Боги войны
Часть 4 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я высматривал первые мины, у немцев появилась пехота. Раньше они были скрыты за танками, а теперь смело вышагивали рядом с танками. Послышался приказ:
– Пехоту, пехоту отсекайте, вашу мать!
Кричал явно капитан, недалеко где-то сидит. То тут, то там начали раздаваться винтовочные выстрелы. Я тоже пару раз выстрелил, оказалось, у меня винтовка кривая, а я и не заметил. Просто с расстояния в двести метров не попасть в цель и промахнуться на целый метр – надо постараться. Я четко увидел, куда прилетела моя пуля, это был танк, а не шагающий рядом солдат вермахта. Стрельба редкая, поэтому вряд ли я ошибся. Попытался настроить прицел, но понял, что тщетно.
– Паш, у меня винтовка испорчена, стреляет в сторону…
– Да хрен с ней, бросай, я тебе сейчас новую притащу! – И с дальнего конца окопа, спустя несколько секунд, прибежал Шустрый с винтовкой.
– Где взял?
– Сержанта нашего того, убило, в общем. Его винтарь.
– Вот как, – покачал я головой, – быстро его. Винтарь-то не повредили?
– Сейчас и нас, если танки дальше пойдут, – буркнул Пашка.
– Пойдут, куда они денутся.
Мины у нас лежат от сорока до шестидесяти метров от окопов. Длиннее веревок не нашли. Да и то, на веревках-то всего четыре штуки, остальные так лежат. Первой рванула именно та, что была не «привязана». Рванула удачно, танк сразу заполыхал, куда ему там так попало, не знаю. Остальные даже не заметили потери товарища и продолжили ехать вперед, не снижая скорости. Когда встал еще один, немцы прозрели. Сбросив скорость до минимума, они стали расползаться в стороны.
– Вот дурачье, мы вас там и ждем! – я рванул по окопу влево.
Схватив крайнюю веревку, я стал быстро ее тянуть. Веревка, перекинутая за деревом, натянулась и потащила за собой взрывающийся сюрприз. Танк почти объехал ее, когда последним рывком я успел все же затянуть ее под гуслю. Рвануло почти мгновенно, меня аж осыпало землей, близковато. Гусеница сползла, дым мешал дальше смотреть, да и не до того было, но танк остановился и молчал. Шедший рядом еще один такой же Т-3 шарахнулся в сторону и напоролся на еще одну привязанную мину. Вновь взрыв, на этот раз видел, как отлетел каток, и танк встал. Прикольно, если честно, не ожидал такого. Смотрится как в кино, только с эффектом полного погружения. Мы смотрим на танки, а вокруг пули свистят да земля летит.
Я давно обратил внимание на идущий последним танк с большой антенной, так что заметил, что тот стоит. Внезапно фрицы остановились и, включив заднюю передачу, поползли к своим позициям. Ага, не привыкли получать. Ну да ладно, приходите еще.
– Ванька, чего они? – подбежал Шустрый.
– Сейчас опять пушками долбить станут, шутка ли, три танка потеряли, не дойдя до наших позиций. Так что держи штаны.
Снаряды вновь посыпались нам на головы, но было уже чуть легче. Мы ждали этого, поэтому и не испугались. Артподготовка на этот раз была короткой, от силы минут пятнадцать. Странно, что у немцев тут всего восемь танков было, я думал, будет больше. Раз есть тяжелая артиллерия, значит, и солдат там много. Как бы не дивизию на нас кинули.
И тут, блин, мне «повезло»…
– Боец? – окликнули кого-то из нас справа. Оглянулись оба с Пашкой. – Да, ты. – Паша ткнул себе в грудь пальцем, и капитан, а кричал он, кивнул: – Иди сюда.
Командир лежал сверху и смотрел к нам в окоп. Павел ужом мелькнул мимо меня, и я услышал:
– С нами только что связались наши артиллеристы. Сзади гаубичная батарея подошла, в четырех километрах, им нужны координаты противника. Идешь в разведку. – Странно это, там же свои разведчики-наблюдатели должны быть, да и командиров никто не отменял.
– Товарищ капитан, так я ж не умею… – растерялся Шустрый.
– Такой шустрый и не сможешь? – О, и командир подметил Пашкину шустрость.
– А что делать-то нужно? – мой товарищ явно расстроился.
– Нужно разведать позиции врага, видишь, там горка, за ней они и формируются. Смотри на лес, – указал капитан рукой, – метров через двести хорошая возвышенность и кусты, оттуда тебя не заметят. Ползешь, находишь врага и передаешь координаты.
– Товарищ командир, – смутился Павел, – так я не умею.
Надо ли говорить, что тут я высунул язык…
– Я пойду, товарищ капитан, – сплюнул я от злости на себя.
– Некрасов, ты такой здоровый, не пройдешь, заметят! – фыркнул командир.
– Я чуток в лес заберу, глядишь, и пролезу.
Шустрый смотрел на меня с удивлением и одновременно с благодарностью. Куда меня несет? Нет, я отлично понимал, что это наш шанс. Это еще в учебке проходили. У нас могут быть хоть самые огромные стволы, но без разведки они ничто. Куда стрелять?
