Новичков не было так давно…
Джерри прижал ладонь ко рту. Глаза его округлились. Разум его наполнился приветственной музыкой. Он ощущал теплоту, радостный смех и мудрость. В них было и знакомство, ибо каждый голос принадлежал конкретной личности; понятное ощущение какого-то подобия статуса или ранга, и точное место, и ощущение физического положения. И все же, в терминах амплитуды, между голосами не было никакой разницы. Все они были здесь или, по крайней мере, находились на равном удалении.
Это был счастливый и лишенный страха союз, разделенные с Джерри потоки юмора, удовольствия, взаимного общения и общего достижения. И все пронизывала одна фраза: добро пожаловать, добро пожаловать.
Все они были молоды и свежи, пусть и не столь юны, как сам Джерри. И молодость эта ощущалась в силе и упругости мысли. Впрочем, воспоминания некоторых отдавали стариной в рамках истории человечества, однако всем им далеко было до вечности, они были юны и бессмертны.
Был среди них и тот, кто напел однажды мелодию папаше Гайдну, и тот, кто представил Уильяма Морриса семейству Россетти. И словно собственными глазами Джерри увидел Ферми, склоняющегося над следом, оставленным на фотопластинке делящимся ядром, и девочку Ландовскую, слушающую клавикорды, придремавшего Форда, вдруг увидевшего свой конвейер: цепочку людей возле поточной линии.
Задать вопрос значило получить ответ.
– Кто ты?
– Homo Gestalt. Я один, часть; принадлежность…
– Добро пожаловать.
– Почему раньше вы ничего не говорили мне?
– Ты не был готов. Не был закончен. Что представлял собой Джерри до встречи с Дином?
– A что изменилось теперь… дело в этике? Это она завершила меня?
Этика, слишком простое слово. Но да, да… множественность является нашей первой характеристикой; единство – вторая. И как твои части знают, что являются частями тебя, так и ты должен понимать, что все мы – части человечества.
И Джерри понял в этот момент, что позорные для него поступки, каждый по отдельности, были поступки, которые люди могут совершать в отношении других людей, но не должны совершать. И проговорил:
– Я был наказан.
– Ты был в карантине.
– Так что же, неужели вы… мы… ответственны за все свершения человечества?
– Нет! Мы в доле. Мы и есть человечество!
– Человечество пытается убить себя.
(Волна удивления, высшая, радостная уверенность.)
– Так может показаться сегодня, на этой неделе. Но с точки зрения истории расы… Пойми, новичок, атомная война – всего лишь рябь на великом водном просторе Амазонки!
Их воспоминания, представления и знания хлынули в память Джерри, и он наконец понял их природу и предназначение; и понял, почему усвоенная им этика является слишком мелкой и узкой концепцией. Ибо здесь наконец властвовала сила, неспособная развращать; ибо подобное проникновение в суть вещей невозможно использовать в собственных целях или против кого-то. Он узнал, почему и как существует род людской, беспокойный и изменчивый, освященный прикосновением своей великой судьбы. Он увидел, как умирают тысячи, ради того чтобы благоденствовали миллионы. Был здесь и руководитель, маяк, во времена опасности для всего человечества; был и Хранитель, Известный всем людям – не как внешняя сила или внушающий страх Страж небесный, но веселое существо, наделенное человеческим сердцем и почтением к собственному человеческому происхождению, от которого исходил запах пота и свежевспаханной земли, а не вялый аромат святости.
И Джерри увидел себя атомом во Вселенной, а свой Gestalt – молекулой. А рядом другие, другие… клетки среди клеток, увидел общий контур того, чем с радостью однажды сделается человечество.
И он почувствовал, как крепнет в нем священный трепет и почитание, признав в нем присущее человеку качество – уважение к себе самому.
И он простер руки, и слезы хлынули из его странных глаз.
– Спасибо, – вымолвил он, обратившись к голосам. – Спасибо, спасибо.
И в смирении занял предуготованное ему в мире место.
1952 г.
Брак с Медузой
Глава первая