Большая игра

— Есть все, но мы все равно друг друга почти все покусываем, следим, чтобы никто выше других не оказался либо новых чтоб не занесло. — Рудин опять привычным жестом потер переносицу. — А что говорить про остальных? Они там, где-то внизу. И их уже сотни, а под ними тысячи. И все смотрят наверх, все хотят выше, ближе к нему, ближе к власти, к солнцу, мать его… Если ты хоть с кем-то своими идейками поделишься, то тебя тут же сольют. Знатное место освободится, — он усмехнулся, — жаль, у меня зять не по этой части, а то можно было бы пристроить.

Посмотрев на опешившего Тукая, Рудин захохотал. Тукай несколько мгновений внимательно смотрел на него, пытаясь понять степень искренности этого веселья, а потом встал и протянул Рудину руку.

— Спасибо, Ваня. Спасибо, что выслушал. И спасибо, что ответил. Я тебя понял, похоже, выбора особого у нас нет.

— Ну, Алексей, у нас в стране уже давно выбора нет. Правда, и мы с тобой к этому делу руку тоже приложили. Так что грустить теперь поздно, поезжай-ка ты отдохни…

Иван Андреевич проводил своего приятеля до самой двери, крепко пожал протянутую на прощание руку. Когда дверь за министром захлопнулась, Рудин некоторое время стоял посреди огромного кабинета, раскачиваясь с пятки на носок, потом повернулся к своему рабочему столу и долго пристально смотрел на портрет президента, висевший прямо над его креслом. Лицо Рудина неожиданно погрустнело, стало задумчивым и печальным. В конце концов он горестно вздохнул и, вызвав секретаря, попросил принести ему еще кофе.

Самолет министра обороны быстро набирал высоту. Тукай мрачно смотрел в иллюминатор на стремительно удаляющуюся землю. Из-за горизонта показались вечно белые заснеженные вершины родных ему с детства Восточных Саян. Формально министр прилетал на свою малую родину, чтобы проконтролировать проведение учений «Снежный барс — 2020», учения прошли, как и было положено, без нареканий. Условный противник был вероломен, условные наши были быстры и тактически грамотны. В общем, каждый достойно выполнил свою миссию, извалявшись по уши в грязи и расстреляв тысячи холостых патронов. Если бы успешность проведения учений можно было повторить в настоящей войне, то и проигранных войн бы не было, ведь в каждой армии мира «наши» всегда должны победить. Но если не будет проигравших, то кто же тогда выиграет? Ведь у тех, кто окажется по другую сторону фронта, у них тоже будут свои «наши». «Что за бред в голову лезет?» — Тукай поудобнее устроился в широком кресле, он никогда не любил абстрактных размышлений на неопределенные темы. Долгие годы руководства Министерством обороны и работы под началом президента позволили ему принять за основу одно очень простое правило, знакомое любому человеку в погонах. Этому правилу он всегда следовал и старался не усложнять жизнь поиском чего-то нового.

Приказ командира должен выполняться беспрекословно. Так всегда действовал сам Тукай, такого же отношения он требовал от подчиненных. Командир был у него уже много лет один, какую бы он сам должность ни занимал, других авторитетов, кроме нынешнего президента, Тукай не признавал. И вот впервые за долгие годы, более того, впервые в жизни он был не согласен с президентом, но хуже всего, что это несогласие не позволяло ему, как прежде, выполнять все приказы своего командира. Быстро, решительно. Без долгих размышлений до и после выполнения. Именно за это президент ценил Тукая, и именно поэтому Тукай был в ближайшем окружении президента уже столько лет.

Но теперь командир вдруг решил уйти на покой, и приказы будет отдавать кто-то другой, причем этот кто-то никаких симпатий не вызывал. Ни один премьер, ни один глава президентской администрации никогда не смел вмешиваться в дела Тукая. Все знали о его доверительных отношениях с президентом. Жамбаев же церемониться наверняка не станет, не тот человек, не тот характер.

— Бросить все к чертям собачьим да уйти на покой. — Министр задумчиво потер гладко выбритый подбородок.