В лес я углубился метров на тридцать, кустарник, хоть и почти голый, скрывал нормально. Плюс дым от горевших танков помогал, стелясь по полю. Телефон, что мне выдали, здорово мешал. Точнее, приходилось внимательно следить за катушкой, разматывая провод, чтобы его не повредить. К позиции я вышел удачно, а точнее, вовремя. Немцы как раз выстраивали танки на дороге и готовились к рывку. Я уже хотел было кричать в трубку координаты, карта у меня также была, как в небе что-то засвистело, и на наши позиции обрушились мины. Вот гадство, они еще и из минометов причесать решили. Где же они? Леса со стороны фрицев не было, ближайшие деревья в километре. Но позиции минометчиков я не видел. Сделал вызов в трубку телефона и услышал в ответ:
– Какого хрена ты там тянешь? Данные давай!
– Я не вижу минометы, хорошо укрыты, – попытался оправдаться я.
– Да клал я на них вприсядку, танки где? – на том конце провода шутить явно не желали.
– Я не могу определить расстояние, не командовал раньше, а если по квадрату?
– Тебе дали карту? Ну так и давай квадрат, быстрее, там сообразишь потом!
– Квадрат четыре, по улитке шесть, один снаряд… – тут я сориентировался.
– Лови! – был ответ, и спустя несколько секунд рвануло прямо перед позициями танкистов противника.
– Не знаю, сколько вы поставили, давайте дальше сто, по фронту ноль. Беглый! – кричал я в трубку, а сам аж улыбался. Мне это чертовски понравилось.
– Ну у тебя и команды! – услышал я в трубке. А чего? Как знал, так и командовал. А, пофигу, поняли, и ладно. Я ж не знаю, где батарея, какой прицел стоит. Если бы они мне сообщили после пристрелки, я бы дал им точное расстояние.
Восемь тяжеленных снарядов, не знаю, какого калибра, начали падать с неба с приятным уху свистом. Грязью и дымом заволокло мгновенно всю ложбину, в которой укрывались немцы.
– Вижу огонь и дым. Есть попадание.
И тут меня хлопнули по плечу. Как же я вздрогнул, кто бы знал!
– Вань, командир требует уничтожить минометную батарею, немедленно! – Пашу прислали для связи. Все это хорошо, но не знаю, мать их за ногу, где эти хреновы минометы! А сейчас еще и не видно ничего.
– Млять, куда стрелять? – выругался я вслух.
– Смотри, правее дымов немцы копошатся, может, там? – вдруг подсказал Шустрый.
– Даже если и не там, все одно нашим помощь, – буркнул я. – Вправо шесть-ноль, прицел дальше на двести метров, один снаряд! – прокричал в трубку. Спустя полминуты прилетел поросенок и взметнул столб грязи и воды почти там, куда указал мне Паша.
– Ванька, правее надо…
– Вправо один-ноль, прицел прежний, два снаряда.
Не успели упасть новые снаряды, как я уже кричал поправки. Вот теперь я хорошо различал фрицев. Забегали они знатно. Знай наших, не все нас в землю втаптывать. Пушкари стреляли по моим командам аж двадцать минут, а затем просто отрубили связь. Не зная, что мне делать, послал Пашку к командиру. Вернулся тот быстро, уже через пять минут.
– Давай назад, командир приказывает отход…
– Как отход? – охренел я.
– Да так! – сплюнул Шустрый. – Приказ из штаба дивизии. Немцы вроде как левее обошли. Соседи не отвечают, наверняка их разбили. Короче, бежим отсель!
Сматывая ценный провод на катушку, кстати, повезло, что я его через лес прокладывал, не порвали, мы возвращались. Немцы, когда минами обкладывали, могли и повредить связь, а так все нормально, в лес-то они не стреляли.
Пока бежали назад, заметил, что стрельбы совсем нет. Затихарились немцы, раны зализывают. Ну или подлянку какую готовят. Может, и правы в штабе, что приказали отойти…
Только подумал о тишине, как вновь началась пальба. На этот раз гаубицы врага били вразброс по всем нашим позициям. Наверняка корректировщик где-то рядышком засел, когда и успел-то? Но нам было наплевать на это. На огонь противника, имею в виду. Правы все же оказались старшие командиры, отведя наши немногочисленные войска со старых позиций. Да, осталось нас совсем мало. Во взводах человек по десять. Очень много потеряли при последнем обстреле минометами.
Топать назад, что может быть хуже? В окопе хоть все понятно, либо сдохнем, либо нет, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. А тут… Идем, неорганизованная толпа какая-то. Никто ведь не доводит до нас, что впереди, что позади. Ударить могут отовсюду в любой момент.
Получилось еще хуже. Ударили сверху. Немцы налетели как-то внезапно, даже «Воздух» никто не крикнул. Вокруг начали рваться бомбы, и в землю впивались снаряды из авиапушек. Близким разрывом меня швырнуло в сторону, и больше я Пашку не видел. Он шел справа от меня, оттуда же и ударная волна пришла. Нет, я не видел, чтобы его убило, просто больше не видел парня. Да и никого, в принципе, из тех, кого знал.
