Божественный театр

Но, возможно, «быть собой» – это тоже сила? – неожиданно подумалось Катти. И когда она просыпается в человеке, его перестает страшить что бы то ни было – и люди, и их языки?… Все, что угрожало прежде, отступает, обескураженное, чуя эту силу и не зная, как ее побороть?



Корхис, во всяком случае, отступил.

Катти улыбнулась собственным мыслям.

И тут, перебив их, в номер снова постучали, и весьма настойчиво.

Другой голос – теперь уже старого Дракона – сварливо потребовал ее на выход.

Предстояла репетиция. На которой никак не обойтись было без чудесного гамадуна, распахнувшего перед Катти двери в будущее…

Спустя некоторое время она сидела в амбаре на Складской улице и, затаив дыхание, следила за тем, как Князь-Волчок снова творит чудеса – на этот раз на сцене, с рыжеволосой Пиви Птичкой, девицей хмурой и замкнутой, одна походка которой губила на корню роль веселой «красотки из Дангина».

Для начала он сумел Пиви рассмешить.

Бойкий «слуга Мариль» стал подкрадываться к стоявшей к нему спиной «красотке» с такими забавными ужимками, что от смеха не смогла удержаться вся труппа. Дракону его кривляние не понравилось было, и он хотел уже одернуть нового комика, но тут Пиви обернулась. И, увидев перепуганную гримасу, которую скорчил Волчок, неожиданно прыснула.

Под общий хохот Дракон поднял брови и… промолчал.

Когда же под звуки гамадуна Волчок пустился с Пиви в пляс – а танцевал он так лихо, что ногами невольно подрыгивали все, – у девицы заблестели глаза и в движениях появилась даже некоторая игривость.

Актеры-мужчины присвистнули. Папаша Муниц одобрительно крякнул. Такой Пиви Птичку еще ни разу не видали…

Новый комик, несомненно, оказался находкой. Перед его напором устоять было невозможно. Гримасы и ужимки хотелось повторять. Он смог растормошить не только Птичку, но всех до единого актеров. И репетиция прошла с таким блеском, что старый Дракон впервые в жизни задумался о гастролях «Божественного» театра в столице…





* * *


Капитан Хиббит тоже был доволен. Все шло как надо.

Предыдущий комик, Дони Кот, получив письмо от «мецената», освободил место в труппе вовремя и с великой радостью. Монтальватцы на такую удачу надеялись, но не слишком – поэт вполне мог оказаться охотником за универсусом, не вычисленным до сих пор магом, и попросту проигнорировать плывущее в руки «счастье». Но он таки оказался поэтом, и за дальнейшую судьбу его беспокоиться не следовало. Издание сборника стихов и материальная поддержка Дони были обеспечены.

Проситься на освободившееся место квейтанскому разведчику не пришлось. Папаша Муниц «нашел» его сам, на что, собственно говоря, Кароль и рассчитывал, три дня подряд разыгрывая комические представления в трактире, перед старым другом антрепренера.

Приведен в театр хозяином – уже меньше подозрений…

Хотя соперники и так, похоже, дремали. Никто не бросал на нового комика настороженных взглядов и не следил ревниво за тем, что именно и с какой целью берет он в руки. Никто не проявлял и усиленного внимания к театральному реквизиту и чужим вещам. Как будто все уже давно всё обшарили, ничего не нашли и ждали теперь счастливого случая. Как надлежало ждать его и самому капитану. По каковой причине он тоже не усердствовал в поисках, а занимался, в основном, тем, что пытался найти подход к Папаше Муницу. Со всеми остальными уже успел сойтись коротко, даже Кобра начала ему улыбаться, а вот Дракон…

Старик был на редкость недоверчив и подозрителен. Свой личный фургон запирал на три замка. Сундучок с самым ценным имуществом, где хранились заодно театральные сборы, всегда держал при себе. И капитан Хиббит сильно сомневался в том, что кому-то из соперников хоть раз удалось сунуть туда нос. Замки для магов, конечно, не преграда, фургон еще можно осмотреть, пока хозяин спит в гостинице или следит за спектаклем. Но сундучок… Находясь под постоянным присмотром – если не самого Дракона, то его жены, он был, пожалуй, единственным местом, где неуловимый универсус мог оставаться вне досягаемости.

Приручить старого Дракона, то бишь втереться к нему в доверие настолько, чтобы получить возможность заглянуть в сундучок, казалось делом нелегким. Практически подвигом. И времени, похоже, требовало немало. Но капитана никто не торопил. Поэтому рискованных попыток забраться куда не следует он пока не предпринимал, ненавязчиво обхаживал старика и комедианствовал с легким сердцем. Испытывая нешуточное желание сделать из убогого балагана настоящий театр…

Соперники меж тем дремали не все.





