Боги войны

Найдя какой-то сарайчик, решил лечь спать до утра. Когда вошел, остановили, выставив кулак. Машинально схватил этот кулак и выдернул из темноты его обладателя. Паренек, средней комплекции, ниже на голову, но как он рвался в бой… Достал свой блокнот и написал, что хотел лишь лечь спать, конфликты мне не нужны. Тот что-то пробубнил, но больше не выступал. Он бы так на фрицев прыгал, как на меня. Короче, прилег в углу и уснул. Мгновенно и без сновидений. Ночью меня никто не зарезал, не пинал. Разбудили уже утром, толкнув в плечо и показав на выход. Там находились два бойца и, как только я вышел из сарая, стали что-то говорить. Написал, что не слышу. Они в ответ приказали идти с ними, так как колонна с ранеными скоро отправится. Пошел за ними. По пути у колодца умылся и привел себя в порядок.

Не понравилось отношение раненых, злые, откровенно злые взгляды и движения губ, матерят, наверное. Да все я понимаю, на вид здоровый, как Геракл, а иду с ними, но что мне было делать? Зато по пути помогал пересекать ручьи, выталкивал телеги из грязи и оврагов. В общем, мной пользовались вовсю, но я был рад помочь, хоть какая-то польза от моей грубой силы.

Брести в обозе было скучно, а мне вдвойне. Идешь, как баран, ничего не слышишь, только глазами вертишь, а ничего не понимаешь. Уже к обеду я настолько разозлился сам на себя, что хотел вернуться обратно, просто сбежав. Удержало то, что не было с собой красноармейской книжки. В особом отделе почему-то забрали, выдав направление-предписание в госпиталь. Указали все данные в бумаге, но удостоверение забрали.

К вечеру вышли к железной дороге и полустанку. Тут было много народу, суета стояла такая, что я чуть не потерялся. Увидев издали бойцов в синих галифе и характерных фуражках, подошел к ним. Показал блокнот, где уже была запись: «Я глухой, вот бумага, что мне делать?» Получил ответ: «Жди тут. Прибудет состав, грузись в вагон».

Выбрав сухое место на земле, сел и стал ждать. Надоело быстро, да и жрать охота. Побрел искать съестное. Нарвался на очередную грубость в виде выталкивания меня из очереди к кухне. Полевая работала, повар что-то варил, запах стоял такой, что я забыл вообще обо всем. Ругаться не хотелось, да и как себе это представить, я не знал, поэтому просто сунул тому, кто меня выпихнул, известную бумажку. Нервный мужичок, что рулил в очереди, нехотя прочитал, посмотрел на меня, как обычно окинув снизу-вверх, и махнул рукой, разрешая встать в очередь.

Повар оказался просто зашибись каким хорошим человеком. Навалил мне полный котелок каши, еще и хлеба дал, аж полбуханки. Я ему написал, что сильно благодарю его, а он в ответ – что хотел бы помощи. Я пожал плечами и кивнул. Повар жестом дал понять, чтоб я кушал, а потом подошел, я так и сделал. Наелся… Наконец-то досыта. Вот реально, так хорошо не ел уже давно, аж в брюхе тяжко стало, но это от того, что долго не ел. Жаль, нельзя насытиться впрок…

Вернувшись к раздаче, узнал, какая помощь от меня требуется повару. Не удивился. Котел отмыть нужно было, а мужик устал и помощников отправил куда-то. Ну что ж, мне не трудно, это ж всем на пользу. Занялся и скреб этакую алюминиевую дуру аж час, но зато после этого получил чуть не полсидора сухарей. В дороге пригодятся. Тем более, когда я заканчивал с котлом, уже пришел состав.