Охота, рыбалка, внуки, может, и не так скучно будет, как Рудин пугает? Все уже в жизни сделано, все достигнуто, а выше головы не прыгнешь. Когда-то где-то в глубине души теплилась маленькая надежда, что именно его, Тукая, верного соратника президента, тот сделает своим преемником. Но ей не суждено было сбыться. А жаль… ведь преемником он был бы неплохим. И именно преемником, а не новым, непонятно откуда появившимся лидером, который еще неясно, куда направит страну.

— Эх, Сергеич, — вслух пробормотал министр и машинально оглянулся.

Конечно, в ВИП-отсеке никого больше не было, он отослал помощников. Но это не очень успокоило министра. Уж кому, как не ему, знать, что глаза и уши сопровождают его всегда и везде. Тукай нахмурился, ему почему-то было неспокойно. Он привык доверять своей интуиции, и сейчас какое-то нехорошее предчувствие разрасталось в нем, словно грозовая туча на бесконечно синем июньском небе, постепенно затягивая весь горизонт от края до края, закрывая черным и синее небо, и само солнце.

«Быть грозе, — подумал Тукай и мысленно добавил: — Ну чему бывать, того не миновать». — И, нажав кнопку связи, потребовал принести ему зеленый чай.

Через четыре часа, благополучно преодолев грозовой фронт, самолет министра подлетал к столице, а еще через час лимузин Тукая уже въезжал в загородную резиденцию президента. Быстро пройдя пост внешнего контроля, машина остановилась у парадного входа в особняк. Охранник распахнул тяжелую бронированную дверь.

Входя в двери резиденции, Тукай окончательно избавился от мысли о выходе на пенсию. «Рано еще, еще можно поскрипеть года три-четыре. Потерплю бородатого. Да и вдруг преемничек оступится, может, тогда и я на что интересное сгожусь».

Помощник президента пригласил министра в просторную гостевую — помещение для неофициальных встреч, где президент чаще всего общался с ближайшим окружением, оставляя официальные кабинеты для протокольных съемок. Сообщив министру о том, что ему придется некоторое время подождать, и предложив ему чаю, от которого Тукай отказался, помощник покинул комнату. Насидевшийся сначала в самолете, а потом и в машине, Тукай неторопливо прохаживался вдоль панорамного окна, любуясь огромными соснами, окружающими усадьбу, затем подошел к зеркалу. В отражении на него смотрел высокий, светловолосый мужчина с четко очерченным подбородком и немигающим взглядом светло-серых холодных глаз. Возраст, конечно, в карман не спрячешь, но кто скажет, что ему скоро шестьдесят? Тукай улыбнулся, довольный увиденным.

Несколько человек вошли в гостевую. Услышав их шаги, министр обернулся, но, к своему удивлению, президента не увидел. Вместо него перед ним стояли руководитель администрации президента, начальник службы безопасности и два сотрудника личной охраны, Тукай хорошо знал их, они всегда были с президентом.

Несколько секунд стороны молча стояли и смотрели друг на друга. Тукай почувствовал, что ноги наливаются свинцовой тяжестью. Он хотел было что-то спросить, но почувствовал, что язык не слушается его. Внезапно отяжелевшая рука с трудом потянулась, чтобы ослабить узел галстука.

— Алексей Маратович, здравствуйте, — прервал молчание руководитель администрации. Петров был непривычно официален и обращался к Тукаю по имени-отчеству. — Не очень приятно говорить вам это, совсем неприятно, — он вздохнул, — но к вам есть несколько вопросов, так сказать, по линии службы безопасности. Президент просит вас ответить на все имеющиеся вопросы как можно более обстоятельно. Да, сам он прийти на встречу не сможет, уж извините. — Петров усмехнулся. — Надеюсь, вы готовы к сотрудничеству с нами?

— Да, — прохрипел Тукай. Губы не слушались его, и ему показалось, что он не чувствует языка.

