Боевой 1918 год
Часть 23 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Отпусти, барин. Военные нас завсегда отпускают.
Сидевший на телеге в нескольких метрах от нас торговец мясом оживился:
– О! Молодец, солдатик! Поймал шельму! Ентот мазурик третьего дня у меня чуть кус от окорока не свистнул! Держи его крепче! Ужо я ему сейчас!
Мельком глянув на торговца, я бросил:
– Отвали. – И повторил свой вопрос мальчишке: – Так под кем ходишь? Под деловыми, или сам по себе?
Тот какое-то время висел молча, а потом неожиданно крутнулся так, что кусок его (даже не знаю как эти лохмотья назвать) верхней одежды остался у меня в руках, а сам оборвыш шустро, словно белка, метнулся в сторону. Но Мага был настороже, и через секунду беглец снова повис в воздухе. В этот раз он даже особо не трепыхался.
– Ты не ответил на вопрос. Ты сам по себе или с кем-то?
Собеседник угрюмо пробурчал:
– Мы сами свои.
Понятно… я где-то так и предполагал. Забрав ношу у горца, я поставил пацана на землю и, ухватив за руку, продолжил допрос:
– И сколько вас в твоей ватаге?
– Не скажу!
Я удивился:
– Почему? Это что – военная тайна?
Мальчишка ненадолго задумался и упрямо тряхнул головой:
– Вы тогда облаву сделаете и всех нас посадите. Не скажу!
– Вот те нате! Зачем же вас сажать? – не сумев поймать его взгляд, я сдался: – Ладно, шкет, слушай сюда – ты знаешь, где находятся казармы таганрогского полка? Хорошо. Тогда, если решитесь, приходите вечером туда. Часовому скажешь, что к товарищу Чуру. Там вас помоют и покормят. Обещаю, что после кормежки силком держать никого не будут. Кто захочет сдохнуть под забором – скатертью дорога. А с остальными поговорим за дальнейшую жизнь.
После чего отпустил собеседника. Тот отпрыгнул, но видя, что гоняться за ним не собираются, остановился:
– Точно шамовку дадут?
– Точно. Каждому по миске каши. С салом. И по полкуска сахару с кипятком.
– И потом отпустят?
Я развел руками:
– Тебе же раз сказано было? Или ты еще и глухой?
Пацан независимо сплюнул и, уже уходя, бросил через плечо:
– Мы подумаем!
Глядя вслед беспризорнику, я подумал: правильно Жилин сделал, что не стал дожидаться, когда вот таких малолетних бродяг появятся миллионы. Уже сейчас ими плотно занимаются. Но все больше в столицах, а они ведь в холодное время на юг мигрируют. И в Ростове их чуть больше, чем до хрена, но Шамов (это тутошний главный чекист) что-то не особо чешется. Понятно – у него своих дел хватает. Только все равно надо будет к нему зайти и пообщаться на эту тему. Потому как, судя по воплю этого шкета «нас посадят», чекисты как-то неверно восприняли приказ о беспризорниках. Или они их для начала, в принципе, просто ловят, а потом начнут приюты создавать? Мне этот вопрос особо близок, так как сам детдомовский, и я отлично понимаю, что значит иметь место, куда можно вернуться и где тебя накормят и хоть как-то защитят. Поэтому обязательно поговорю с власть предержащими на эту тему. В общем, сделав отметку в памяти, двинул дальше. Дел еще было выше крыши.
А ближе к вечеру у нас была баня и всеобщее переодевание. Я временно добыл вошебойку на лошадиной тяге, так мы еще и белье все прожарили. Глядя на эту чудо-машину, подумал, что нам обязательно надо будет себе в личное пользование что-то подобное добыть. Только получше. У нас в Чечне были шикарные самоделки, гораздо легче и удобнее, чем вот эта. Так что сделаю чертежик и закажу несколько штук на батальон. Опять траты, но куда тут денешься – вещь по нынешним временам остро необходимая.