Напихали как селедку в бочки. Мне еще хорошо, я целый, а вот лежачим… Людей разве что друг на друга не клали, а так пипец как тесно. Состав еще этот… Название только. Семь вагонов-теплушек, что это за состав? Встал возле щели в дверях, так и простоял всю дорогу. А ехали долго. Усталость была, конечно, но здоровьем меня Бог не обидел, выносливостью тоже, вот и стоял. Да и не дали бы упасть-то, если честно, плотно нас тут набили, яблоку негде упасть. Сзади нары были, для лежачих, я к ним спиной прислонился и стоял, даже спал так.

Везли долго, так как несколько раз меняли паровозы и, как оказалось, направление. Все, амба, колечко немцы сделали на совесть, в Волхов, как говорили ранее, нам не попасть. Это мне паренек один написал, что рядом стоял.

Привезли в Тихвин, как оказалось, по пути к нам еще несколько вагонов прицепили, тащились больше двух суток. Не успели выдохнуть, всех вновь стали забивать в теплушки. Куда теперь-то едем? Как мне надоело ничего не слышать, кто бы знал. В обычной жизни ведь нет полной тишины. Всегда есть какой-то фон, а тут… Если честно, то даже страшно.

Утащили нас аж до Череповца. Сгрузили тут самых легких, в их число попал и я, и наоборот, самых нетранспортабельных. Остальных, тяжелых, но не требующих немедленных операций, повезли дальше на восток, в Вологду, Рыбинск и дальше, вплоть до Ярославля. Почему такой разброс? Увы, не представляю.

Город Череповец в это время не был еще тем металлургическим центром края, каким станет совсем скоро. Пока, думаю, тут и десятка тысяч населения нет. Вскоре все тут круто изменится. Госпиталь был такой же небольшой, пропорционально самому городу. На меня все смотрели, как и ранее, с небольшим презрением. Ну а как еще? В госпитале был свой особист, оперуполномоченный, взялся за меня, приставив к делу. Так как все лечение у меня состояло лишь в том, что мне тупо замотали голову бинтом, я мог делать что угодно. Как пояснил врач, повязка нужна для поддержания сухости внутри уха. Я был спокоен как удав, так как понимал, что если бы что-то серьезное было, то были бы какие-то боли внутри, а у меня, в общем-то, ничего. Лишь голова кружится иногда, да не слышу ничего, а так все в норме.

Ох и побегал я тут, даже на учебе в артполке так не уставал. Разгрузка раненых, переноска их на операции и обратно, колка дров, блин, да все хозяйство было на мне и еще трех выздоравливающих бойцах. Только через две недели, проснувшись ночью, я понял, что начинаю слышать. Проснулся от стонов и криков раненых. До этого-то мне было легко, не то что всем присутствующим в госпитале.

Как дождался утра, сам не знаю. Уже в шесть стоял под дверью кабинета дежурного врача, а когда к тому внезапно прибежала одна из сестер, я подорвался пройти вместе с ней. Остановила меня она же.

– Куда? А ну, назад! Павел Семенович занят!

– Сестричка, я слышать начал! – запричитал я. – Выпишите меня скорее!

– Это не тебе решать. Уйди, говорю, давай вниз быстро, там машина с тяжелыми пришла, сейчас срочно оперировать нужно. Помогай давай. – Я поплелся, куда послали. Вроде и рад был, но не покидало тревожное чувство, что нескоро тут мной займутся.

Во дворе меня ждали крики раненых, ох, как же они кричат, господи! Блин блинский, танкистов привезли, самое страшное, что тут видел. Когда их привозят, у всех сначала ступор. Иногда непонятно, где у них спина, а где грудь. Обгорают так, что трогать их – причинять еще большие страдания. Первого запомню навсегда, двое суток не спал после этого. Привезли тогда так же, на машине от станции четверых бойцов. А они… Блин, теперь я понимаю, почему они просят их пристрелить! Я б, наверное, тоже просил. Доктор тычет мне, бери, мол, и тащи, я тогда еще не слышал, а как? Вроде осторожно так взял одного за руку, чтобы чуть приподнять, надо же было обхватить, а у него кожа слезает пластами, вместе с одеждой. Я тогда сдержался, аж двоих отнес, прежде чем меня так вывернуло, что я не только не спал потом два дня, а еще и не ел ничего. Как же это страшно-то… Воистину врачи – это какие-то особенные люди. Что-то с психикой у них не так устроено, в отличие от остальных людей. Как можно спокойно смотреть на внутренности, а? Ладно убитого, это одно, а раненого? Ведь ты же понимаешь, что он все чувствует, ему пипец как больно, а ты смотришь… Не понимаю. Поэтому сейчас я и бесился, требуя выписать меня, а то с ума здесь сойду.