— Замечательно. Но в связи с тем, что все вопросы надо обсудить крайне обстоятельно, это займет несколько дней. Сколько именно, будет зависеть от хода общения. И это время вам придется пожить на базе службы безопасности, это, кстати, не очень далеко отсюда. Там для вас будут созданы замечательные…

Последние слова руководителя администрации Тукай уже не слышал. Голова окончательно налилась свинцом и стала такой тяжелой, что держать ее на плечах больше не было никаких сил. Она качнулась и покатилась вниз, затем сорвалась и обрушилась в пропасть, падая все с большей скоростью куда-то в бесконечную темноту.

Охранники среагировали молниеносно. Они успели подхватить падающее тело и аккуратно уложили министра на диван. Меньше чем через две минуты в кабинете уже была дежурная смена врачей, которые диагностировали у министра обороны инсульт.

Когда машина скорой помощи в сопровождении эскорта из службы охраны уехала, глава администрации зашел на доклад к президенту. Тот, выслушав подробный рапорт, вздохнул:

— Жалко Алексея. Надеюсь, врачи справятся.

— Да уж, инсульт и врагу не пожелаешь, последствия любые могут быть, — согласился Петров.

— Алексей не враг. — Президент внимательно посмотрел на Петрова, тот поежился, но выдержал пристальный взгляд. — Он немного запутался, устал. Поэтому и здоровье подвело. Хотя его приступ говорит о том, что он испугался, а он не трус. Значит, ему действительно было чего бояться. Разберитесь тщательно.

— Да, только мы теперь не узнаем всех деталей… как он запутался и кто еще запутался вместе с ним. — Тонкие губы Петрова вытянулись в искривленном подобии улыбки.

— Значит, берите в оборот всех, с кем он контактировал на учениях.

— Там были несколько командующих родов войск, да еще весь командный состав восточных округов в придачу.

Президент поморщился.

— Берите в оборот — не значит всех тащить в кутузку. Выясните, с кем он встречался отдельно, и с этими людьми уже работайте плотно.

Петров кивнул.

— Но главное, — президент сделал многозначительную паузу, — не надо лишнего шума и суеты. Нам не нужны слухи о том, что в армии есть какой-то раскол. К тому же все это может оказаться полной ерундой.

Петров еще раз молча кивнул. Он хорошо понимал президента.

— Определитесь с кругом лиц и выдерните их куда-нибудь, на тренинг соберите к примеру. Чтобы они выпали из своего круга общения на недельку. За это время все и прояснится. Но собрать всех надо очень быстро. Пока волна от них дальше не пошла. На все про все тебе сутки, максимум — двое.

Петров в очередной раз молча кивнул и, четко, по-военному, развернувшись, стремительно вышел из кабинета.

Президент посмотрел ему вслед и устало вздохнул. Хороший человек Петров — расторопный, толковый и не болтливый. Но вот все же слишком себе на уме. Никогда нельзя быть уверенным, что он думает на самом деле. Поэтому и упустил он свой шанс стать возможным преемником.


Но сейчас это было уже совсем не важно. Гораздо больше интересовало президента, откуда у Жамбаева появилась информация о возможном заговоре военных? В телефонном разговоре тот уклонился от прямого ответа, а президент настаивать не стал.

«А парень-то не промах, — подумал он, — еще сидит у себя в горах, а знает, что здесь в столице творится. Да еще даже и не творится, а так, замышляется. Что будет, когда он действительно примет власть? Может быть, сможет навести окончательный порядок? Да, — сам с собой согласился президент, прав он был, предложив Жамбаева, — стране нужна крепкая рука. И поменьше сентиментальности», — добавил мысленно президент. Он подошел к столу и выбрал на селекторе кнопку связи с главой службы безопасности. Тот отозвался почти мгновенно.

— Докладывать мне об изменениях в состоянии здоровья министра обороны незамедлительно. И проследите лично, чтобы сделали все, чтобы его спасти. Вам все понятно? Это хорошо. А иначе на следующую рыбалку со мной все поедете. Только вместо рыбы сами нырять будете.