После бани у нас случилось короткое веселье, так как личный состав получил в свое распоряжение совершенно неведомый до сегодняшнего дня аксессуар – берет. С остальной робой все было понятно и никаких вопросов не вызывало. Но берет… Народ его задумчиво крутил в руках. Надевал на голову. Снимал. Оглядывался. Оценивал, как все это выглядит на башке товарища. Задумчиво чесал стриженый затылок. Но постепенно командиры взводов, заранее проинструктированные мною, навели порядок. Я же, глядя на все это и потираясь щекой о воротник новенького бушлата, лишь улыбался, испытывая почти забытое чувство комфорта.
Потом построили батальон, и комиссар толкнул речь. А когда личный состав отправился осваивать новую форму, ко мне прицепился Гришка. В залихватски сдвинутом берете и «афганке» он сильно напоминал моих армейских товарищей времен контрактной службы. Только вот маузер несколько выбивался из образа. Хотя, по слухам, зам начал тайную операцию по обмену своей эксклюзивной пушки на два «парабеллума». Но пока не сошлись в цене доплаты, так как домовитый Гриня, помимо пистолетов, возжелал стрясти с прижимистых станичников (с которыми познакомился на одном из митингов) еще и ручной пулемет. Пулемет был не рабочий, но казачков все равно душила жаба. Я сей негоции не препятствовал, так как ручник в подразделении был бы совсем не лишним. А починить его мы завсегда починим.
И вообще, как я понял, Трофимов беззастенчиво косплеил меня. Под звезду, на головном уборе, так же подкладку сделал. Китель подшил подворотничком. И брюки не в сапоги заправил, а выпустил штанины поверх голенищ. Вот и сейчас задумчиво оглядев командира, зам задал животрепещущий для него вопрос:
– Чур, а ты почему орден не носишь?
При этом он непроизвольно покосился на свой георгиевский крестик и на «Звезду» в большой красной розетке, которые прицепил прямо на бушлат. Я поднял брови:
– Что значит не ношу? Ношу!
– Где?!
Оттянув ворот бушлата, я продемонстрировал закрепленный за клапан нагрудного кармана орден.
– Но почему так? Его же под бушлатом не видно!
Ухмыльнувшись, ответил недоумевающему заместителю:
– Григорий Иванович (он так забавно дергается, когда я его по отчеству называю), в этом-то вся интрига. Вот представь – идешь ты, весь из себя самый обычный и ничем не выделяющийся боец Красной Армии. И захотелось тебе пообщаться с барышнями. Ну или с другими гражданами. Они поначалу носами крутят, а то и вообще на голос берут. И тут ты, вроде как невзначай, распахиваешь бушлатик, и пока оппонент пребывает в ох… э-э-э… в ошеломлении, решительным штурмом добиваешься своего.
Гришка на пару секунд задумался и заржал:
– А летом на белье, значит, награды вешать? Нет, командир, серьезно скажи – почему так?
– То есть и вариант насчет личной скромности тебя тоже не устроит?
Трофимов отрицательно мотнул головой.
– Ну, тогда все просто – прочти правила ношения орденов и медалей. У нас в канцелярии приказ лежит. И я про него вам уже говорил. Там сказано, что награды на верхнюю одежду можно крепить лишь во время парадов[11]. И распоряжение на это дает командир части. Поэтому, когда пойдем на митинг, вот эта красота, – я мотнул подбородком на его розетку, – будет к месту. А сейчас…
Гришка, не став дожидаться продолжения, протянул: «Поня-ятно…» и быстренько отвалил.
А я пошел узнавать, не появлялись ли беспризорники. Оказывается, что нет. М-да… сильно недоверчивые ребята попались. Все-таки у Шамова надо узнать, почему его людей ребятня так сторонится. Да и насчет пленных поинтересоваться. Хотя эти «дрозды» мне как-то даже неинтересны. Это когда они только сдались, то еще сдерживались. А потом их переклинило напрочь. На все вопросы ругались, плевались и вообще вели себя по-хамски. Никаких особых секретов эта троица знать не могла, а заниматься интенсивным допросом времени не было. Отдавать их морячкам или Магомеду тоже не хотелось. И вовсе не потому, что жалко. Мне дисциплина нужна, а нарезка лоскутов из пленных этой дисциплине не очень способствует. В общем, по приезде в город я сдал беляков чекистам и с чистой совестью забыл об этом вопросе. Других дел хватало.