До меня врач добрался только к восьми вечера. Размотал повязку, долго осматривал, а потом кивнул.

– Что, удрать хочешь? – устало подытожил нестарый еще доктор.

– А вы как думаете, товарищ военврач? – я говорил весь день без остановки, устал молчать за все время, что был без слуха.

– А ты нам так хорошо помогал… – скорее для самого себя пробормотал доктор. – Может, мне попросить, чтобы тебя здесь оставили, а, Некрасов? Ну ведь правда, подумай! Точно сам в таком виде сюда не приедешь. Да и пользы от тебя в разы больше будет. Ну сам посуди, засунут в пехоту, и сгинешь через два дня…

– Док, вы чего? – охренел я и разозлился. А ведь доктор, по сути, хочет мне жизнь спасти. Но я как-то не могу так, неправильно это.

– Эх, ладно, все ты понял. Тем более разрыв перепонок – это не царапина. Тебе надо быть в тишине, а ты на фронт собрался. Вероятность повторного повреждения очень высока. У тебя и так была опасная травма. Обычно при таком повреждении слух полностью не пропадает. Я ведь вначале думал, что все, у тебя разрушены кости внутреннего уха. А это конец слуху. Но вроде обошлось. Все же я должен оставить тебя еще на пару недель, чтобы быть уверенным в благополучном исходе.

– Нет, док, меня не поймут, – покачал я головой. – И так смотрят косо, а вы еще подливаете масла в огонь. Выписывайте, и баста!

– Ты мне тут еще указывать будешь? Поучи меня людей лечить. Сейчас приказ оформлю, получишь тогда! – угроза серьезная, без шуток. Врач может написать в особый отдел все что угодно, хотя бы нарушение дисциплины. Скажет, я тут бухой всегда, и все, пипец! Закатают тогда по полной программе, заманаешься хлебать. А еще хлеще, я тут узнал случайно, военврач вообще может мне ограничение поставить и, согласно ему, оставить меня в госпитале. Пахать! Мне это надо?

Плюнув на все, отправился к особисту госпиталя. Вроде мужик он нормальный, мы много общались, хоть и посредством бумаги и карандаша. Нашел нужного человека не быстро. Тот где-то бегал весь вечер.

– Михал Степаныч, – взмолился я, – оклемался я, помогите!

– Ты чего, сдурел? – отшатнулся от меня особист. – Чего причитаешь?

– Отправьте меня на фронт, пожалуйста!

– А что доктор говорит? – лукаво так смотрит, словно издевается.

– Да разве наших докторов переслушаешь, – развел я руками. – Он много чего говорит, но мне на фронт надо. Ребята там воюют, а я тут…

– Завтра к обеду найди меня, постараюсь что-нибудь придумать. Я понимаю, тебе надоело раненых таскать да пахать тут, как раб на галере…

Эка он в точку попал! Хоть и пожилой мужик, а соображает почище любого молодого умника. Может, и впрямь поможет мне?

Сразу после обеда меня вызвал к себе начальник госпиталя и начал проверку. Тут же присутствовал и особист. Было видно, что осмотр для порядка проводят, они уже явно о чем-то договорились, но я выполнял все, что требовали. Закончив процедуры, меня отправили вон из кабинета. Ждал минут тридцать, прежде чем вышел особист со справкой в руке.