Очнулся я, когда меня тащили. Господи, чего случилось-то? В голове звон, да, блин, какой! Я заорал, но не слышал сам себя. Тряска прекратилась, кажется, меня положили на землю. Надо мной склонился какой-то боец. Он открывал рот, видимо спрашивая что-то, но я не слышал его. Стало страшно. Что случилось-то? Боли в теле вроде нет, но слух… Полежав чуток, поняв, что ничего вроде не болит, попытался встать. Мне помогли, поддержали, и вовремя. Повело в сторону так, что еле удержался на ногах. Так, придерживая меня за руки и указывая направление, потопали вместе с другими бойцами. Мотало из стороны в сторону как пьяного, с трудом заставлял ноги идти прямо, спасибо бойцам, иногда придерживали. Впереди на носилках кого-то несли, сколько ни вглядывался, никак не мог разглядеть, кого именно, да и в глазах двоилось. Шли мы по окраине леса, укрываясь под деревьями. Погода хорошая стояла, я пришел в себя, но слух не появился. Через пару часов такого движения дорогу нам пересекла речушка. Наш отряд остановился, не зная, как быть. Кто-то рулил нашим сбродом, позже узнал, что это был начштаба полка. Причем не моего. Как я в нем оказался, вообще не понимаю. Всего тут, на берегу этой речушки, оказалось не больше тридцати человек. Уставшие, многие ранены, обессиленные люди просто упали на траву, не в силах идти дальше. Носилки лежали на земле. Осматриваясь, я добрался до них. На них, весь в бинтах, лежал человек, кто это, вообще не понятно. Даже звания не узнать, формы не видно, часть оборвана, часть скрыта под бинтами. Грязь, кровь, копоть, чего на человеке только ни было, а вот самого человека почти и не видать.
Кто-то подтолкнул, указывая на реку. Посмотрев, увидел, что бойцы начинают переправу. Те, кто нес носилки, с хмурым видом смотрят на водную преграду. Ясно, боятся люди, самим бы не утонуть, а еще и носилки переть. Чувствуя себя уже неплохо, оглянулся, посмотрел вокруг, нашел небольшое деревце, березку. Сломал ее, даже не обдирая ветки, пошел в воду и прошел всю реку, измеряя дно. Выйдя, направился прямо к носилкам. Взглянул вокруг, да и поднял на руки тело раненого с носилок. Мне не трудно, силушки-то Господь отмерил немало. Почему так поступил? Так глубины тут в речке от силы два метра. Бойцы только на середине плывут, буквально пару метров, весь остальной путь идут по дну. Рост у меня под стать силе, поэтому смело шагнул в воду. Поскользнувшись на скользкой глине берега, чуть не рухнул, но меня кто-то поддержал. Кивнул двум бойцам, что помогли, а те благодарно смотрели на меня. Ясно, из носильщиков. Когда скрыло сапоги и под ногами я уже чувствовал ил, а не скользкую глину, пошел уверенно вперед. На середине, задержав дыхание, я вытянул руки вверх, поднимая раненого, и погрузился с головой. Так и вышло, как предположил. Несмотря на ношу, я даже на середине не плыл, чуток повело на течении, но удержался и удержал раненого. Да и, помогали мне, чувствовал поддержку. Так, медленно, но уверенно, я выбрался на противоположный берег и, отойдя от кромки воды, опустил на землю свою ношу. Раненый был плох, это видно. К сожалению, не слышу, стонет или нет, но в том, что он еще жив, я был уверен.
Пока снимал форму, чтобы выжать, меня то и дело отвлекали, похлопывая по спине и плечам. Показывали большой палец, в общем, благодарили. Подошел и начштаба, что-то говорил, но, увидев мой жест, а я указал руками на уши и покачал головой, просто пожал мне руку.
Рассиживаться нам не дали. Только-только отжал одежку, вылил из сапог воду, перемотал хоть и отжатые, но сырые портянки, и нас погнали дальше.
На этой стороне реки был сплошной лес, идти стало очень тяжело. Одежка сырая натирала везде, ногам, думаю, амбец придет, уже сейчас чувствую, как саднят пятки, что же будет дальше…
Слава богу, солнце покатилось на закат, становилось темно, и скомандовали привал. Я не слыхал, мне по плечу похлопали и показали жестом – стой. Увидев, что все падают кто где, тоже опустился на траву. Для привала начштаба выбрал небольшую полянку в лесу, все уже сидели или лежали, никто не хотел что-либо делать. Осмотревшись, подумал, что надо все же сушить одежду, поэтому встал и побрел за дровами. На меня смотрели, но никто помогать не кинулся. Да и ладно, сам справлюсь. Притащив приличную кучу веток, сучьев и даже одну маленькую тонкую, но полностью высохшую ель, я, похлопав себя по карманам, растерянно посмотрел по сторонам. Поймав взгляд одного из бойцов, показал жестом, как будто чиркаю спичку о коробок. Боец сунул руку в карман и бросил мне коробок. Спичек было мало, несколько штук, причем тоже не больно сухие. Собрав мелких прутиков, осторожно, стараясь не испортить спички, с третьей попытки разжег огонь. Прутики занялись весело, начали потрескивать и разгораться. Добавляя уже потолще, я разводил костер. Вскоре он уже горел высоким пламенем, и вокруг начали собираться люди. Срубив несколько веток с ближайшей сосны, я очистил их от иголок и, воткнув в землю в полутора метрах перед костром, развешивал одежду и сапоги. Вокруг стали за мной повторять. Кто-то брал горящую лесину и разводил новый костер, у одного-то всем сушиться неудобно.
