Боташка

— Знаешь, Джон был лучшим, что у меня было, — прокомментировала Хукер. — Он привлекательный, умный, у него приятный голос. Я думала, вы будете хорошей парой.

— Спасибо, что думаешь обо мне, но…

Хукер подняла руку.

— Нет. Шпиц, думаю, ты не понимаешь.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— Я знаю, что ты с Бексом не по-настоящему.

Я пыталась сохранить нейтральное выражение лица, но сомневаюсь, что мне это удалось.

— Если бы вы были вместе, ты сказала мне раньше. К тому же, ты бы так не нервничала рядом с ним.

Судя по всему, она знает об этом.

Хукер приподняла бровь.

— Итак, готова признаться? Сделай это, и я позволю тебе сорваться с крючка. Мы больше никогда не будем об этом говорить.

Да, и снова вернемся к свиданиям вслепую? Не выйдет, meine Freudin (прим.: в пер. с нем. Моя подруга).

Я встретила ее взгляд и уверенно ответила:

— Говоря бессмертными словами Дарта Вейдера, меня беспокоит недостаток веры. Не в чем признаваться. Я с Бексом. Конец истории.

Она вздохнула.

— Хорошо, но ситуация ухудшится, не успев стать лучше. Потом не говори, что я не предупреждала.

И все действительно стало еще хуже.

Во время обеда Хукер предприняла вторую попытку.

В лице Бадди Марккоркла — второкурсника в галстуке с Могучей мышью (прим.: персонаж одноименного мультфильма студии 20th Century Fox) и апатичным взглядом наркомана. А еще он был помешан на руках.

— Вау, у тебя такие сильные руки. Как у мужчины, — были первые слова, которые он сказал мне. Хукер позаботилась о том, чтобы я не смогла убежать, перебивая каждый раз, когда я пыталась прекратить разговор, и блокируя выход своим телом. Обеденный перерыв у Бекса был в другое время, и она этим воспользовалась. Десять минут от обеда, и Бадди уже измеряет, сжимает и даже нюхает мои пальчики, отмечая длину и округлость каждого.

Но Бадди и его фетиш на пальцы — ерунда по сравнению с увлечением Террелла Фейнберга самим собой. Парень был великолепен: шелковистые каштановые волосы, идеальные зубы, потрясающее тело. И он знал это. Целых двадцать минут Террелл не переставая говорил о себе и не задал мне ни одного вопроса. Хукер снова была на посту, поэтому мне пришлось сидеть и терпеть заставляющие думать аргументы Террелла по поводу американских/европейских средств для ухода за волосами. Его голос был за последние. Я знала, что его фамилия в переводе с немецкого означает «прекрасный город», но на любом языке сочетание Террелл Файнберг должно переводиться как «Большеголовый».

Оба парня отступали, как только я говорила, что мы с Бексом пара. Но я начала чувствовать себя подавленной. Почему они о нас еще не знают? После тщательного их осмотра до меня дошло: парень из колледжа, наркоман и парень, который не видел ничего, кроме своего собственного отражения.

Отлично сыграно, Хукер. Отлично.

Бекс провожал меня до каждого кабинета, держа за руку — мою руку! Но вскоре стало понятно — Хукер, как и следовало ожидать, это не впечатлило. Она наблюдала за нами, отслеживала наши движения, как хищная птица. Иногда я видела, как из класса появляется ее голова, чтобы закатить глаза. В следующий раз, когда мы с Бексом проходили мимо, она качала головой или вздыхала, долго и громко, что мы услышали.

Дожидаясь Бекса у шкафчика, я думала над тем, что еще можно сделать. И тут из-за шкафчиков вышла Хукер. Я нахмурилась. Она пожала плечами, весь ее вид говорил: «Я ведь предупреждала».

Бекс присоединился ко мне, казалось, его это забавляло.

— Почему такое выражение лица?