– Держи! Дуй оформляться, сегодня около семи вечера будет эшелон, едешь на нем!

– Понял! Разрешите приступать?

– Беги уже!


Оформление бумаг заняло совсем мало времени, уже к трем часам дня я был полностью свободен. Чтобы не давать повода военврачу припахать меня еще к каким делам, свалил на станцию. У меня были кое-какие деньги, купил поесть в дорогу, хлеба, пару банок тушёнки и лука.

Сказать, что я охренел от времени в пути, не сказать вообще ничего. Так долго в поезде я еще не ездил никогда. Оказывается, особист-то не уточнял, едем мы в объезд, а это… Мама дорогая, аж через мои родные места! Ну, почти. Короче говоря, к моему приезду немцы уже взяли Калинин. Охренеть не рассказать.

Сгрузили нас в Калязине. Нас – это целую дивизию. Весь путь сюда мы собирали людей. Вологда, Ярославль и далее по списку. Я сначала растерялся, но практически сразу узнал, что с моей воинской специальностью меня направят на формирование. Так и вышло. Хорошо хоть вновь ехать никуда было не нужно. Здесь, на окраине города Калязин, укомплектовывался новый артполк, точнее, наш дивизион, как объяснили, остальные батареи где-то рядом. Меня приняли хорошо, привык уже, на мои габариты даже старшие командиры смотрят с уважением. Да уж, не думал, что когда-нибудь буду привлекать столько внимания к своей скромной персоне. Как бы не зазнаться. Шучу.

К сожалению, в наводчики я опять не попал. Учиться-то я учился, но вот написано в красноармейской книжке – заряжающий, будь любезен, служи, куда ставят. Ладно хоть не ящичным, и то хлеб. А ведь если бы попросил в госпитале особиста, то в новую красноармейскую книжку меня бы записали наводчиком, можно было так сделать, да я чего-то не догадался.

Тренировок почти не было, да и орудий тоже. Налегали на теорию и постоянно маршировали, чеканя шаг. М… вашу блин в транспорт! Как же так-то? Ладно, я немного опытный. Хотя бы в учебке отучился и стрельбы провел, а многие вообще не представляли, что им делать. Как будем воевать? Таскали телеги, изображая орудия и передки, а как еще? Ой да, навоюем мы тут.

В середине ноября нас погрузили на машины и отправили куда-то на запад. Ехали почти сутки. Где мы теперь, я уже не понимал. Выгрузили в какой-то дыре, на удивление тут была железнодорожная станция, и оставили ждать орудия.

Пушки прибыли… Господи, они что, из-под бомбежки, что ли? Все какие-то помятые, щиты пробитые, прицелов нет, в общем – жопа. Оказалось, на этой станции артмастерские находятся. Теперь нас разместили тут, будем ждать, когда закончат ремонт орудий. Ну и дела. Как же наши предки войну-то выиграли, а? Вроде бойцы есть, не хай какие спецы, но полный комплект, так в чем же дело? Работяги в мастерских прояснили ситуацию. Огромное количество артиллерии потеряно на занятых немцами территориях. Вон, мои любимые МЛ-20 вообще почти не попадаются, нет их новых, хоть тресни, зато есть пушки образца восьмого года, с колесами выше щита, такое, млять, удовольствие на них служить, аж за честь принимаем. Еще есть М-30, это пушка сто двадцать два миллиметра, если дадут их, придется переучиваться. Вот и получается, что удается вытащить при отступлении, направляют на ремонт и только потом передают по назначению. Ну не хватает на все новые части новых стволов, что ж поделать!

