Блик

В мыслях и в груди раскачивается маятник. Сопровождает каждый вздох и биение сердца.

Прошлое и настоящее. Добро и зло. Правда и ложь. Знание и непонимание. Сомнения и доверие. Непрерывный такт нескончаемого ритма.

Не знаю толком, сколько я неподвижно просидела здесь, глядя в одну точку, пока маятник ходил туда-сюда, но вдруг я услышала голоса.

Полы палатки приподнимаются в качестве приглашения. Я делаю глубокий вдох и встаю, натянув на голову капюшон, проверив пальто и перчатки.

Выхожу на улицу, и кожу лица снова покалывает. Наверное, мне бы пришлось прищуриться от яркого дневного света, если бы надо мной не возвышался Озрик.

Он кивает моим сторожевым псам, заставляя Пирса и второго мужчину удалиться, и мы остаемся с ним вдвоем, совсем как в ночь нашей первой встречи.

Он – все такая же устрашающая громада, но в полном боевом облачении пугает еще сильнее. Я не завидую кузнецу, которому пришлось подгонять под него нагрудную пластину.

Сегодня его обычно нечесаная каштановая грива длиной до плеч собрана сзади и завязана на затылке. А вот борода косматая, как всегда.

Озрик смотрит на меня, держа меч на бедре и шлем под мышкой. На лице присущий ему оскал, карие глаза суровы. Он – образчик солдата армии Четвертого королевства вплоть до деревянного прокола в губе и рукояти меча в виде искривленного дерева.

– Что случилось? – спрашиваю я, хотя едва могу говорить, потому что сердце подскакивает к горлу. Настороженно вслушиваюсь, но звуков битвы нет. По-прежнему очень тихо. – Грядет война?

– Еще не знаю, – отвечает капитан. – Король Ревингер запросил личную встречу. Мидас отправил посланника.

Сердце подпрыгивает.

– Выходит, намечаются переговоры? Возможно, битвы не будет? – Надежда хватается за мои руки, словно не хочет, чтобы ее утащили.

– Возможно. Но Мидас тоже кое-что потребовал.

Я замираю.

– Что именно?

– Подношение, сделанное нами с честными намерениями, – выплевывает он, словно не верит, что Мидас способен на честность. – Этот ублюдок нам задолжал. Это мы должны диктовать условия.

Я уже знаю, что он потребовал.

– Мидас хочет меня.

Озрик кивает.

– Да. Посланник доставил от Мидаса вполне определенное сообщение. Он сказал нам – тут цитирую: «приведите мне мою позолоченную фаворитку, и я позволю вашему королю Роту получить у меня аудиенцию». – Лицо Озрика перекашивает от недовольства. – Какой гнусный, высокомерный мерзавец, – говорит он.

Меня не удивляет послание Мидаса, как не удивляет и презрение Озрика.

– И ваш король действительно согласился? Он вот так просто меня передаст?

– Да. Вот так просто.

А вот это и правда удивляет, но не могу даже предположить, о чем думает король Ревингер или что он, возможно, замышляет, однако все это вселяет в меня беспокойство. Ведь не может же быть все настолько просто?

Я медленно выдыхаю.

– Ну, это ведь добрый знак, что короли желают договориться об условиях? Все имеет значение, если это может помочь остановить войну.

В ответ на мои слова Озрик вздыхает, словно я только что его разочаровала.

– Никогда не пойму, как ты это, черт возьми, терпишь это. Мидаса. Обращение как к питомцу.

– Знаю, – отвечаю я, а еще знаю, что голос мой звучит безжизненно, потому что меня охватывает оцепенение.

Озрик бурчит:

– Готова?

Да. Нет.

Маятник качается.

Озрик выводит меня из палатки, а потом и из лагеря, ступая так широко, что мне приходится делать по два шага там, где он делает один. Мы поднимаемся по тому же холму, на котором я уже стояла, и там, наверху, нас дожидаются пять лошадей – трое солдат уже в седлах, две лошади свободны.

– Умеешь ездить верхом? – спрашивает Озрик.

Я натягиваю перчатки повыше, сердце стучит, ладони становятся скользкими.


– Да, умею.

– Садись на пятнистую, – говорит он, и я с улыбкой смотрю на черную лошадь, восхищаясь россыпью серых пятен на ее груди. Моя кобыла намного ниже лошади Озрика. Если честно, я бы не смогла забраться в седло его жеребца без табуретки.