* * *


Вечернее представление «Красоток из Дангина» было уже отыграно и на тихий Байем сошла упоительно теплая и светлая двулунная ночь, когда в некоем мире, весьма далеком от королевства Нибур и самой Ниамеи, встрепенулся вдруг и повернул голову к хозяину огромный вещий ворон.

– Р-Раскель, – каркнул он с насеста, вбитого в землю перед шатром.

В этом далеком мире был день, и хозяин, смуглый горбоносый старик с длинными седыми кудрями, сидел у входа в шатер на деревянном табурете, покуривая трубку и задумчиво перебирая страницы лежавшей на коленях старинной книги. Глаз на ворона он не поднял, лишь, вынув трубку изо рта, бесстрастно уронил:

– Слушаю.

Вещая птица вытянула шею и внезапно заговорила иначе, голосом молодым и звонким, ничуть не похожим на воронье карканье:

– Баро шэро, Раскель приветствует тебя.

– И я приветствую тебя, чаво, – ответил старик.

– В добром ли ты здравии, отец?


– В добром, благодарю.

– Это хорошо. Мне нужен твой совет.

Старик оторвался от книги. Поднял голову, окинул отстраненным взглядом просторную зеленую долину перед собой, раскинутые в ней пестрые шатры, пасущихся в отдалении лошадей и убеленные снегом горные вершины на горизонте.

– Слушаю, сынок.

– Вокруг Налачи Бахт в последнее время творится неладное, отец. Боюсь, мы можем ее потерять.

– Не бойся. Что именно неладное?

– Я чую постоянное присутствие тех странных людей, которые хотели выкупить ее у нас. Дыхание чужой магии…

– Об этом ты уже говорил.

– Да. И беспокоит меня другое. В театре появился новый актер. Он мне не нравится.

– Он тоже маг?

– Как будто нет.

– Тогда в чем причина?

– В его… глазах, отец. У него взгляд, как… у кого-нибудь из наших, собравшегося по цыганскому делу.

– И это все?

– Все. Но мне он не нравится. Ты знаешь, я всегда чувствую опасность.

– Думаешь, этот гаджё тоже ищет Налачи Бахт?

– Вроде бы нет. И все же мне стало тревожно за нее.

– Погоди…

Старик несколько раз пыхнул трубкой, размышляя. Потом сказал:

– Доверимся твоему чутью, сынок. Действуй… бери все в свои руки. Как обычно.

– Хорошо, – с явным облегчением отозвался молодой аркан устами вещей птицы. – Мне вернуться потом обратно в табор? Или продать Налачи Бахт здесь, в Нибуре?

– Вернись в табор. Удачи тебе, Раскель.

– Спасибо, баро. И тебе удачи.

Вещий ворон умолк и нахохлился.

Вожак племени арканов снова принялся листать книгу.

Раскель в мире Ниамея взглянул на озаренные розовым и зеленоватым сиянием небеса, где неторопливо подбиралась к Факелу Львица.

Близилось двойное полнолуние. Лучшая пора для колдовских дел. И потому имело смысл не спешить, а выждать несколько дней. Старику легко говорить: «Не бойся». Сердце же упорно твердило молодому аркану, что на сей раз завладеть Налачи Бахт – Дурной Удачей – будет делом далеко не простым…





Глава 6




«…Думай не о себе, думай о мире», – писал высокочтимый пророк Маргил, – «ибо для чего и нужно совершенство твое, как не для служения миру, в который ты призван?»

Трудно не согласиться, думала Пиви Птичка, с трудом разбирая буквы в полумраке кулис. Если бы еще мир соблаговолил объяснить, для чего ты в него призван! Вот вопрос, на который даже пророки не в силах дать убедительный ответ…

«Пусть тебе и случилось содеять зло», – продолжал ниамейский мудрец, – «что за польза в вечном покаянии? Вновь и вновь возвращаясь к содеянному, душа твоя вновь и вновь обращается ко злу. Ты бесконечно размышляешь о нем, и это повергает тебя в уныние. Жизнь становится горька для тебя и полна несчастий. Так своим унынием ты умножаешь печали мира».

Что ж, возможно, и это верно. Но… Каков мир, таковы, надо полагать, и живущие в нем. Может быть, на самом деле это его печали умножают наше уныние?…

Пиви бросила короткий взгляд на сцену, где, словно в подтверждение ее мыслей, добродушный Титур Полдень в роли корыстного отца принуждал в этот миг прекрасную Талу Фиалку в роли несчастной Исетты к браку с богатым злодеем Аглюсом Вороном.

Времени до выхода хватало – Фиалке предстоял еще длинный монолог, сопровождаемый потоками слез. И Пиви снова уткнулась в книгу.