Большая игра

Грузовой трап опустился, и из глубины самолета появились два вооруженных человека, встреченные радостными криками и приветствиями. Убедившись, что встречающие на месте, один из них подал знак рукой находящимся на борту. Сопровождение Жамбаева стало спускаться по аппарели. Невзирая на приветственные крики своих земляков, личные охранники Батора держали оружие наизготовку, внимательно оглядываясь по сторонам, словно ожидая нападения.

В этот момент к группе встречающих подъехали два черных микроавтобуса «мерседес-виано». Дверцы обеих машин распахнулись одновременно, но люди оставались внутри. Два десятка стволов мгновенно были обращены в их сторону. Из первой машины медленно вышел мужчина лет пятидесяти, полностью седой, с худым длинным лицом. Он был без оружия, одетый в черный строгий костюм, в руке он держал раскрытое удостоверение.

— Федеральная служба безопасности! Я командир опергруппы, подполковник Семенихин. Кто здесь старший?

Здоровяк, до этого общавшийся с диспетчером, подошел к нему:

— Что надо, подполковник? Мы сами справляемся.

— Сами вы могли справляться раньше. Теперь речь идет об избранном руководителе государства. Очнись, борода. Вы что, думаете, вас с ним в Кремль пропустят?

— С ним нас везде пропустят, — усмехнулся бородач.

— Возможно, но только не сегодня. Пока президент еще не он, и приказы здесь отдает тоже не он. Закроем дискуссию. Мы здесь, чтобы обеспечить безопасность до прибытия группы сопровождения ФСО. — Подполковник махнул рукой, и из микроавтобусов выскочили несколько человек в штатской одежде, но с оружием в руках. — Они будут минут через десять. Надо сделать так, чтобы Жамбаев до их прибытия не выходил из самолета.

Здоровяк хмыкнул.

— Ну это надо еще ему самому сказать. — Закинув автомат на плечо, он пошел к самолету.

В это время на трапе показался Юсуфов. Охранник подошел к нему и заговорил, указывая рукой на Семенихина. Юсуфов несколько раз кивнул, потом похлопал великана по плечу, этот жест был очень похож на тот, которым не так давно сам здоровяк одарил диспетчера. Такой же пренебрежительный. С высоты аппарели Надир обвел взглядом окрестности и поднял руку, требуя тишины.

— Братья, встречайте нашего лидера, нашего героя, нашего президента! — громко крикнул он и сбежал вниз, чтобы присоединиться ко всем встречающим. Вслед за ним под радостные крики на трап вышел Жамбаев, ведя за повод удивленного Френки. Френкель нерешительно остановился перед спуском и недовольно мотал головой. Батор одной рукой крепко держал повод, другой гладил Френки по голове и говорил ему что-то успокаивающее. Моркови у него с собой уже не было, и задобрить коня было нечем. Наконец они пришли к взаимопониманию, и Френкель сделал осторожный шаг по пандусу, Жамбаев шел рядом, продолжая разговаривать с конем. Неожиданно Френки дернулся, поскользнулся и начал валиться на Батора. Повод, намотанный на руку, не давал возможности отскочить в сторону, Батор лишь успел сделать один шаг назад, когда следующая пуля пробила ему голову. Он умер мгновенно. Вороной конь еще бился в судорогах, когда прямо на него упало уже мертвое тело его любимого хозяина.

— Снайпер! — крикнул Семенихин.

Его сотрудники тщетно пытались заметить какое-либо подозрительное движение, которое могло бы выдать расположение стрелка. Охрана Жамбаева бросилась к нему, но чем можно помочь уже мертвому человеку, кем бы он ни был за мгновение до своей смерти?

Отстрелявшись, снайпер быстро отполз назад, вскочил на ноги и побежал по крыше огромного грузового терминала. Добежав ровно до центра здания, точки, которую с земли разглядеть было невозможно, он стянул с себя маскировочную накидку и бросил ее на кровлю. Рядом положил винтовку — великолепный дальнобойный Blazer и тщательно полил все заготовленной горючей жидкостью. Щелкнула зажигалка. Пластиковая бутылка тоже полетела в пламя, мгновенно почернела и сморщилась. Огонь быстро уничтожил камуфляж, карабин же только закоптился, и им наверняка можно было пользоваться вновь, если как следует очистить. Вот только на нем больше не осталось никаких следов снайпера. Ни отпечатков, ни запаха, ни пота. Современные криминалистические лаборатории порой способны творить настоящие чудеса, и зачастую стереть отпечатки пальцев вовсе не означает стереть свои следы, это значит — размазать их по всей поверхности. Конечно, это не радует специалистов по дактилоскопии, но зато какой простор для генетиков!