— Ничего особенного, — ответила я. — Хукер только что подослала мне для проверки трех парней, чтобы подтвердить, что наши отношения фальшивые.

— Кто-нибудь заинтересовал? — спросил он.

— Очень смешно, — пробормотала я в ответ, у меня все это в голове не укладывалось.

Вспомнив про Хукер, я схватила Бекса за руку. Пока нельзя было сказать точно, но казалось, будто она издевается. Бекс прав. Потребуется нечто большее, чем просто держаться за руки. Бросающий вызов наклон головы Хукер прояснил это. Если мы не убедим ее до конца дня, все пропало. Пришло время повышать ставки.

— Бекс, — сказала я, повернувшись к нему лицом. Безумие привело мой разум в единственное место, которое я никогда не позволяла ему зайти — просто не могла позволить зайти. — Не мог бы ты подойти сюда? Думаю, нужны радикальные меры.

— Конечно, конечно, Сэл.

Он оттолкнулся от шкафчиков и встал передо мной.

— Что ты имеешь в виду?

Неважно, смелостью это было или глупостью, но я собиралась рискнуть. Если бы мое отчаянно бьющееся сердце могло продержаться еще немного. В коридоре всегда так много людей? Я не могла поверить, что на самом деле делаю это.

Встретив его взгляд, я выдавила:


— Готов сделать официальное заявление?

Бекс усмехнулся, и одного вида этого знакомого выражения лица, взгляда тех глаз, которые я любила всегда, было достаточно, чтобы укрепить мою решимость.

Потянувшись, я не дала себе времени на раздумья.

В следующее мгновение мои губы были на его. Встреча, чувство, радость в момент, который я не надеялась, но всегда верила, что произойдет. Я знала — Бекс удивлен, это чувствовалось в скованности его плеч, плотно зажатых губах, но это не имело значения. Я целовалась с Бексом, моим лучшим другом, моим Ханом Соло, моим единственным. Это лучший момент в моей жизни. Я была уверена, лучше уже быть не может.

Но потом Бекс начал целовать меня в ответ.

Руки Бекса обвились вокруг моей талии, губы направляли мои. Он превратился из пассивного пассажира в полноценного проводника. Я ахнула, когда Бекс откинул меня на свою руку, и в поцелуе почувствовала его улыбку. Ему удавалось удерживать меня на весу, пальцы моих ног скользили по полу. Я была счастлива, что он ведет. Целовался этот парень не просто здорово, а мастерски. Что касается первых поцелуев, то это был просто коронный номер.

Но больше всего мне запомнилось не то, как заместитель директора Мэтлок свистнул и оторвал нас друг от друга, назначив мне и Бексу отбывать наказание после занятий. По отдельности, разумеется. И не то, как после его ухода подошла Хукер, и, положив руку на мое плечо, сказала:

— Думаю, ты не шутишь. Отдаю его тебе, Шпиц. От этого поцелуя даже у меня поджались пальцы на ногах.

Даже если он все еще видел во мне Сэл — свою подругу, которая была замечательной, но не годилась на роль девушки. Запомнилась вещь, которую я бы взяла с собой, чувство, которое бы закупорила и держала в кармане, если смогла, было: Бекс поцеловал меня, словно все это было по-настоящему.

Г

лава

8

Объятья.

Руки.

Поцелуи в то местечко, которое сейчас я называю «точкой Бекса».

Следующие несколько дней пронеслись подобно вихрю. К пятнице я просто старалась держать себя в руках. Одной лишь мысли о том, что у Бекса есть неофициальная «точка» на моем теле, было достаточно, чтобы вызывать у меня головокружение. Вернулась его трехдневная щетина, сегодня вечером должна была состояться игра, поэтому у Бекса словно крылья выросли. А я? Каждый раз, когда он ко мне прикасался — Господи, каждый раз, когда он смотрел на меня, я чувствовала смущение. То, как он смотрел на меня в последнее время, можно было расценивать как преступление. Бексу с легкостью удавалось имитировать чувства. Интимные взгляды, нежные ласки, тайные улыбки… Если даже его футбольная карьера пойдет ко дну, это будет действовать всегда.