А ведь я раньше и не подозревал, что такое война… Да, думал, ушел в сорок первом и либо в землю, либо вернулся в сорок пятом. Казалось, на фронте ты только и делаешь, что воюешь. Стреляешь, взрываешь, наступаешь, отступаешь. А на деле? Если бы нас тогда на станции не расхреначили, может, я и побывал бы на фронте, а так? А ведь числюсь, что я на войне. Мама вон письмо прислала, правда, написано оно еще в августе, но нашло меня оно тут, в Калязине. Прочитал, даже всплакнуть хотелось. Брат погиб у меня, старший, Семен. Хоть и не сложились у меня с ним отношения, да и брат-то он моему новому телу, да только все равно сердце кольнуло как ножом. Еще в августе Семен попал под бомбежку, почти как я. Только я-то цел, а вот он… Мама пишет, чтобы берег себя, служил честно и бил поганых фашистов в хвост и гриву. А я? Мотаюсь тут, как говно в проруби. То учебка, то окружение и драпание. Теперь вот госпиталь, и опять сидим. Тяжко это, а делать что? Тот один день, что я воевал, как-то не хотелось засчитывать себе в актив.

Через пару дней прислали наконец заместителя командира батареи, звали его лейтенант Васильев. Раньше его обязанности исполнял сержант, командир орудия. Теперь хоть учеба какая-то началась. Прямо в мастерских осваивали орудия, учились разворачивать и менять позицию, изготавливаться к стрельбе. Я-то все это уже проходил, мне чуть легче, а некоторым парням было тяжело. Радовало, что повреждения все же не фатальные, без заводского ремонта обойдемся, главное, пушка та, что я хорошо знал, а вообще батарея смешанная.

Голод. Черт возьми, кто бы мог подумать, что на войне будет что-то страшнее врага с его оружием. Всем постоянно хочется есть, а мне так и побольше других, наградил же Господь размерами. Нет, может, когда доберусь наконец до фронта, там забуду, что такое страх голода, но сейчас… А еще погода резко испортилась и начались морозы. Нам так и не выдали до сих пор ни ватников, ни валенок. Хотя и обещали. В шинелях холодно, ноги в сапогах мерзнут до боли. После занятий идем в палатку, ага, в них живем, как летом, млять, хорошо хоть печурки в каждой стоят, говорят, нам повезло. Но чтобы она хоть немного нагревала помещение, нужно топить просто без перерыва и сидеть возле нее. Чуть отойдешь к стене – замерзаешь. Спим прижавшись друг к другу и накрывшись всеми шинелями, так теплее.

– Некрасов, ты мне рассказывал, что обучался на наводчика? – вопрос замкомандира батареи застал меня врасплох. Возились с орудием, а тут, как чертик из табакерки, командир прискакал.

– Да, в учебке времени было много, освоил и панораму, – кивнул я, распрямляясь.

– Это хорошо, – покивал головой лейтенант Васильев. На вид, кстати, попутнее моего прошлого командира. Этот с опытом, тоже из госпиталя. Мужик крепкий, невысокий, лет двадцать семь ему, шинель, видевшая многое, такие же сапоги, стоптанные наружу, видно, что служил, а не выслуживался. – Наводчик первого заболел, заменишь его.

– Ясно, – кивнул я, – разрешите собрать вещи? – Я-то на втором орудии был заряжающим.

– Давай, – кивнул лейтенант.

Как это заболел наводчик? Кашляет, что ли? Так тут все дохают, как хор мальчиков-туберкулезников. А чем еще можно заболеть на войне? Привык уже как-то, не болеют тут люди. Как говорили в одном хорошем старом фильме, на войне не бывает бронхита. Удивились и другие ребята, невидаль какая-то.

Собрав нехитрые пожитки, чего там, сидор да старый карабин без патронов, который выдали уже здесь в рембате, и отправился к расположению второго орудия. Узнал, что буду опять на МЛ-20 служить. А то я таблицы помню только для них, а тут ведь еще и сто двадцать два миллиметра есть. Два таких у нас и два «больших» ствола. Смешанная батарея. Что лучше, вопрос интересный. М-30, например, весит в три раза меньше, это жирный плюс, а по мощности и дальности МЛ-20 выигрывает. Хрен его знает, только повоевав, можно делать заключение. А мы ведь, как правило, даже не видим результатов своей работы. Это на передке командир, разведчики-наблюдатели еще что-то видят, а мы? На позиции только и видишь, что орудие и расчет, более ничего. А вот то, что М-30 часто на передке оказываются – факт. Их иногда используют против танков, это когда совсем труба. Как правило, если до этого доходит, значит, амба батарее и всему полку или батальону, что перед ней стоит.