Жрать хотелось… Блин, вот вроде хорошо, что я такой большой и сильный, но с едой… Вон бойцы схомячили по сухарю и сидят себе, а кто-то и спать завалился. Мне тоже давали, съел два, ни в одном глазу после них, только пить захотелось. Попробовал уснуть, не получалось, голод терзал, ел-то давно, а сил потратил много. Выручил боец, один из тех, кто носилки нес. Это он меня поддерживал на берегу и потом в воде. Протянул мне горсть сухарей и фляжку, блин, как же я был этому рад! Не хотел брать, но тот скорчил злую гримасу, поясняя таким образом, что назад не возьмет, пришлось есть. После этого «застолья» я, наконец, уснул. Только вот проснулся быстро. Растолкали. Оказывается, уже рассвет забрезжил, пора было выдвигаться в путь. Сколько нам так топать, не знал, наверное, никто. Это сколько же вот так с июня топают, по лесам и болотам? Защитники хреновы, имеют нас, а мы только драпать. Недавно еще перед стариком оправдывался, дескать, мы не виноваты, пушек у нас нет… Да все мы виноваты, все. Надеюсь, простят нас те, кто из-за этих отступлений сорок первого остался во вражеском тылу и испытал на себе все прелести оккупации, а затем допросы НКВД.
Всю дорогу, а это был путь длиною в двое суток и хрен знает сколько километров по лесам и болотам, я подменял то одного, то другого носильщика. Тогда и узнал, что, оказывается, мы несем аж комдива. Ему перевязку делали, я знаки различия разглядел, а то так и не знал бы, кого несем. Как он оказался среди отступающих, я не знал, а мне не объясняли. Слух так и не появился, зато еще в первый день, когда я сушил одежду в лесу, обнаружил, что весь ворот гимнастерки и нательной рубахи у меня в крови. Из ушей текла. Переживания по поводу потери слуха закончились быстро, сменились тревогой о дальнейшей судьбе.
Выходили мы, конечно, странно. Начштаба вел нас вроде по карте, а на деле, похоже, сам не знал, куда идет. Ведь мы были, по сути, не в глубоком вражеском тылу, зачем такие сложности? Но спрашивать, конечно, не стал, не мое дело. Но постоянно терзала мысль, почему нас просто не выведут на ближайшую дорогу? Уж по ней-то быстрее, наверное, добрались бы. Или нас снова влили бы в какую-нибудь новую часть…
Вот так по истечении двух суток мы и вышли к какому-то поселку. Оказывается, забрали настолько далеко на восток, что оказались не так и далеко от Новгорода. Вот это, мля, помотало! Практически сразу, как вышли к населенному пункту, появились какие-то личности в чистой форме, начались построения, козыряния, выговоры за нарушения формы одежды и прочее. Злы ли были бойцы? Да всем поровну было. Лишь бы отстали наконец да накормили. Больше думать пока не о чем было. Тебя матерят по уставу, а ты только стоишь с опущенным взглядом и молчишь. А я так и не слышал ничего, так что все одно было, чего мне говорят. Откуда знаю, что ругали? Ну, так бойцы, кто уже привык ко мне, пояснили на пальцах.
В санитарную роту меня, как и некоторых раненых из числа отряда, привели только спустя долгую процедуру допроса. Опросом это назвать было нельзя. Около двух часов меня мурыжили только на то, чтобы понять, вру я или нет насчет слуха. Когда, видимо, удостоверились, успокоились немного и стали писать. Я попробовал отвечать, но не слышал сам себя, поэтому отвечал так же письменно.
После допросов по пути в санроту наконец пообщался с выжившими, до этого и писать было не на чем, да и не время было. Тут, выпросив пару листов бумаги, я их мелко нарезал и сложил в виде блокнотика, огрызком карандаша стал писать вопросы. Бойцы отвечали неуверенно, но одно я понял точно. Меня им передали, когда отряд проходил мимо разбитой части. Видимо, моей части. Кто передал, зачем и почему, не сказали.
Уши мне осмотрели, чем-то помыли, щекотно было. Слух не появился. Врач, серьезного вида мужик средних лет, долго качал головой и что-то бормотал, я видел лишь шевеление губ. Итогом посещения санроты стало получение бумажки, в которой указывалось, что красноармеец Некрасов направляется в госпиталь. Все. Куда, как добраться? Никто не сказал. Побрел обратно к комендатуре, где допросы проходил.
Особый отдел, а это оказался именно он, долго меня динамил. Ну, служащие, конечно. Отмахиваются все, всем некогда, бегают, суетятся. Пока сам не встал на дороге у какого-то молодца с кубарями в петлицах и шевронами на рукавах, так бы и не получил вменяемого ответа.
«С утра пойдет колонна в тыл, примкнешь к ней, вот бумаги», – написали мне и выдали еще одно направление, теперь уже от особого отдела дивизии.
Вечер близился к концу, всех, кто вышел вместе со мной из окружения, наконец покормили. К сожалению, обстановку на фронте узнать так и не удалось, никто не хотел со мной переписываться. Это немного злило, но я понимал ребят, все устали и на взводе сейчас, а тут еще и я с вопросами лезу.