К тому моменту, когда пламя, сделав свою работу, стало угасать, Сэротэтто уже не было на крыше терминала. Быстро спустившись по пожарной лестнице с обратной стороны огромного здания, он быстрым шагом уверенно прошел около ста метров вдоль фасада складского комплекса. Одетый в синий рабочий комбинезон, с бейджем на груди, он ничем не выделялся среди прочих работников аэропорта. Затем, пройдя строго по нанесенной пешеходной разметке, он перешел к расположенному рядом терминалу прилета. В это время как раз подъехал автобус, битком набитый только что прилетевшими пассажирами. Иван смешался с толпой, заходящей в зал прибытия. Сняв бейджик, он спокойно шел в общем потоке. С момента выстрела прошло не более пяти минут, и, судя по всему, в самом аэропорту еще никто ничего не знал и, уж точно, не предпринимал никаких действий.

Такси довезло Сэротэтто до окраины Домодедово. Выйдя на Лунной улице, Иван проводил взглядом отъезжающую машину и не спеша направился в примыкающий к городу Ушмарский лес. Несколько часов спустя ничем не примечательный пожилой мужчина в потертых джинсах, старых стоптанных туфлях и полосатой рубашке навыпуск сел в электричку, отправляющуюся в направлении столицы. Кроме него, в электричку заходили еще пара десятков мужчин и примерно столько же женщин, как, впрочем, и всегда в это время суток. Так что сие непримечательное событие никак не могло заинтересовать следователей, нашедших в глубине леса лишь очередное кострище, в котором сгорели синий комбинезон, синяя бейсболка, очень удобные серые кроссовки и все надежды отследить дальнейшее перемещение стрелка.





Глава 6

Глава, в которой все как в жизни — много болтают и мало делают




Что хорошего в декабре? Думается, что декабрь может претендовать на звание худшего месяца года. Во всяком случае, в Европе. Осень, взмахнув на прощание листопадом, словно цыганка пестрой юбкой, ушла в неизвестном направлении. Во всяком случае, Северное полушарие она уже давно покинула, а в Южном вовсе не объявилась. Зима же, очевидно прихорашиваясь к Новому году, тоже не спешила. Изредка, с криком «уже иду!» она махала рукой, насылая на столицу пронизывающий холодный ветер, или посылала ждущим ее поклонникам воздушные поцелуи в виде мириад ледяных кристаллов, тихо падающих в ночи на безлюдные городские улицы. Но все это были лишь напрасные обещания ветреной и непутевой особы с холодным, безжалостным сердцем. Ветер рано или поздно стихал, выпавший снег превращался в грязную кашицу, смешанную с песком, солью и прочей гадостью, которой так старательно посыпают улицы столицы. Затем снег вовсе таял, а грязная кашица тем не менее оставалась. В общем, была уже и не осень, но еще не зима. Наступило безвременье.





Загородная резиденция президента, семь дней до Нового года


Президент старался это время года проводить в своей южной резиденции, расположенной в полутора тысячах километров от столицы. Впрочем, старался — это не совсем подходящее слово для президента. Он просто из года в год улетал из столицы на целый месяц, возвращаясь лишь за неделю до Нового года. Нет, прилетал он вовсе не для того, чтобы поздравить миллионы своих граждан с наступлением долгожданного праздника. Телеобращение, как правило, записывали тоже на юге, затем подкладывая под него столь родной каждому сердцу фон с башнями, рубиновыми звездами и стрелками главных часов страны. Однако протокол требовал его присутствия в столице. Надо было провести итоговое заседание правительства, поздравить депутатов, сенаторов. У каждого человека есть список неотложных дел, которые надо успеть сделать в последнюю неделю до Нового года, и даже если этот человек президент, всегда оказывается, что именно на последнюю неделю в году возложена самая большая ответственность.

Этот год не был исключением. Несколько часов назад президентский борт доставил пассажира номер один в столицу, за полтора часа перенеся его от еще по-осеннему теплого побережья в мрачную, сырую столицу. Выйдя на трап, президент поежился. Однако, свежо. Ну ничего, начнем работать — согреемся. Дел на день было запланировано довольно много, но одной встречи сам президент ждал с особым нетерпением.