* * *
А через два дня беготни, суеты и даже подготовки некоего сюрприза наступил день парада. То есть остальные-то думали, что это будет отвальной митинг, но мы знали, что это не так. И первый отдельный батальон морской пехоты Балтийского флота твердо намеревался блеснуть перед уходом в бой. Правда, слухи все равно просочились (а попробуй спрячь грохот строевого шага, когда аж окна звенеть начинают), и у нас появились соперники. Вернее, вначале появились представители солдатских комитетов, которые имели беседу с нашими «старейшинами», а потом уже нам стали доносить вести, что кое-какие части решили принять вызов. Далеко не все, но желающие были. Это подстегнуло соревновательный дух. Только у нас еще был козырь, в виде песен. Пели прямо в казармах и вполголоса, поэтому конкуренты до последней минуты были не в курсе.
И вот мы выдвигаемся на площадь. Взводные коробки почти не рассыпаются. Периодически (по командам взводных) идет переход на строевой шаг. Голуби разлетаются. Собаки разбегаются. Тут еще запевалы по очереди начали голосить. Народ на тротуарах пребывает в обалдении. Ростовчане никак не могут понять, кто мы такие? Форма незнакомая. Выправка гвардейская. Белые? Откуда? На союзников тоже не похожи. И что за звезды на странных головных уборах? Красные? Почему тогда настолько слитным строем и с песнями? Причем не «Вставай, проклятьем заклейменный» или на худой конец «Соловей, соловей, пташечка», а какими-то новыми и незнакомыми? Но вездесущие пацаны, которые все эти дни за нами внимательно следили через забор, а сейчас бегущие рядом, криками просвещали недоумевающих людей.
В общем, когда дошли до места и построились, выяснилось, что за батальоном следовала нехилая толпа. Всем было любопытно, что происходит и что произойдет. Вроде как ожидается митинг. Но почему с такой помпой? И что здесь делают несколько барышень приличного вида, стоящих плотной группой, и десяток оркестрантов с инструментами? Причем оркестр не полковой – с трубами и барабанами, а местный, из оперетты? Кстати, музыканты, вместе с репетициями, мне обошлись в совершенные копейки. Служители скрипки и рояля несколько обездолили, поэтому за столь необычную «халтуру» предпочли брать даже не деньгами, а продуктами. Девчонки были актрисками из этого же коллектива, так что оплачивал их оптом.
Да уж. Я поначалу, не подумав, решил голосистых барышень поискать на заводе. Ну а где еще найти большую толпу мамзелей, из которой можно сделать выбор? Обломался. В России вовсю царствовал домострой, и даже на ткацкой фабрике я искомого не нашел. Сплошные мужики, с редкими вкраплениями теток уставшего вида. Предложение набрать искомое в публичном доме с негодованием отверг.
Потом меня осенило, и я совершил визит к старинной знакомой. Да-да. Той самой недокореянке – От Ва Ли. Дойдя до дома, в который она тогда впорхнула, прошел в дворницкую и там уточнил номер квартиры Метелина. Дворник, повздыхав, адрес сказал, присовокупив:
– Мне понятым итить?
Не особо удивившись подобному предложению, я отказался, объяснив, что визит не с обыском, а просто в гости. Потом, поднявшись на второй этаж, покрутил ручку звонка и, когда из-за двери спросили: «Кто там?», громко спросил:
– Елена Георгиевна Метелина здесь проживает?
Дверь на цепочке приоткрылась, и какой-то гражданин с шикарной бородой, окинув нас с Магой взглядом, неуверенно поинтересовался:
– Вы кто? Зачем она вам?
– Здравствуйте.