– Пехоту, пехоту отсекайте, вашу мать!
Кричал явно капитан, недалеко где-то сидит. То тут, то там начали раздаваться винтовочные выстрелы. Я тоже пару раз выстрелил, оказалось, у меня винтовка кривая, а я и не заметил. Просто с расстояния в двести метров не попасть в цель и промахнуться на целый метр – надо постараться. Я четко увидел, куда прилетела моя пуля, это был танк, а не шагающий рядом солдат вермахта. Стрельба редкая, поэтому вряд ли я ошибся. Попытался настроить прицел, но понял, что тщетно.
– Паш, у меня винтовка испорчена, стреляет в сторону…
– Да хрен с ней, бросай, я тебе сейчас новую притащу! – И с дальнего конца окопа, спустя несколько секунд, прибежал Шустрый с винтовкой.
– Где взял?
– Сержанта нашего того, убило, в общем. Его винтарь.
– Вот как, – покачал я головой, – быстро его. Винтарь-то не повредили?
– Сейчас и нас, если танки дальше пойдут, – буркнул Пашка.
– Пойдут, куда они денутся.
Мины у нас лежат от сорока до шестидесяти метров от окопов. Длиннее веревок не нашли. Да и то, на веревках-то всего четыре штуки, остальные так лежат. Первой рванула именно та, что была не «привязана». Рванула удачно, танк сразу заполыхал, куда ему там так попало, не знаю. Остальные даже не заметили потери товарища и продолжили ехать вперед, не снижая скорости. Когда встал еще один, немцы прозрели. Сбросив скорость до минимума, они стали расползаться в стороны.
– Вот дурачье, мы вас там и ждем! – я рванул по окопу влево.
Схватив крайнюю веревку, я стал быстро ее тянуть. Веревка, перекинутая за деревом, натянулась и потащила за собой взрывающийся сюрприз. Танк почти объехал ее, когда последним рывком я успел все же затянуть ее под гуслю. Рвануло почти мгновенно, меня аж осыпало землей, близковато. Гусеница сползла, дым мешал дальше смотреть, да и не до того было, но танк остановился и молчал. Шедший рядом еще один такой же Т-3 шарахнулся в сторону и напоролся на еще одну привязанную мину. Вновь взрыв, на этот раз видел, как отлетел каток, и танк встал. Прикольно, если честно, не ожидал такого. Смотрится как в кино, только с эффектом полного погружения. Мы смотрим на танки, а вокруг пули свистят да земля летит.
Я давно обратил внимание на идущий последним танк с большой антенной, так что заметил, что тот стоит. Внезапно фрицы остановились и, включив заднюю передачу, поползли к своим позициям. Ага, не привыкли получать. Ну да ладно, приходите еще.
– Ванька, чего они? – подбежал Шустрый.
– Сейчас опять пушками долбить станут, шутка ли, три танка потеряли, не дойдя до наших позиций. Так что держи штаны.
Снаряды вновь посыпались нам на головы, но было уже чуть легче. Мы ждали этого, поэтому и не испугались. Артподготовка на этот раз была короткой, от силы минут пятнадцать. Странно, что у немцев тут всего восемь танков было, я думал, будет больше. Раз есть тяжелая артиллерия, значит, и солдат там много. Как бы не дивизию на нас кинули.
И тут, блин, мне «повезло»…
– Боец? – окликнули кого-то из нас справа. Оглянулись оба с Пашкой. – Да, ты. – Паша ткнул себе в грудь пальцем, и капитан, а кричал он, кивнул: – Иди сюда.
Командир лежал сверху и смотрел к нам в окоп. Павел ужом мелькнул мимо меня, и я услышал:
– С нами только что связались наши артиллеристы. Сзади гаубичная батарея подошла, в четырех километрах, им нужны координаты противника. Идешь в разведку. – Странно это, там же свои разведчики-наблюдатели должны быть, да и командиров никто не отменял.
– Товарищ капитан, так я ж не умею… – растерялся Шустрый.
– Такой шустрый и не сможешь? – О, и командир подметил Пашкину шустрость.
– А что делать-то нужно? – мой товарищ явно расстроился.
– Нужно разведать позиции врага, видишь, там горка, за ней они и формируются. Смотри на лес, – указал капитан рукой, – метров через двести хорошая возвышенность и кусты, оттуда тебя не заметят. Ползешь, находишь врага и передаешь координаты.
– Товарищ командир, – смутился Павел, – так я не умею.
Надо ли говорить, что тут я высунул язык…
– Я пойду, товарищ капитан, – сплюнул я от злости на себя.
– Некрасов, ты такой здоровый, не пройдешь, заметят! – фыркнул командир.
– Я чуток в лес заберу, глядишь, и пролезу.
Шустрый смотрел на меня с удивлением и одновременно с благодарностью. Куда меня несет? Нет, я отлично понимал, что это наш шанс. Это еще в учебке проходили. У нас могут быть хоть самые огромные стволы, но без разведки они ничто. Куда стрелять?