Крайний Север, время установить не удалось


Серые облака, с самого утра низко бродившие над землей и иногда брызгающие редким моросящим холодным дождем, к обеду постепенно рассеялись, остались лишь отдельные грязные мазки причудливой формы посреди голубого неба. Эти мазки застыли на небе, словно грязные тряпки, оставшиеся после мытья машины и повешенные сушиться на невидимом заборе. Ветра не было, и ничто не мешало пилоту вертолета вести свою ревущую машину к заданному пункту. Пункт этот не был каким-либо аэродромом или поселением, всего лишь точка на электронной карте, и с каждой минутой эта точка была все ближе. Вертолет пролетел над небольшой речушкой, делавшей в этом месте петлю, которая с трех сторон окружала невысокий холм, покрытый редколесьем. Карта показывала, что вертолет находится в заданной точке. Сделав круг над районом посадки, вертолет начал снижаться и вскоре опустился ровно посередине между подножием холма и небольшим озерцом с ледяной прозрачной водой, образовавшимся от таяния вечной мерзлоты.

«Отличное место для пикника, купаться только холодновато будет в такой воде», — подумал пилот. Огромные лопасти вертолета кружились все медленнее и наконец остановились. Наступила тишина. Через бортовой иллюминатор Рудин видел, как из лесочка на холме вышел человек в одежде, сшитой из оленьих шкур, а вслед за ним выбежали и две лайки, но не стали облаивать вертолет, а уселись у ног хозяина. Три пары глаз внимательно смотрели на огромную стальную машину, украшенную логотипом «Первой нефтерудной компании».

— Это Сэротэтто. Выгружаемся, — коротко скомандовал Рудин.

Охранники вынесли из вертолета и поставили на землю несколько коробок. В коробках были продукты, табак и несколько литров самогона, настоянного на кедровых орехах. Самогон делали специально для Рудина, он легко пился, несмотря на пятидесятиградусную крепость, и наутро от него не так сильно болела голова, как от водки. Рудин прилетал в это затерянное посреди лесотундры на Крайнем Севере страны место два раза в год. Делал он это постоянно уже долгие годы. Когда-то давно, когда Рудин только возглавил «Первую нефтерудную», подразделение геологоразведки доложило об открытом крупном месторождении, которое, как назло, попадало в район сезонной миграции северных оленей, а заодно и оленеводов — представителей одного из так называемых МНС — малых народов Севера. За два года до этого Госдума приняла новую редакцию закона о МНС, по которому все ресурсодобывающие компании обязаны были заключать соглашения с представителями коренных народов, проживающих на месте предполагаемой добычи и транспортировки полезных ископаемых. Рудин в шутку называл их «Актами о ненападении».

Стоявший сейчас у опушки леса Иван Сэротэтто возглавлял большое объединение семей, кочующих в этом районе, и именно с ним вели долгие и безуспешные переговоры представители «Нефтерудной». В отличие от большинства представителей северных народов, плохо воспринимающих алкоголь и быстро теряющих контроль над собой, Иван — метис, имевший в предках белого человека еще со времен революции, почти не пьянел и мог перепить любого геолога. Переговорщики от нефтяной компании, бывалые мужики, имевшие огромный опыт по решению вопросов с нацменами Севера, исчерпали, казалось, все возможности для успешного завершения переговоров. На очередном сеансе видеосвязи с Рудиным один из них в сердцах предложил грохнуть неуступчивого северянина и дальше вести разговор с другими, более сговорчивыми, представителями семей. В начале двухтысячных вариант «грохнуть» предлагался не только ради красного словца. Это в столице девяностые уже кончились, а на Крайнем Севере подобный способ был вполне применим на практике. Человек, пропавший посреди бескрайней тундры. Что может быть естественнее? Конечно, такие решения принимал не Рудин, а руководители переговорщиков, ибо задача перед ними ставилась обычно одна — заключить договор. Точка. Как — это не важно. Важен результат. Рудин, как и любой руководитель, любил тех, кто добивается результата быстро и не просит помощи руководства. Здесь все вышло иначе.

