Блик

Он дарил мне воздушные поцелуи и говорил ласковые слова, но этого было мало. Той, кем я позволяла себе быть, было недостаточно.

Рип был прав.

Завесу приподняли – завесу, которой я сама закрыла себе глаза. Теперь ее сорвали, и я вижу все в ясном свете.

Я принимала столько решений в своей жизни, и за последние десять лет все они были ради Мидаса. Но, как сказала Лу, пора взять ответственность за свою жизнь.

Пора начать выбирать себя.

У меня был шанс, человек, который мог бы помочь, но я упустила его, когда отказала Рипу. Поэтому мне нужен план. Нужно понять, как же поступить. Больше не буду прятаться от мира, стоя на пьедестале Мидаса.

Я сжимаю ручку двери голой ладонью, и ее поглощает моя магия, пока она не начинает блестеть. Дергаю изо всех сил, словно могу разомкнуть замок, но это, конечно же, не так.

– Выпустите меня! – снова кричу я, но стражники Мидаса делают вид, что не слышат.

Ленты рвутся вверх, как змеи, готовые нанести удар. С охватившей меня яростью я направляю их на дверь, а сама продолжаю колотить по ней кулаками.

Несколько полосок обвивают ручку, некоторые начинают врезаться в петли, а остальные рубят дверь, как топор рубит дрова, потому что я не могу сдаться, не могу уступить.

Но мои ленты устали, переутомились. Они не привыкли, что ими пользуются так часто. Но я толкаю их, не обращая внимания на боль в мышцах и умственные усилия, которые нужны, чтобы контролировать ленты.

Они сломали дверь моей клетки и могут разбить дверь этой комнаты. Они должны.

От паники из горла рвутся всхлипы, а я кричу на дверь за то, что она не поддается, на себя, потому что не могу стать сильнее.

Я слышу голоса стражников, а мои усилия между тем становятся все яростнее, но по глупости я забыла остановить золото. От такой всепоглощающей злости я позолотила всю эту чертову дверь, и удивленные возгласы подсказывают, что теперь она блестит и со стороны стражников.

Негодуя, ударяю по ней ладонью.

Наверное, дерево мои ленты и могли бы разбить, но не чистое золото.

– Черт, – чертыхаюсь я, злясь на себя, на Мидаса за то, что вообще здесь меня запер.

– Оставайтесь в комнате и отойдите от двери, мисс, – приказывает стражник.

Я резко вскидываю голову.

– Да пошли вы! – кричу я в ответ.

В момент просветления я велю ленте протиснуться в небольшую щель под дверью. Присаживаюсь, чтобы просунуть ленту дальше, и слышу удивленный крик стражника.

Сосредоточенно закрываю глаза, пока лента тянется к ручке с другой стороны и ищет откидной замок. Но мои надежды рушатся, когда я нахожу только замочную скважину – она такая маленькая, что лента туда не пролезет.

Кто-то намеревается за нее ухватиться, поэтому я дергаю ленту назад под дверь, к себе, опасаясь, что ею попытаются завладеть.

Шумно дыша, смотрю на дверь, как на своего заклятого врага.

Ленты подрагивают, как утомленные мышцы, и в разочаровании я еще раз выкрикиваю проклятие, а потом поворачиваюсь и ищу хотя бы что-то, что помогло бы мне выбраться отсюда.



Неслышно вхожу к клетку, решив посмотреть, не оставила ли там что моя мертвая копия, что-нибудь, что могло бы мне помочь. Понятия не имею, что это должно быть, но деваться уже некуда. Я обязана попробовать.

Потому что я говорила совершенно серьезно. Больше так жить я не стану.

Начинаю с одержимым рвением обыскивать клетку, а с голой ладони продолжает капать золото, как из незаживающей, кровоточащей раны.

Откинув в сторону матрац, чтобы посмотреть, не спрятала ли что-нибудь под ним та женщина, замечаю, как переменилось небо. Мне не нужно окно для того, чтобы понять: только что наступила ночь, и тому доказательство – покалывание на моей коже.

Солнце скрылось, а вместе с ним скрылась и моя золотоносная магия.

– Проклятье! – выкрикиваю я и пинаю поднос с едой. Моя сила исчезла, иссякла, оставшееся золото свернулось на ладони, а непрестанная капля на ней внезапно высохла. Я стискиваю руку в кулак, не желая видеть, как моя кожа поглощает металлический блеск.

С даром обращать все в золото я – живое оружие. А теперь всего лишь разгневанная женщина с обессилившими лентами и без возможности выбраться.

Богини, чтоб вам провалиться!

Мои ноги подкашиваются – то ли от силы моей ярости, то ли из-за истощения после использования магии, теперь снова задремавшей на ночь.

Ленты ухитряются поймать меня, но им тоже сложно. Спотыкаясь, иду вперед и хватаюсь за прутья клетки. Волосы спутались, ленты дрожат, но меня поддерживает ярость из-за предательства Мидаса.