В лес я углубился метров на тридцать, кустарник, хоть и почти голый, скрывал нормально. Плюс дым от горевших танков помогал, стелясь по полю. Телефон, что мне выдали, здорово мешал. Точнее, приходилось внимательно следить за катушкой, разматывая провод, чтобы его не повредить. К позиции я вышел удачно, а точнее, вовремя. Немцы как раз выстраивали танки на дороге и готовились к рывку. Я уже хотел было кричать в трубку координаты, карта у меня также была, как в небе что-то засвистело, и на наши позиции обрушились мины. Вот гадство, они еще и из минометов причесать решили. Где же они? Леса со стороны фрицев не было, ближайшие деревья в километре. Но позиции минометчиков я не видел. Сделал вызов в трубку телефона и услышал в ответ:
– Какого хрена ты там тянешь? Данные давай!
– Я не вижу минометы, хорошо укрыты, – попытался оправдаться я.
– Да клал я на них вприсядку, танки где? – на том конце провода шутить явно не желали.
– Я не могу определить расстояние, не командовал раньше, а если по квадрату?
– Тебе дали карту? Ну так и давай квадрат, быстрее, там сообразишь потом!
– Квадрат четыре, по улитке шесть, один снаряд… – тут я сориентировался.
– Лови! – был ответ, и спустя несколько секунд рвануло прямо перед позициями танкистов противника.
– Не знаю, сколько вы поставили, давайте дальше сто, по фронту ноль. Беглый! – кричал я в трубку, а сам аж улыбался. Мне это чертовски понравилось.
– Ну у тебя и команды! – услышал я в трубке. А чего? Как знал, так и командовал. А, пофигу, поняли, и ладно. Я ж не знаю, где батарея, какой прицел стоит. Если бы они мне сообщили после пристрелки, я бы дал им точное расстояние.
Восемь тяжеленных снарядов, не знаю, какого калибра, начали падать с неба с приятным уху свистом. Грязью и дымом заволокло мгновенно всю ложбину, в которой укрывались немцы.
– Вижу огонь и дым. Есть попадание.
И тут меня хлопнули по плечу. Как же я вздрогнул, кто бы знал!
– Вань, командир требует уничтожить минометную батарею, немедленно! – Пашу прислали для связи. Все это хорошо, но не знаю, мать их за ногу, где эти хреновы минометы! А сейчас еще и не видно ничего.
– Млять, куда стрелять? – выругался я вслух.
– Смотри, правее дымов немцы копошатся, может, там? – вдруг подсказал Шустрый.
– Даже если и не там, все одно нашим помощь, – буркнул я. – Вправо шесть-ноль, прицел дальше на двести метров, один снаряд! – прокричал в трубку. Спустя полминуты прилетел поросенок и взметнул столб грязи и воды почти там, куда указал мне Паша.
– Ванька, правее надо…
– Вправо один-ноль, прицел прежний, два снаряда.
Не успели упасть новые снаряды, как я уже кричал поправки. Вот теперь я хорошо различал фрицев. Забегали они знатно. Знай наших, не все нас в землю втаптывать. Пушкари стреляли по моим командам аж двадцать минут, а затем просто отрубили связь. Не зная, что мне делать, послал Пашку к командиру. Вернулся тот быстро, уже через пять минут.
– Давай назад, командир приказывает отход…
– Как отход? – охренел я.
– Да так! – сплюнул Шустрый. – Приказ из штаба дивизии. Немцы вроде как левее обошли. Соседи не отвечают, наверняка их разбили. Короче, бежим отсель!
Сматывая ценный провод на катушку, кстати, повезло, что я его через лес прокладывал, не порвали, мы возвращались. Немцы, когда минами обкладывали, могли и повредить связь, а так все нормально, в лес-то они не стреляли.
Пока бежали назад, заметил, что стрельбы совсем нет. Затихарились немцы, раны зализывают. Ну или подлянку какую готовят. Может, и правы в штабе, что приказали отойти…
Только подумал о тишине, как вновь началась пальба. На этот раз гаубицы врага били вразброс по всем нашим позициям. Наверняка корректировщик где-то рядышком засел, когда и успел-то? Но нам было наплевать на это. На огонь противника, имею в виду. Правы все же оказались старшие командиры, отведя наши немногочисленные войска со старых позиций. Да, осталось нас совсем мало. Во взводах человек по десять. Очень много потеряли при последнем обстреле минометами.
Топать назад, что может быть хуже? В окопе хоть все понятно, либо сдохнем, либо нет, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. А тут… Идем, неорганизованная толпа какая-то. Никто ведь не доводит до нас, что впереди, что позади. Ударить могут отовсюду в любой момент.
Получилось еще хуже. Ударили сверху. Немцы налетели как-то внезапно, даже «Воздух» никто не крикнул. Вокруг начали рваться бомбы, и в землю впивались снаряды из авиапушек. Близким разрывом меня швырнуло в сторону, и больше я Пашку не видел. Он шел справа от меня, оттуда же и ударная волна пришла. Нет, я не видел, чтобы его убило, просто больше не видел парня. Да и никого, в принципе, из тех, кого знал.