С комфортом расположившись в мягком кресле гостиной, президент беседовал с человеком. Человека этого он хорошо знал уже много лет, однако последние несколько месяцев они не виделись. Этот человек, до этого дня уже не раз бывавший в этой уютной гостиной загородной резиденции президента, не раз сидевший именно в этом кресле, на сей раз чувствовал себя не в своей тарелке.

— Ты выдохни наконец, — улыбнулся президент, — я бы тебе коньяку предложил, но ведь врачи тебе запретили?

— Запретили, — слабо улыбнулся Тукай, — даже кофе не разрешают. Я вот его раньше и не пил почти, а теперь, как запретили, так все время кофейку хочется.

— Ну это нормально, — согласился президент, — всегда того хочется, чего нельзя. Ну ты лучше меня это знаешь, — рассмеялся он. Тукай вздрогнул, хотел возразить, но президент не дал ему вымолвить и слова. — Ты не оправдывайся, к тебе ведь вопросов у меня нет, слава богу, врачи тебя вытащили. Одно только интересно: откуда у Жамбаева появились все эти сведения дурные о тебе? Сам-то как думаешь?

Тукай задумчиво покачал головой.

— Я об этом много думал, но так ничего и не понял. Тот, кто меня подставил, должен был очень сильно меня ненавидеть. Но вот кто это, ума не приложу.

— Вот и мне непонятно, — согласился президент. — А теперь и не спросишь… — Он вздохнул, озабоченно потер подбородок и продолжил: — Я хочу до Нового года снять чрезвычайное положение. Нарыть мы ничего не нарыли, никаких следов исполнителя следствие не нашло, по заказчику тоже тишина полная. Три месяца прослушивают всех, кто мог бы иметь хоть какое-то отношение к выборам, и всё бестолку!

— А все так уверены, что это связано с выборами? — поинтересовался Тукай.


— Если бы это были их местные разборки, то они бы там по месту и разбирались, за всей этой историей стоит человек, который у нас под боком…

Тукай напряженно ожидал, когда президент назовет имя.

— …мы его знаем, но не можем понять, кто это, — президент нахмурился, — и это мне не нравится. Очень не нравится, Алексей, но давай не будем сейчас о грустном, я тебя для другого позвал. Завтра я объявлю о снятии чрезвычайного положения. Смысла в нем нет никакого, а людям мешает. Но раз мы снимаем ЧП, то тогда нам надо и объявить дату новых выборов.

— Сергеич, может, раз так все обернулось, то это знак? Может, и не надо тебе никуда уходить? — Тукай говорил абсолютно искренне. — Какой в этом смысл? Да и поддержка какая у тебя, ведь уровень прошлого года изрядно перекрыли! Я вчера рейтинг Левады смотрел. Знаешь, после перспективы «крепкой руки» твоего этого преемника твоя собственная крепкая рука нравится всем без исключения.

Президент улыбнулся.

— Алексей, вот за что я тебя люблю, так это за то, что тебя и слушать приятно, и знаю, что ты не врешь. Но пойми, я ведь и вправду немного подустал. Все хлопоты на помощников не перекинешь, а ответственность в любом случае на мне. Честно, я не хочу умереть в Кремле. Столько лет я уже в этом Кремле провел!

— Что, надоело?

— Нет, не надоело. Ты сам знаешь, власть надоесть не может. Но вот энергия куда-то пропала. Я речи читаю, что мне готовят, и у меня такое ощущение, что я уже все это читал, причем почти дословно, может, пять лет назад, а может, все десять. Но если я все это читал, то почему это приходится читать вновь? Значит, ничего не изменилось? Понимаешь, любой человек, управляющий государством, должен быть убежден в своей правоте, он должен верить, что все, что он делает, он делает на благо своей страны. И не важно, что там думают эти идиоты в Лондоне или в Интернете. Важно, во что я сам верю. Только знаешь, Леша, мне последнее время кажется все чаще, что я ни во что уже не верю. А как верить, когда столько знаешь? Я же все про вас всех знаю, а то, что я не знаю, думаю, меня только еще больше расстроит, если я захочу про это узнать. Думаешь, почему я выбрал Жамбаева?