Чем больше времени я проводила со своим новым Ф.Б.Ф., тем сложнее было отличать факты от вымысла.

Прямо как сейчас.

Он шел со мной на немецкий, моя рука была зажата в его, как будто мы ходили так уже много лет. Я не могла не думать о том, как идеально совпадают наши руки.

Сегодня все — даже Хукер, знали, что мы пара. Я так и осталась Шпиц — странной девчонкой, которая ругалась на немецком, когда серьезно расстраивалась или злилась. А он так и был Бексом — футбольным феноменом, притворяющимся, будто не замечает, как девушки бросают на него томные взгляды. Думая, что я их не замечаю (но я замечала!). Несмотря на все это, наша пара была настоящей. Им просто это не нравилось. Флиртовать с Бексом было нормой для них, потому что они думали, меня можно легко сместить. И что в любой день Бекс осознает свою ошибку и бросит меня. Они думали, что могут рассорить нас с помощью короткой юбки, украдкой брошенного взгляда, или хорошо уложенных волос. И это расстраивало.

Во-первых, можно мне немного сестринской солидарности, пожалуйста? И, во-вторых, что за ерунда со всеми творится? Суть плана состояла в том, чтобы убедить людей, но я не думала, что все пройдет так хорошо. Разве никто не понимал? Это не по-настоящему! Бекс делал все эти «бойфрендовские штучки» просто для галочки. Это была лишь игра.

А что еще важнее, разве я сама не понимала этого?

Когда он посмотрел на меня, поднял мою руку и запечатлел душещипательный поцелуй на костяшках моих пальцев, ответ смущал не меньше, чем сам вопрос.

Господи, какой же я была идиоткой!

— Увидимся на собрании, — сказал Бекс, обеспокоенно глядя на меня. — Не волнуйся, хорошо? Если он оскорбит тебя, я не посмотрю на то, что он полицейский, и врежу ему по лицу.

Покалывание, пробежавшее по моей руке, на мгновение лишило меня слуха, поэтому сказанное им не доходило до меня, пока я не вошла в класс (на этот раз рано), не села и не нашла Хукер, на ее лице была написана та же озабоченность.

— Все закончится, оглянуться не успеешь, ― сказала она. — Вам двоим, возможно, даже не придется разговаривать. Он будет слишком занят тем, что все остальные будут целовать его задницу.

Прежде чем я успела спросить, что она имеет в виду, раздался голос по внутренней связи.

— Учащиеся старших курсов, пожалуйста, явитесь в аудиторию на сегодняшнее собрание по борьбе с преступностью. Мы позовем студентов младших курсов в ближайшие несколько минут, а потом второкурсников и первокурсников.

Я закрыла глаза.

— Что? Только не говори мне, что ты забыла! Шпиц, ты боишься этого дня.

Она была права. Обычно я все планировала заранее и в дни собраний притворялась «больной». Моя несвоевременная забывчивость показала, насколько отвлекающей была ситуация с Бексом и планом Ф.Б.Ф. Я собиралась сказать Мисс Вега, что больна — идея про спазмы в животе была придумана совсем недавно, но все равно была достаточно правдоподобной. Она, вероятно, разрешила бы мне уйти с собрания и пойти к медсестре.

Но тогда это бы значило, что я позволила ему напугать себя.

Чего я не могла — не должна была допустить. Отпроситься — это одно, но прятаться в медпункте, пока он хорохорится перед моими сверстниками, было проявлением трусости.

Оставалось только одно.

— Scheisse (прим.: с немецкого Дерьмо), ― выругалась я.

— Scheisse, ― согласилась Хукер. — Твой отец — совершеннейший scheisse с головой, полной scheisse. Он — один большой кусок scheisse со значком.

Я выдавила из себя улыбку, но она задержалась недолго.