Приняли и тут хорошо. Привык уже, меня везде хорошо принимают, это только начальство может быть таким смелым, чтобы докапываться. Рядовые бойцы к этому проще относятся, а уж мои габариты и вовсе вызывают у людей уважение. Просто к рослому и высокому человеку отношение всегда будет чуть лучше, чем к маленькому и тощему. Может, это осторожность, а может, и страх. Хрен их знает. Но вот сколько живу в этом теле, постоянно замечаю такое положение дел.

Закончили ремонт, дождавшись отправки только в конце месяца. На двух орудиях меняли стволы, а это не быстро, пока их с завода привезут. Да на одном накатник был серьезно поврежден. Так или иначе, но, получив на весь наш третий дивизион лошадей, отправились в путь. Дивизион у нас, как и сказал, третий, всего две батареи. Когда приедем, пушкарей с их семидесятишестимиллиметровками уведут на передок, ну а мы сзади. Говорят, уже недалеко тут фронт стоит, но бои идут страшные. Еще бы, помню я, что такое Калининский фронт, а везут нас, похоже, именно туда.

Да! Выдали наконец обмундирование зимнее! Точнее, ватники, шапки, свитера, валенки! Красота! Аж меньше стал хотеть есть. Тепло – это хорошо, а вот дорога по заснеженным полям – это пипец! Хорошо еще погода дерьмо, снег валит, а то бы вновь испытал на себе вражескую авиацию. Вот так и противоречишь сам себе, и плохо, что сугробы, и хорошо, снег идет – самолеты не летают. Пипец, блин.

Так и вышло, екарный бабай, мы приехали под Калинин, в тридцать первую армию. Сразу удивило то, что нас, гаубичников, подвезли к самому городу, дома стоят совсем близко. Удивило расхождение с тем, что помню из истории, ведь в это время Калинин уже должен быть захвачен, а тут немцы под городом, на западе, но взять не могут. Как это? И тут я вспомнил, уж не дошли ли мои писульки и не поверил ли написанному усатый вождь? До этого я как-то различий не видел, да и не слишком-то до нас доводили информацию по фронтам. А тут я уже участник и могу делать выводы. Выходит, данные из моих писем проверяли, а теперь что, наконец, стали действовать? Черт его знает, как так вышло. Посмотрим позже, будут ли еще изменения. Там, помнится, скоро наступление зимнее. Фрицы должны хорошенько нам вломить. Правда, сначала мы должны ударить, отгоним немного, а вот потом начнется… Думаю, сразу станет ясно, приняли мои бумаги или нет. Если начнут войска дербанить, отводить на другие участки, там и увидим. Про тридцать третью я подробно писал, жаль такого командующего, как Ефремов, настоящий мужик.

Позиции нам командир дивизиона определил знатные, я аж сглотнул от обалдения. Когда уже наш батарейный лейтеха указал место, млять, в чистом поле, я только вздохнул. Они там что курят в штабе, а? И ведь не скажешь вслух ничего, не поймут. Хорошо хоть сам старший лейтенант, командир батареи Иванцов, был не лыком шит.

– Так, ребята, умирать нам рано, фрицев много, надо убавить, а для этого мы должны как можно дольше работать по ним. Значит… – это «значит» выразилось в смене позиций. Уходить восточнее нам нельзя, не поймут начальники, но с чистого поля отойти в низину, думаю, можно. Тягачей и тут не было, но были лошади и солдаты из батальона пехоты, так что ручками, ручками, лошадками, да по глубокому снежку, десять тонн не сто, херня война, главное – вот это самое: маневры!