В глазах бородача что-то мигнуло, и он смутился:
– Здравствуйте. И все же – зачем она вам понадобилась? Я ее отец…
Улыбнувшись, я ответил:
– Вы не волнуйтесь. Меня зовут Чур, и я к ней за консультацией.
– К Елене? За консультацией?! – у гражданина открылся рот, но он быстро взял себя в руки. – Секунду. – Закрыв дверь и лязгнув цепочкой, он вновь появился и широким жестом пригласил: – Прошу!
Самой барышни не было дома, вот только ее папаша оказался настолько заинтригован, что впустил нас к себе. И именно он нас надоумил искать все нужное в оперетте. Там еще не вся труппа разбежалась и оставшиеся давали представления разной степени популярности. Правда, дивидендов с этой популярности хватало только, чтобы не протянуть ноги. Поэтому мое предложение труппу сначала удивило, а потом и восхитило.
Так что теперь, когда подтянулись и остальные воинские части (некоторые старались походить на нас, но выходило так себе), начался непосредственно митинг с речами. Даже я высказался. В завершение все хором спели «Интернационал». На этот раз не «всухую», а под аккомпанемент довольно неплохого оркестра. Это внесло заметное оживление в действо. Особенно если учесть, что музыканты (в отличие от полковых дуделок) почти не фальшивили. И вот тут наступило время сюрприза. Я опять поднялся на трибуну и поднял руку, привлекая внимание:
– Товарищи! Сегодня для уходящих на фронт борьбы с немецко-фа… (сука, чуть не сбился) кайзеровскими оккупантами пролетариат города Ростова исполнит несколько песен, которые нас поддержат в этот трудный час!
Дав отмашку и слушая первые такты мелодии, я даже не заметил, как мою морду растянула улыбка. Это уже потом, на фотографии (на митинге и фотограф присутствовал, и даже кинооператор) стало видно. И если народ думал, что сейчас грянут нечто похоронное типа «Вы жертвою пали в борьбе роковой», то все ошибались. Сводный опереточный девчачий квартет лихо выводил:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой.
Потом они выдали еще несколько песен, которые завершились проникновенным исполнением «Синего платочка».
Сидевший на телеге в нескольких метрах от нас торговец мясом оживился:
– О! Молодец, солдатик! Поймал шельму! Ентот мазурик третьего дня у меня чуть кус от окорока не свистнул! Держи его крепче! Ужо я ему сейчас!
Мельком глянув на торговца, я бросил:
– Отвали. – И повторил свой вопрос мальчишке: – Так под кем ходишь? Под деловыми, или сам по себе?
Тот какое-то время висел молча, а потом неожиданно крутнулся так, что кусок его (даже не знаю как эти лохмотья назвать) верхней одежды остался у меня в руках, а сам оборвыш шустро, словно белка, метнулся в сторону. Но Мага был настороже, и через секунду беглец снова повис в воздухе. В этот раз он даже особо не трепыхался.
– Ты не ответил на вопрос. Ты сам по себе или с кем-то?
Собеседник угрюмо пробурчал:
– Мы сами свои.
Понятно… я где-то так и предполагал. Забрав ношу у горца, я поставил пацана на землю и, ухватив за руку, продолжил допрос:
– И сколько вас в твоей ватаге?
– Не скажу!
Я удивился:
– Почему? Это что – военная тайна?
Мальчишка ненадолго задумался и упрямо тряхнул головой:
– Вы тогда облаву сделаете и всех нас посадите. Не скажу!
– Вот те нате! Зачем же вас сажать? – не сумев поймать его взгляд, я сдался: – Ладно, шкет, слушай сюда – ты знаешь, где находятся казармы таганрогского полка? Хорошо. Тогда, если решитесь, приходите вечером туда. Часовому скажешь, что к товарищу Чуру. Там вас помоют и покормят. Обещаю, что после кормежки силком держать никого не будут. Кто захочет сдохнуть под забором – скатертью дорога. А с остальными поговорим за дальнейшую жизнь.
После чего отпустил собеседника. Тот отпрыгнул, но видя, что гоняться за ним не собираются, остановился:
– Точно шамовку дадут?