Очнулся я, когда меня тащили. Господи, чего случилось-то? В голове звон, да, блин, какой! Я заорал, но не слышал сам себя. Тряска прекратилась, кажется, меня положили на землю. Надо мной склонился какой-то боец. Он открывал рот, видимо спрашивая что-то, но я не слышал его. Стало страшно. Что случилось-то? Боли в теле вроде нет, но слух… Полежав чуток, поняв, что ничего вроде не болит, попытался встать. Мне помогли, поддержали, и вовремя. Повело в сторону так, что еле удержался на ногах. Так, придерживая меня за руки и указывая направление, потопали вместе с другими бойцами. Мотало из стороны в сторону как пьяного, с трудом заставлял ноги идти прямо, спасибо бойцам, иногда придерживали. Впереди на носилках кого-то несли, сколько ни вглядывался, никак не мог разглядеть, кого именно, да и в глазах двоилось. Шли мы по окраине леса, укрываясь под деревьями. Погода хорошая стояла, я пришел в себя, но слух не появился. Через пару часов такого движения дорогу нам пересекла речушка. Наш отряд остановился, не зная, как быть. Кто-то рулил нашим сбродом, позже узнал, что это был начштаба полка. Причем не моего. Как я в нем оказался, вообще не понимаю. Всего тут, на берегу этой речушки, оказалось не больше тридцати человек. Уставшие, многие ранены, обессиленные люди просто упали на траву, не в силах идти дальше. Носилки лежали на земле. Осматриваясь, я добрался до них. На них, весь в бинтах, лежал человек, кто это, вообще не понятно. Даже звания не узнать, формы не видно, часть оборвана, часть скрыта под бинтами. Грязь, кровь, копоть, чего на человеке только ни было, а вот самого человека почти и не видать.
Кто-то подтолкнул, указывая на реку. Посмотрев, увидел, что бойцы начинают переправу. Те, кто нес носилки, с хмурым видом смотрят на водную преграду. Ясно, боятся люди, самим бы не утонуть, а еще и носилки переть. Чувствуя себя уже неплохо, оглянулся, посмотрел вокруг, нашел небольшое деревце, березку. Сломал ее, даже не обдирая ветки, пошел в воду и прошел всю реку, измеряя дно. Выйдя, направился прямо к носилкам. Взглянул вокруг, да и поднял на руки тело раненого с носилок. Мне не трудно, силушки-то Господь отмерил немало. Почему так поступил? Так глубины тут в речке от силы два метра. Бойцы только на середине плывут, буквально пару метров, весь остальной путь идут по дну. Рост у меня под стать силе, поэтому смело шагнул в воду. Поскользнувшись на скользкой глине берега, чуть не рухнул, но меня кто-то поддержал. Кивнул двум бойцам, что помогли, а те благодарно смотрели на меня. Ясно, из носильщиков. Когда скрыло сапоги и под ногами я уже чувствовал ил, а не скользкую глину, пошел уверенно вперед. На середине, задержав дыхание, я вытянул руки вверх, поднимая раненого, и погрузился с головой. Так и вышло, как предположил. Несмотря на ношу, я даже на середине не плыл, чуток повело на течении, но удержался и удержал раненого. Да и, помогали мне, чувствовал поддержку. Так, медленно, но уверенно, я выбрался на противоположный берег и, отойдя от кромки воды, опустил на землю свою ношу. Раненый был плох, это видно. К сожалению, не слышу, стонет или нет, но в том, что он еще жив, я был уверен.
Пока снимал форму, чтобы выжать, меня то и дело отвлекали, похлопывая по спине и плечам. Показывали большой палец, в общем, благодарили. Подошел и начштаба, что-то говорил, но, увидев мой жест, а я указал руками на уши и покачал головой, просто пожал мне руку.
Рассиживаться нам не дали. Только-только отжал одежку, вылил из сапог воду, перемотал хоть и отжатые, но сырые портянки, и нас погнали дальше.
На этой стороне реки был сплошной лес, идти стало очень тяжело. Одежка сырая натирала везде, ногам, думаю, амбец придет, уже сейчас чувствую, как саднят пятки, что же будет дальше…
Слава богу, солнце покатилось на закат, становилось темно, и скомандовали привал. Я не слыхал, мне по плечу похлопали и показали жестом – стой. Увидев, что все падают кто где, тоже опустился на траву. Для привала начштаба выбрал небольшую полянку в лесу, все уже сидели или лежали, никто не хотел что-либо делать. Осмотревшись, подумал, что надо все же сушить одежду, поэтому встал и побрел за дровами. На меня смотрели, но никто помогать не кинулся. Да и ладно, сам справлюсь. Притащив приличную кучу веток, сучьев и даже одну маленькую тонкую, но полностью высохшую ель, я, похлопав себя по карманам, растерянно посмотрел по сторонам. Поймав взгляд одного из бойцов, показал жестом, как будто чиркаю спичку о коробок. Боец сунул руку в карман и бросил мне коробок. Спичек было мало, несколько штук, причем тоже не больно сухие. Собрав мелких прутиков, осторожно, стараясь не испортить спички, с третьей попытки разжег огонь. Прутики занялись весело, начали потрескивать и разгораться. Добавляя уже потолще, я разводил костер. Вскоре он уже горел высоким пламенем, и вокруг начали собираться люди. Срубив несколько веток с ближайшей сосны, я очистил их от иголок и, воткнув в землю в полутора метрах перед костром, развешивал одежду и сапоги. Вокруг стали за мной повторять. Кто-то брал горящую лесину и разводил новый костер, у одного-то всем сушиться неудобно.