Тукай напряженно впитывал в себя каждое слово, он чувствовал, что президент сейчас абсолютно искренен с ним, и это дорогого стоило.

— Он был другой. Не такой, как вы все. Он бы что-то изменил, вот в чем дело. Быть может, перемены эти не всем понравились, но страна все же должна меняться. Он, конечно, был парень слишком неотесанный, но так для этого вы все и есть. Вы должны были помочь ему обтесаться, — президент горько усмехнулся, — вы же все стали ежиков изображать, иголки показывать. Что, так за страну испугались? Да ладно. Испугались вы все того, что вместе с этими переменами вас самих переменят, так сказать. Высадят из ваших кабинетов, а взамен других посадят — помоложе да пошустрее.

Президент с досадой махнул рукой, было видно, что он очень разочарован тем, как сложились обстоятельства.

— И что же нас ждет дальше, кому теперь придется шнурки завязывать? — Тукай видел состояние президента и был сам этим очень расстроен.

— Себе завяжи, умник, — президент усмехнулся, — я ведь тебя зачем позвал? Я хочу тебе сказать, что на следующие выборы мы будем выставлять твою кандидатуру. Так тебя и будем продвигать — человек, который умеет завязывать шнурки. — Президент неожиданно беззаботно рассмеялся. Тукай сидел оторопев, не в силах поверить услышанному, он только чувствовал, как глупая улыбка медленно раздвигает его щеки все шире и шире.





Среднегорск, пять дней до Нового года


Убедившись, что Марина уснула, Макс тихо вышел из комнаты. Сиделка взглянула на него и, поняв, что все следует своему обычно распорядку, вновь энергично заработала спицами. Красная шерстяная нить ловким движением становилась петлей, затем еще одной, затем неожиданно переплеталась с белой и превращалась в конечном итоге в красный шарф с большими белыми снежинками. Процесс превращения был в самом разгаре, и Максим не стал отвлекать сиделку разговорами. Да она без его наставлений и так все прекрасно знала. Уже прошло четыре месяца с того дня, как его жена вышла из комы, и вот уже почти два месяца Марина была дома, под бдительным наблюдением родных и нанятой сиделки, женщины опытной, энергичной и жизнерадостной. Поселившись на все это время в доме Подгорных, она не только успевала ухаживать за своей подопечной, но и нашла общий язык с матерью Марины. Они вместе успевали обсудить и кулинарные рецепты блюд, которые вечером Максиму предстояло попробовать, и просмотренный сериал, и последние политические новости в стране. Приходя домой, Подгорный чувствовал, что попал в плен в какое-то женское царство, где ему следовало есть, улыбаться и поддакивать двум пожилым женщинам, желающим получить его согласие с их мнением по вопросам политики внешней, внутренней и о бездарном окончании сериала про молодого опера из хорошей семьи, застреленного в последней серии. Обе дамы считали, что так поступать с главным героем негуманно и неэстетично. Макс кое-как терпел, но перемены к лучшему в состоянии здоровья Марины придавали ему сил, чтобы перенести почти непрерывные дискуссии на самые животрепещущие темы современности. Но сейчас в доме было на удивление тихо. В кармане завибрировал телефон. Макс взглянул на экран и удивился — звонок был с личного номера губернатора Сергиевича. Губернатор предложил встретиться утром следующего дня. Тему предстоящего разговора Сергиевич озвучивать не стал, сказав лишь, что Максиму она, возможно, понравится. Подобная таинственность, да и сам факт того, что губернатор звонил лично, а не назначил встречу через секретаря, весьма удивили Подгорного, и он с нетерпением ожидал предстоящей встречи.

Когда Максим зашел в кабинет Сергиевича, губернатор был на удивление приветлив. Когда-то давно, еще подростками, они вместе занимались боксом, но с тех пор прошло уже почти двадцать лет. На десять из них Сергиевич уезжал в столицу, где сделал неплохую карьеру, и вот вернулся в родные края уже руководителем региона. Виделись они теперь не часто, пару раз в год на партийных конференциях. По старой памяти, когда рядом не было посторонних, общались на «ты». Подробно расспросив Максима о здоровье Марины и искренне пожелав ей скорейшего окончательного выздоровления, Сергиевич наконец перешел к основной теме разговора.