– Точно. Каждому по миске каши. С салом. И по полкуска сахару с кипятком.
– И потом отпустят?
Я развел руками:
– Тебе же раз сказано было? Или ты еще и глухой?
Пацан независимо сплюнул и, уже уходя, бросил через плечо:
– Мы подумаем!
Глядя вслед беспризорнику, я подумал: правильно Жилин сделал, что не стал дожидаться, когда вот таких малолетних бродяг появятся миллионы. Уже сейчас ими плотно занимаются. Но все больше в столицах, а они ведь в холодное время на юг мигрируют. И в Ростове их чуть больше, чем до хрена, но Шамов (это тутошний главный чекист) что-то не особо чешется. Понятно – у него своих дел хватает. Только все равно надо будет к нему зайти и пообщаться на эту тему. Потому как, судя по воплю этого шкета «нас посадят», чекисты как-то неверно восприняли приказ о беспризорниках. Или они их для начала, в принципе, просто ловят, а потом начнут приюты создавать? Мне этот вопрос особо близок, так как сам детдомовский, и я отлично понимаю, что значит иметь место, куда можно вернуться и где тебя накормят и хоть как-то защитят. Поэтому обязательно поговорю с власть предержащими на эту тему. В общем, сделав отметку в памяти, двинул дальше. Дел еще было выше крыши.
А ближе к вечеру у нас была баня и всеобщее переодевание. Я временно добыл вошебойку на лошадиной тяге, так мы еще и белье все прожарили. Глядя на эту чудо-машину, подумал, что нам обязательно надо будет себе в личное пользование что-то подобное добыть. Только получше. У нас в Чечне были шикарные самоделки, гораздо легче и удобнее, чем вот эта. Так что сделаю чертежик и закажу несколько штук на батальон. Опять траты, но куда тут денешься – вещь по нынешним временам остро необходимая.
После бани у нас случилось короткое веселье, так как личный состав получил в свое распоряжение совершенно неведомый до сегодняшнего дня аксессуар – берет. С остальной робой все было понятно и никаких вопросов не вызывало. Но берет… Народ его задумчиво крутил в руках. Надевал на голову. Снимал. Оглядывался. Оценивал, как все это выглядит на башке товарища. Задумчиво чесал стриженый затылок. Но постепенно командиры взводов, заранее проинструктированные мною, навели порядок. Я же, глядя на все это и потираясь щекой о воротник новенького бушлата, лишь улыбался, испытывая почти забытое чувство комфорта.
Потом построили батальон, и комиссар толкнул речь. А когда личный состав отправился осваивать новую форму, ко мне прицепился Гришка. В залихватски сдвинутом берете и «афганке» он сильно напоминал моих армейских товарищей времен контрактной службы. Только вот маузер несколько выбивался из образа. Хотя, по слухам, зам начал тайную операцию по обмену своей эксклюзивной пушки на два «парабеллума». Но пока не сошлись в цене доплаты, так как домовитый Гриня, помимо пистолетов, возжелал стрясти с прижимистых станичников (с которыми познакомился на одном из митингов) еще и ручной пулемет. Пулемет был не рабочий, но казачков все равно душила жаба. Я сей негоции не препятствовал, так как ручник в подразделении был бы совсем не лишним. А починить его мы завсегда починим.
И вообще, как я понял, Трофимов беззастенчиво косплеил меня. Под звезду, на головном уборе, так же подкладку сделал. Китель подшил подворотничком. И брюки не в сапоги заправил, а выпустил штанины поверх голенищ. Вот и сейчас задумчиво оглядев командира, зам задал животрепещущий для него вопрос:
– Чур, а ты почему орден не носишь?
При этом он непроизвольно покосился на свой георгиевский крестик и на «Звезду» в большой красной розетке, которые прицепил прямо на бушлат. Я поднял брови:
– Что значит не ношу? Ношу!
– Где?!
Оттянув ворот бушлата, я продемонстрировал закрепленный за клапан нагрудного кармана орден.