Жрать хотелось… Блин, вот вроде хорошо, что я такой большой и сильный, но с едой… Вон бойцы схомячили по сухарю и сидят себе, а кто-то и спать завалился. Мне тоже давали, съел два, ни в одном глазу после них, только пить захотелось. Попробовал уснуть, не получалось, голод терзал, ел-то давно, а сил потратил много. Выручил боец, один из тех, кто носилки нес. Это он меня поддерживал на берегу и потом в воде. Протянул мне горсть сухарей и фляжку, блин, как же я был этому рад! Не хотел брать, но тот скорчил злую гримасу, поясняя таким образом, что назад не возьмет, пришлось есть. После этого «застолья» я, наконец, уснул. Только вот проснулся быстро. Растолкали. Оказывается, уже рассвет забрезжил, пора было выдвигаться в путь. Сколько нам так топать, не знал, наверное, никто. Это сколько же вот так с июня топают, по лесам и болотам? Защитники хреновы, имеют нас, а мы только драпать. Недавно еще перед стариком оправдывался, дескать, мы не виноваты, пушек у нас нет… Да все мы виноваты, все. Надеюсь, простят нас те, кто из-за этих отступлений сорок первого остался во вражеском тылу и испытал на себе все прелести оккупации, а затем допросы НКВД.
Всю дорогу, а это был путь длиною в двое суток и хрен знает сколько километров по лесам и болотам, я подменял то одного, то другого носильщика. Тогда и узнал, что, оказывается, мы несем аж комдива. Ему перевязку делали, я знаки различия разглядел, а то так и не знал бы, кого несем. Как он оказался среди отступающих, я не знал, а мне не объясняли. Слух так и не появился, зато еще в первый день, когда я сушил одежду в лесу, обнаружил, что весь ворот гимнастерки и нательной рубахи у меня в крови. Из ушей текла. Переживания по поводу потери слуха закончились быстро, сменились тревогой о дальнейшей судьбе.
Выходили мы, конечно, странно. Начштаба вел нас вроде по карте, а на деле, похоже, сам не знал, куда идет. Ведь мы были, по сути, не в глубоком вражеском тылу, зачем такие сложности? Но спрашивать, конечно, не стал, не мое дело. Но постоянно терзала мысль, почему нас просто не выведут на ближайшую дорогу? Уж по ней-то быстрее, наверное, добрались бы. Или нас снова влили бы в какую-нибудь новую часть…
Вот так по истечении двух суток мы и вышли к какому-то поселку. Оказывается, забрали настолько далеко на восток, что оказались не так и далеко от Новгорода. Вот это, мля, помотало! Практически сразу, как вышли к населенному пункту, появились какие-то личности в чистой форме, начались построения, козыряния, выговоры за нарушения формы одежды и прочее. Злы ли были бойцы? Да всем поровну было. Лишь бы отстали наконец да накормили. Больше думать пока не о чем было. Тебя матерят по уставу, а ты только стоишь с опущенным взглядом и молчишь. А я так и не слышал ничего, так что все одно было, чего мне говорят. Откуда знаю, что ругали? Ну, так бойцы, кто уже привык ко мне, пояснили на пальцах.
В санитарную роту меня, как и некоторых раненых из числа отряда, привели только спустя долгую процедуру допроса. Опросом это назвать было нельзя. Около двух часов меня мурыжили только на то, чтобы понять, вру я или нет насчет слуха. Когда, видимо, удостоверились, успокоились немного и стали писать. Я попробовал отвечать, но не слышал сам себя, поэтому отвечал так же письменно.
После допросов по пути в санроту наконец пообщался с выжившими, до этого и писать было не на чем, да и не время было. Тут, выпросив пару листов бумаги, я их мелко нарезал и сложил в виде блокнотика, огрызком карандаша стал писать вопросы. Бойцы отвечали неуверенно, но одно я понял точно. Меня им передали, когда отряд проходил мимо разбитой части. Видимо, моей части. Кто передал, зачем и почему, не сказали.
Уши мне осмотрели, чем-то помыли, щекотно было. Слух не появился. Врач, серьезного вида мужик средних лет, долго качал головой и что-то бормотал, я видел лишь шевеление губ. Итогом посещения санроты стало получение бумажки, в которой указывалось, что красноармеец Некрасов направляется в госпиталь. Все. Куда, как добраться? Никто не сказал. Побрел обратно к комендатуре, где допросы проходил.
Особый отдел, а это оказался именно он, долго меня динамил. Ну, служащие, конечно. Отмахиваются все, всем некогда, бегают, суетятся. Пока сам не встал на дороге у какого-то молодца с кубарями в петлицах и шевронами на рукавах, так бы и не получил вменяемого ответа.
«С утра пойдет колонна в тыл, примкнешь к ней, вот бумаги», – написали мне и выдали еще одно направление, теперь уже от особого отдела дивизии.
Вечер близился к концу, всех, кто вышел вместе со мной из окружения, наконец покормили. К сожалению, обстановку на фронте узнать так и не удалось, никто не хотел со мной переписываться. Это немного злило, но я понимал ребят, все устали и на взводе сейчас, а тут еще и я с вопросами лезу.