— Максим, у тебя год этот выдался чертовски трудный, но все же жизнь продолжается. Я за тобой наблюдаю, ты ведь у нас фигура в городе заметная, даже передачи о тебе выходят, — рассмеялся губернатор, — так вот что я вижу, ты уже перерос этот город, тебе тут тесно. Бизнес твой вполне отлажен, управляется он неплохо, и, как я понимаю, у тебя нет каких-то новых бизнес-проектов.

Макс согласился кивком головы, ожидая развития разговора. Сергиевич продолжил:

— Твое телерадио — это, извини, местечковая песочница, в которой можно до бесконечности лепить куличики, но ничего более серьезного не вылепить. Размах не тот. Именно поэтому тебя никто и не трогал с выборами. Агитировали вы за, не агитировали, — это ни на что не влияло в конечном итоге.

— Ну да, пуля гораздо эффективнее. — Максу показалось, что он когда-то уже говорил что-то похожее, но не мог вспомнить, кому и когда.

Сергиевич поморщился. Как лицо государственное, он не хотел затрагивать эту больную тему.

— Эффективность некоторых действий становится ясна не сразу. Порой одна проблема исчезает, зато появляется другая. Но я тебя позвал не для того, чтобы обсуждать философские вопросы. Ты знаешь, гибель Сергея Николаевича расстроила очень многих. Он умел поддерживать дружеские отношения, в отличие от тебя, кстати. В итоге твоей персоной заинтересовались в столице. Заинтересовались даже не столько тобой лично, а тобой как сыном Сергея Николаевича, уж извини за прямоту. Тем не менее меня попросили подготовить развернутую справочку по тебе. Я так думаю, что не только я один готовил, местное ФСБ наверняка тоже поработало. Но за них не скажу, а я отправил достаточно позитивный материал, возможно, даже перехвалил тебя.

— С чего бы вдруг? — искренне удивился Подгорный. — Я был уверен, что ты не очень мною доволен.

— С чего бы вдруг? — пришла очередь удивляться Сергиевичу. — Про выборы я тебе уже все объяснил, твоя стычка в клубе — здесь я по-человечески на твоей стороне и Марине очень сочувствую. Что касается твоего постоянного хамства столичному следователю…

— И этот нажаловался, — буркнул Макс, — столичные только и умеют, что жаловаться.

— «Этот», хочу тебе сказать, очень разумный и интеллигентный человек, — неожиданно жестко отрезал губернатор, — тут я все лишь могу списать на твое перманентное состояние аффекта, из которого, я надеюсь, ты уже вышел. Но к этой теме мы вернемся чуть позже, а сейчас продолжу. Есть предложение направить тебя на курсы подготовки президентского кадрового резерва. Поедешь в столицу, там месяца три тебя подстругают немного, мозги вправят, а потом видно будет.

— Вот уж неожиданно, — откровенно признался Макс.

— Соглашайся. Там обучение на самом деле интересное, не стандартное, я бы сказал. Не факт, что тебе после него что-либо предложат в плане должности, да и если предложат, то ты всегда сможешь отказаться. Но тогда ты хотя бы будешь знать, от чего отказываешься.

— А то я не знаю, — ты забыл, кем был мой отец?

— Твой отец был представителем еще старой гвардии, сейчас все очень сильно меняется, — возразил Сергиевич, — ты посмотри, сколько молодых губернаторов появилось. Я ведь тоже через эти курсы прошел. Ты знаешь меня, Макс, меня никакая сильная рука не продвигала.

— Я пока в основном вижу, как бывшие охранники губернаторами становятся. Трое за последний год, кажется? — Макс был настроен весьма скептически. — Они что, тоже на курсах пятерок нахватали, что так взлетели?

— И охранники становятся, — согласился Сергиевич, — а знаешь почему? Потому что толковых людей найти не так просто, а какие есть, так они еще и упрямые, вот как ты, например. Поэтому за неимением толковых ставят надежных.

— Гениальная логика, — усмехнулся Макс.

— Главное, чтобы она была — логика. И она есть, хотя со стороны многие решения кажутся непонятными и даже странными. — Сергиевич дружески улыбнулся и, неожиданно протянув руку, ткнул Макса указательным пальцем в грудь. — Вот ты, Максим, сам весьма критичен, хотя мне это кажется довольно забавным, когда сын сначала губернатора, а потом сенатора пытается играть чуть ли не в оппозицию. А ведь ты и в партию вступил, и на съезде побывал.

Подгорному было нечего возразить, и он счел за лучшее промолчать.