— Грохнуть, говорите, — хихикнул Рудин, криво улыбнувшись на экране телевизора видеосвязи. — Вот я вас самих там грохнуть прикажу, а потом скажем, что это Сэротэтто вас поубивал, бестолковых таких. И разом две проблемы решу. И от Сэротэтто избавимся, и такого балласта, как вы, у меня больше не будет! Здорово я придумал?

— Нам нужно еще немного времени, и мы все решим, — наконец собрался с силами ответить один из переговорщиков.

— Мозгов вам немного нужно, — огрызнулся Рудин, — времени у нас уже нет, проект запускать надо. Завтра я прилетаю в ваши края. — Переговорщики удивленно переглянулись. — Не бойтесь, вас мочить не будем, у меня еще другие дела есть.

Директор «Севернефти» начал под столом набирать сообщение своему заму и главному бухгалтеру: «У нас завтра комиссия. Рудин летит».

— Но дела делами, а вы своему Сэротэтто скажите, что с ним ваш главный поговорить хочет. На послезавтра наутро мне встречу организуйте. Можно и завтра, если договоритесь. Ясно все?

— Да, ясно, только… — замялся человек, стоявший перед камерой.

— Только что? — Рудин уже не улыбался. — Ребята, вы меня уже нервируете.

— Только он из тундры не выходит. С ним на его территории встречаться надо.

— О как! — Рудин хмыкнул, потер кончик носа. — В тундре, значит. Ну и славненько! С него муксун, с меня самогон. Пришлите мне все материалы, какие у вас есть по этому кренделю. Все. Ждите меня завтра, тунеядцы.

Сеанс видеосвязи завершился. Директор «Севернефти» с шумом выдохнул воздух и посмотрел на двух своих переговорщиков.

— А чего же это он прилетает, не для того же, чтобы с Сэротэтто встречаться. Такого никогда не бывало… Похоже, завтра будет тяжелый день, а?

Переговорщики молча кивнули. Прилет шефа не сулил ничего хорошего.

И действительно, вместе с Рудиным из столицы прибыла целая ревизионная комиссия и невысокий краснолицый толстяк, который, как вскоре выяснилось, теперь возглавит «Севернефть». Это вызвало бурные пересуды в обеденный перерыв. Уходящего директора жалели. Во-первых, за последние несколько лет к нему все привыкли и перемен откровенно побаивались. Во-вторых, он был неплохой мужик, хотя все знали, что он подворовывал, но так как делал это, что называется, в меру, никто не считал это весомым поводом для увольнения. Еще больше жалели референта директора Олесю, которая весь день, не скрываясь, утирала слезы. Все были в курсе, что она спит с шефом, и считали их чудесной парой, так как Олеся была хороша собой, не зазнавалась и была не замужем, а директор был весьма видный мужчина. Хотя и женатый, но жена его предпочитала проводить большую часть времени в столице и любовью в офисе «Севернефти» не пользовалась.

Иван Андреевич, проведя недолгий разговор тет-а-тет с уже бывшим директором, выпил кофе и пребывал в благодушном настроении. Увольняя сотрудников, он никогда не мучился угрызениями совести и сожалениями. Когда в голове его появлялась мысль о том, что «так надо», все дальнейшие действия были подчинены только реализации этой идеи. Так надо. Компании. Стране. Президенту. Или просто ему самому. Так надо.

Рудину доложили, что о встрече с Сэротэтто договорились и через час уже можно вылетать.

— Через час? Чудесно, за час можно еще много кого уволить. — Иван Андреевич внимательно посмотрел на вытянувшегося перед ним заместителя директора «Севернефти», гадающего, ожидает ли его участь своего начальника, или удастся удержаться на плаву. — Ты же по общим вопросам зам был, правильно?

Стоящий перед ним человек кивнул. Его кадык дернулся.

— Ладно. Не боись, может, и дальше будешь. Давай-ка пока реши мне один общий вопрос. Пришли ко мне эту, как ее… девицу директора вашего бывшего.

— Олесю, — услужливо подсказал человек.

— Ну, значит, Олесю, до вертолета же еще час почти.

Человек бросился бегом из кабинета. Лицо его выражало восторг. Он остается. Он в деле. Он нужен шефу.