Расчистили площадку под наше орудие. Я возился с прицелом и привыкал к маховикам, один тяжеловато крутился, смазал. Ребята наводили маскировку. Сложность была еще та, нам сети зеленые дали. Во чудо-то, да? Парни натягивали их в струну, а сверху порошили снегом. Снег, в это время тихо лежавший себе на небе, видимо, увидев такую ересь, сжалился и начал падать на нас. Хорошо, что мороз серьезный, а то была бы оттепель, у нас все сети провисли бы. А так хорошо припорошил. Правда, при первом выстреле весь этот пушок улетит…

Связисты наладили связь, и, как только сообщили замкомандира батареи об этом, нам полетели команды. Вот же, все думал, когда же фронт, когда воевать. А тут едва успели встать, как уже стрелять нужно. Командир батареи ушел с разведкой и связистами на передок, у него служба такая. На переднем крае обязательно должен быть наблюдатель, иначе куда стрелять?

Через час примерно, как встали, все это началось.

«Первое… Прицел сто… Осколочным… Один снаряд… Повторить… Влево двадцать-ноль… Батарее…»

И так далее. Я крутил маховики, дергал шнур, производя выстрел, кричал об этом, бойцы занимались перезарядкой. Интересно, мы хоть попадаем? Так и спросил у командира орудия.

– Говорят, что накрыли немецких минометчиков, они там нашим жить не давали. Стрелковый батальон там едва дышал без наших стволов, теперь не одни, поможем. Вроде как немцы танки подтягивают. Врагу нужно во что бы то ни стало взять город, вот и рвутся. Давно они тут бодаются, ну ничего, скоро всех расхреначим, – настрой у «замка» хороший.

Замкомандира батареи был весел и доволен. А с ним и мы. Хлопали друг друга по спине, радовались. Аж целых пятнадцать минут. Когда в сотне метров от нашего бугорка рванул снаряд, никто не обратил внимания. А вот когда второй уже за спинами…

– В укрытие! – сигнал прозвучал хоть и с опозданием, но все же вовремя. Бойцы, и я в том числе, стали залезать в свои норы, что были выкопаны рядом, когда вокруг наших позиций начали рваться снаряды. Щели, что мы подготовили для укрытия, были очень малы, земля мерзлая, да и времени не было, так что лежать было страшно.

– Где же наши, почему прошляпили корректировщиков? – крикнул я лейтенанту, он оказался в щели рядом со мной.

– А ты, боец, как хотел? Если у нас сидит наблюдатель, значит, и у врага он есть, – поучительно, абсолютно спокойно ответил замкомандира. – Как только стихнет все, орудие в зубы и назад, сейчас крикну ящичному, он дальше всех, пусть за лошадьми бежит, они как раз на запасной. Помнишь, где запасную оборудовали?

– Нет, – крикнул я в ответ, – я там не был, не успел. Пока с прицелом возился, координаты пошли.

– Ладно, бойцы покажут… – И тут раздался такой взрыв, что нас выбросило из щелей и кинуло на снег. Пытаясь осмотреться, понимал, что из сугроба я ни хрена не увижу.

– Куда полез? – вновь окрикнул меня лейтенант. Он уже был на ногах, осматривался по сторонам. – В четвертое орудие попали, суки. Точнее, в снаряды! Пушку снесло, расчет погиб. Ждать не станем, вроде немцы начали в сторону уводить. Скорее всего, наше не видно с их позиции. Надо пользоваться.

Разрывы и правда гремели где-то в стороне. Бойцы нехотя вставали из сугробов и вылезали из щелей. Собирать все манатки было некогда, похватали разбросанные карабины и бросились к орудиям. Слава богу, наше не повреждено, повезло. Кстати, уничтожили немцы то орудие, что было крайним у нас, и, возможно, его было видно, там низина не такая, как у нас.