– Но почему так? Его же под бушлатом не видно!
Ухмыльнувшись, ответил недоумевающему заместителю:
– Григорий Иванович (он так забавно дергается, когда я его по отчеству называю), в этом-то вся интрига. Вот представь – идешь ты, весь из себя самый обычный и ничем не выделяющийся боец Красной Армии. И захотелось тебе пообщаться с барышнями. Ну или с другими гражданами. Они поначалу носами крутят, а то и вообще на голос берут. И тут ты, вроде как невзначай, распахиваешь бушлатик, и пока оппонент пребывает в ох… э-э-э… в ошеломлении, решительным штурмом добиваешься своего.
Гришка на пару секунд задумался и заржал:
– А летом на белье, значит, награды вешать? Нет, командир, серьезно скажи – почему так?
– То есть и вариант насчет личной скромности тебя тоже не устроит?
Трофимов отрицательно мотнул головой.
– Ну, тогда все просто – прочти правила ношения орденов и медалей. У нас в канцелярии приказ лежит. И я про него вам уже говорил. Там сказано, что награды на верхнюю одежду можно крепить лишь во время парадов[11]. И распоряжение на это дает командир части. Поэтому, когда пойдем на митинг, вот эта красота, – я мотнул подбородком на его розетку, – будет к месту. А сейчас…
Гришка, не став дожидаться продолжения, протянул: «Поня-ятно…» и быстренько отвалил.
А я пошел узнавать, не появлялись ли беспризорники. Оказывается, что нет. М-да… сильно недоверчивые ребята попались. Все-таки у Шамова надо узнать, почему его людей ребятня так сторонится. Да и насчет пленных поинтересоваться. Хотя эти «дрозды» мне как-то даже неинтересны. Это когда они только сдались, то еще сдерживались. А потом их переклинило напрочь. На все вопросы ругались, плевались и вообще вели себя по-хамски. Никаких особых секретов эта троица знать не могла, а заниматься интенсивным допросом времени не было. Отдавать их морячкам или Магомеду тоже не хотелось. И вовсе не потому, что жалко. Мне дисциплина нужна, а нарезка лоскутов из пленных этой дисциплине не очень способствует. В общем, по приезде в город я сдал беляков чекистам и с чистой совестью забыл об этом вопросе. Других дел хватало.
* * *
А через два дня беготни, суеты и даже подготовки некоего сюрприза наступил день парада. То есть остальные-то думали, что это будет отвальной митинг, но мы знали, что это не так. И первый отдельный батальон морской пехоты Балтийского флота твердо намеревался блеснуть перед уходом в бой. Правда, слухи все равно просочились (а попробуй спрячь грохот строевого шага, когда аж окна звенеть начинают), и у нас появились соперники. Вернее, вначале появились представители солдатских комитетов, которые имели беседу с нашими «старейшинами», а потом уже нам стали доносить вести, что кое-какие части решили принять вызов. Далеко не все, но желающие были. Это подстегнуло соревновательный дух. Только у нас еще был козырь, в виде песен. Пели прямо в казармах и вполголоса, поэтому конкуренты до последней минуты были не в курсе.
И вот мы выдвигаемся на площадь. Взводные коробки почти не рассыпаются. Периодически (по командам взводных) идет переход на строевой шаг. Голуби разлетаются. Собаки разбегаются. Тут еще запевалы по очереди начали голосить. Народ на тротуарах пребывает в обалдении. Ростовчане никак не могут понять, кто мы такие? Форма незнакомая. Выправка гвардейская. Белые? Откуда? На союзников тоже не похожи. И что за звезды на странных головных уборах? Красные? Почему тогда настолько слитным строем и с песнями? Причем не «Вставай, проклятьем заклейменный» или на худой конец «Соловей, соловей, пташечка», а какими-то новыми и незнакомыми? Но вездесущие пацаны, которые все эти дни за нами внимательно следили через забор, а сейчас бегущие рядом, криками просвещали недоумевающих людей.