Вертолет набрал высоту, и буквально через десять минут редкая тайга сменилась бескрайними просторами тундры. Мелькали одно за другим бесчисленные озерца подтаявшей вечной мерзлоты.

«И как их сюда занесло? — подумал Рудин. — Ну ладно, мы за нефтью пришли. А они зачем? За мерзлотой? Чудные они существа…» Как и у многих его подчиненных, отношение Рудина к представителям коренных народов Севера представляло собой некую смесь брезгливости и удивления. Резкий и ничем не перебиваемый запах оленьих шкур и немытых тел, чумазые загорелые лица, обрывистая речь, всякое отсутствие желания что-либо менять в сложившемся укладе жизни. Тупиковая ветвь развития, немного ушедшая от неандертальцев и обреченная на вымирание в современном мире.

«И чего мы с ними носимся? Напринимали законов бестолковых, а теперь ведь и не отменишь, на весь мир такой шум поднимут. — Рудин поморщился. — А сколько денег на них тратим!» Иван Андреевич несколько раз принимал участие в открытии построенных «Первой нефтерудной» новых зданий для школ-интернатов детей коренных северян. Здания строились на совесть, укомплектовывались всем необходимым оборудованием, да и на содержание детей выделялись вполне приличные деньги. Однако это не мешало северянам, прожив десять лет за чужой счет и получив еще в придачу квартиру от государства, оставлять на вбитом в стену гвозде свою европейскую одежду, надевать вонючую малицу, сшитую из оленьих шкур, и отправляться «кочевать» со своими соплеменниками. В пустых квартирах они потом появлялись два-три раза в год на неделю-другую, чтобы обналичить в банке получаемое от государства пособие, закупить в местном магазине водки, хлеба и сигарет, поучаствовать в каком-нибудь Дне оленевода или ином подобном празднике, к которым приурочивались визиты, после чего опять исчезнуть в ледяных просторах тундры. По мнению Рудина, тундра должна уже быть вечнозеленой от вбуханных в нее нефтедолларов, однако, к удивлению, она оставалась неизменно белой три четверти года, а остальное время цвет ее менялся от грязно-серого в начале лета, когда сходил последний снег, к грязно-рыжему в конце лета, перед тем как выпадет снег первый. И лишь небольшой промежуток времени тундра наливалась летней зеленью, словно вдруг на нее опрокинули огромную бочку зеленки, растекшуюся на сотни километров вокруг. Выросшая по колено трава колыхалась на ветру, создавая иллюзию морских волн, во всяком случае так говорили сами северяне. Но, возможно, потому, что они не видели моря настоящего. С теплой бирюзовой водой и маленькими полосатыми рыбками, которые смело плавают рядом с людьми, ожидая, когда их покормят хлебными крошками.

А махнуть бы сейчас в Ниццу — мелькнула озорная мысль. На мгновение Рудин позавидовал нижестоящим и более молодым так называемым топ-менеджерам госкомпаний, которые могли себе позволить на выходные улететь в Ниццу или Сен-Тропе. Перелет бизнес-джетом, белоснежная яхта, теплое море и холодное шампанское от Клико. Они были уже достаточно обеспечены для всего этого, но еще достаточно безвестны, чтобы не привлекать внимание прессы и, самое главное, — президента. И все они хотели бы стать такими, как он, Рудин, — могущественными и известными. Идиоты…

Внизу показалось небольшое стойбище оленеводов. С борта вертолета оно выглядело совсем игрушечным — несколько маленьких темных пирамидок чумов и одинокая фигурка человека, стоящая у еле горящего костра. Рядом с человеком Рудин с трудом разглядел небольшую серую лайку. И человек, и собака неподвижно стояли и смотрели на приближающийся вертолет. Рудин был уверен, что человек внизу не может видеть его сквозь пыльный иллюминатор, но ему показалось, что Сэротэтто, а это был, очевидно, он, посмотрел, как показалось, прямо в глаза Рудину, широко улыбнулся и замахал рукой. Собака рядом с ним беззвучно залаяла.