Только я собираюсь найти в себе силы и снова забарабанить в дверь, как вокруг меня что-то меняется. Нарастает нечто тяжелое, темное, более зловещее, чем ночь.


Сначала уловить его трудно, как вдох, как гул. Как касание ресницами прохладной щеки, чирканье спички перед возгоранием.

А потом за моей дверью вдруг раздается вскрик.

Слышу удивленные возгласы, проклятия, крики. Сперва голоса стражников звучат озадаченно и властно, следом же становятся скорее отчаянной мольбой. Раздается легко узнаваемый звук выдергиваемых из ножен мечей, слышатся бегущие шаги, а потом за всем этим следует серия ударов, не предвещающих ничего хорошего.

А дальше… тишина.

Ни одного звука.

Сердце стучит, внутри все обрывается. Страх сжимает меня гнусной хваткой.

Затем дергается дверная ручка. Всего раз. Словно кто-то проверяет, заперта ли она. Секунду спустя вижу, как ручка падает и рассыпается на золотистые песчинки.

Я вся подбираюсь, когда распахивается дверь и на пороге появляется силуэт, похожий на демона, вышедшего из ада.

Тусклый свет не позволяет увидеть, кто это, но я и так это знаю. Думаю, я бы узнала его даже в кромешной тьме.

Потому что чувствую это.

Так же, как и тогда, перед готовящимся наступлением, его сила словно исходит из земли и впитывается мне в ноги. На меня накатывает очередная волна тошноты, и я крепко стискиваю решетку, когда в комнату входит сам король Ревингер.

Воздух в легких растворяется, как эта дверная ручка, а тело замирает от страха. Король входит, почти выражая скуку и даже не щурясь в тусклом свете, словно ему и не нужно привыкать к темноте.

Возможно, причина тому – тьма, которая уже таится в нем.

Пройдя вперед, он методично осматривает комнату. На нем черные кожаные штаны и рубашка с высоким воротником, а на голове гордо сидит колючая корона из ветвей. Они выглядят увядшими, окаменевшими, словно давно умерли, а потом затвердели в литом лоске.

Он останавливается в тени, в паре метров от моей клетки, но я и без того знаю, что его взгляд замирает на мне.

У него темно-зеленые глаза, напоминающие густой мох, который вот-вот станет коричневым. Жизнь на пороге смерти.

Живость, которая вот-вот станет гнилью.

Но я не могу отвести взгляда от меток на его лице. Они поднимаются из-под воротничка, тянутся вдоль шеи, огибают челюсть, как корни, ищущие почву.

Как вены, вырвавшиеся из отравленного сердца.

Я смотрю, как они извиваются и скручиваются, словно в этих неявных метках содержится что-то зловещее.

Он стоит там, а я опасливо поглядываю на дверь, но стражники там не появляются. Вокруг тишина, тяжелая, как смерть.

– Ты убил их? – задыхаясь, спрашиваю я.

Он гордо и равнодушно ведет плечом.

– Они стояли у меня на пути.

От страха сердце ухает в пятки. Он убил их всех за считаные секунды.

– Тебе известно, кто я? – спрашивает он низким рокочущим голосом, и я вздрагиваю.

Глотаю подступивший к горлу ком.

– Король Ревингер.

Он хмыкает, и я исступленно пытаюсь понять, зачем он сюда пришел. Я думала, что сбежала от него, но следовало понимать, что обмен был слишком простым и легким.

Он вовсе не тревожится, что царь Мидас может найти его здесь. Хотя, подозреваю, поводу для конфликта Ревингер будет даже рад.

Свет от настенных бра заливает его корону ярко-оранжевым цветом, как осень окрашивает листья. Его черные волосы немного взъерошены, а на чуть сероватом лице лежат тени. Он моложе, чем я предполагала, но оттого не менее страшен.

– Так вот где царь Мидас держит свою знаменитую позолоченную фаворитку, – несмотря на то, что я стою поодаль, в темноте, все равно замечаю, как он изучает меня от макушки до пят. – Ты и правда похожа на загнанную в клетку Золотую пташку. Какая жалость, ведь тебе здесь не место.

Я округляю глаза, сердце гулко стучит в груди, колотится от острой боли. Рип ему рассказал. Рип рассказал своему королю о моем прозвище. И Ревингер повторяет его почти грубо, почти насмешливо.

Так вот как поступил Рип? Издевался надо мной за разговорами со своим королем?

Во мне поднимается столько эмоций, что снова хочется заорать.

Я выпрямляюсь и в мгновение ока срываю с себя пальто. Бросаю его в короля через порог и выхожу из клетки.

– Вот. Можешь отдать Рипу, – усмехаясь, говорю я, когда Ревингер протягивает руку, чтобы поймать пальто. – И еще передай, что я ему не маленькая Золотая пташка, над которой он может издеваться за ее спиной.

Король Рот опускает взгляд на перья, и только тогда я осознаю свою ошибку.