В общем, когда дошли до места и построились, выяснилось, что за батальоном следовала нехилая толпа. Всем было любопытно, что происходит и что произойдет. Вроде как ожидается митинг. Но почему с такой помпой? И что здесь делают несколько барышень приличного вида, стоящих плотной группой, и десяток оркестрантов с инструментами? Причем оркестр не полковой – с трубами и барабанами, а местный, из оперетты? Кстати, музыканты, вместе с репетициями, мне обошлись в совершенные копейки. Служители скрипки и рояля несколько обездолили, поэтому за столь необычную «халтуру» предпочли брать даже не деньгами, а продуктами. Девчонки были актрисками из этого же коллектива, так что оплачивал их оптом.
Да уж. Я поначалу, не подумав, решил голосистых барышень поискать на заводе. Ну а где еще найти большую толпу мамзелей, из которой можно сделать выбор? Обломался. В России вовсю царствовал домострой, и даже на ткацкой фабрике я искомого не нашел. Сплошные мужики, с редкими вкраплениями теток уставшего вида. Предложение набрать искомое в публичном доме с негодованием отверг.
Потом меня осенило, и я совершил визит к старинной знакомой. Да-да. Той самой недокореянке – От Ва Ли. Дойдя до дома, в который она тогда впорхнула, прошел в дворницкую и там уточнил номер квартиры Метелина. Дворник, повздыхав, адрес сказал, присовокупив:
– Мне понятым итить?
Не особо удивившись подобному предложению, я отказался, объяснив, что визит не с обыском, а просто в гости. Потом, поднявшись на второй этаж, покрутил ручку звонка и, когда из-за двери спросили: «Кто там?», громко спросил:
– Елена Георгиевна Метелина здесь проживает?
Дверь на цепочке приоткрылась, и какой-то гражданин с шикарной бородой, окинув нас с Магой взглядом, неуверенно поинтересовался:
– Вы кто? Зачем она вам?
– Здравствуйте.
В глазах бородача что-то мигнуло, и он смутился:
– Здравствуйте. И все же – зачем она вам понадобилась? Я ее отец…
Улыбнувшись, я ответил:
– Вы не волнуйтесь. Меня зовут Чур, и я к ней за консультацией.
– К Елене? За консультацией?! – у гражданина открылся рот, но он быстро взял себя в руки. – Секунду. – Закрыв дверь и лязгнув цепочкой, он вновь появился и широким жестом пригласил: – Прошу!
Самой барышни не было дома, вот только ее папаша оказался настолько заинтригован, что впустил нас к себе. И именно он нас надоумил искать все нужное в оперетте. Там еще не вся труппа разбежалась и оставшиеся давали представления разной степени популярности. Правда, дивидендов с этой популярности хватало только, чтобы не протянуть ноги. Поэтому мое предложение труппу сначала удивило, а потом и восхитило.
Так что теперь, когда подтянулись и остальные воинские части (некоторые старались походить на нас, но выходило так себе), начался непосредственно митинг с речами. Даже я высказался. В завершение все хором спели «Интернационал». На этот раз не «всухую», а под аккомпанемент довольно неплохого оркестра. Это внесло заметное оживление в действо. Особенно если учесть, что музыканты (в отличие от полковых дуделок) почти не фальшивили. И вот тут наступило время сюрприза. Я опять поднялся на трибуну и поднял руку, привлекая внимание:
– Товарищи! Сегодня для уходящих на фронт борьбы с немецко-фа… (сука, чуть не сбился) кайзеровскими оккупантами пролетариат города Ростова исполнит несколько песен, которые нас поддержат в этот трудный час!
Дав отмашку и слушая первые такты мелодии, я даже не заметил, как мою морду растянула улыбка. Это уже потом, на фотографии (на митинге и фотограф присутствовал, и даже кинооператор) стало видно. И если народ думал, что сейчас грянут нечто похоронное типа «Вы жертвою пали в борьбе роковой», то все ошибались. Сводный опереточный девчачий квартет лихо выводил:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой.
Потом они выдали еще несколько песен, которые завершились проникновенным исполнением «Синего платочка».