Остановившись перед кобылой, я легонько глажу ее, а потом наклоняюсь, чтобы убедиться, что мои гетры заправлены в носки.

– Тебя подсадить? – предлагает Озрик.

Я качаю головой.

– Нет, спасибо.

Он коротко кивает и, сев на своего жеребца, ждет меня. Я осторожно встаю в стремя и перекидываю ногу, а когда сажусь, расправляю юбки.

Должно быть, по выражению моего лица или хватке на поводьях Озрик понял, что я нервничаю, потому что повел свою лошадь рядом с моей. Он бросает на меня тяжелый взгляд, пока остальные солдаты Четвертого королевства разворачивают своих лошадей и следуют за нами.

– А ведь ты и впрямь не предала своего Золотого царя. Это требует мужества, – говорит Озрик, удивив меня.

Я сжимаю руками кожаные поводья.

– Вы меня даже не мучили, – хохотнув, отвечаю я. – Думаю, во всей Орее не найдется того, кто был бы так добр к своему пленнику.

– Пожалуй. Только вот сначала я тебя хорошенько запугал. Напомни-ка, что я тогда сказал?

Задумавшись, морщу нос.

– Кажется, пообещал выпороть меня, если я буду говорить гадости про короля Ревингера.

Озрик улыбается.

– Ну так что? – гордый собой, спрашивает он. – Получилось? Хорошая угроза вышла?

– Смеешься? Я тогда чуть не описалась со страху. Ты пугающий человек.

Изо рта капитана вырывается заливистый смех. Сейчас Озрик не выглядит таким уж устрашающим. Не знаю, почему он перестал питать ко мне ненависть, но я этому рада. Мы проделали долгий путь от угроз хлыстом и клички «символ Мидаса».

Я с любопытством наклоняю голову.

– Ты все еще злишься, когда смотришь на меня? – спрашиваю я, вспоминая его прежние слова.

С лица Озрика исчезает беззаботное выражение, и с минуту он внимательно смотрит на меня, слегка наклонив голову. Его грубоватое лицо становится серьезным.

– Да, – наконец отвечает он. – Но теперь по другой причине.

Он не вдается в подробности, а я его об этом и не прошу. Не совсем понимаю, зачем вообще задала капитану этот вопрос. Теперь это не имеет значения. После обмена его больше не увижу. Даже если развяжется война, я буду по другую сторону баррикад.

От этой мысли становится больно. Больно хранить верность одной стороне, но что случается, если вы верны обеим? Я не хочу, чтобы кто-то погиб. Ни люди Пятого королевства, ни воины Мидаса, ни солдаты из войска короля Рота.

– Пора.

Кивнув, Озрик щелкает языком и ведет своего вороного жеребца вниз по склону. Моя лошадь следует за ним, а трое охранников держатся позади меня, защищая тыл.

Когда мы подходим к плоской снежной равнине и начинаем через нее пробираться, я замечаю, что Озрик держится подальше от гнилой тропы, которую до этого вырубил в земле его король. А мой взгляд то и дело туда устремляется, я обвожу глазами линии разложения, смотрю на тошнотворный желтоватый снег.

Не знаю, где сейчас король, но рада, что его нет рядом, потому что не думаю, что смогла бы снова оказаться так близко к отвратительной силе этого человека.

Одного раза было достаточно.

Когда мы подходим ближе, замечаю, что армия еще стоит в строю, хотя уже и не по стойке смирно. Теперь они ждут – ждут того, как короли решат их судьбу.

Мы проезжаем между солдатами, и я чувствую, что за мной наблюдают сотни глаз. Мы – молчаливая процессия, я готовлюсь к тому, что один монарх передаст меня другому в качестве подношения.

Позолоченная наложница возвращается к своему царю.

И хотя солдаты пристально следят за мной, я больше не ощущаю гнета ненависти или враждебности. Интересно, что бы подумала Орея, если бы люди узнали правду об армии Четвертого королевства? Если бы они убедились, что эти солдаты не монстры, не кровожадные злодеи, нацеленные убивать?

Грозные? Определенно. Смертоносные? Без сомнения.

Но также благородные. Я ни разу не боялась за свою жизнь, ни разу меня не оскорбили и не использовали. Наоборот, ко мне относились с уважением, и подозреваю, поблагодарить за это я должна одного человека.

Армия настолько же хороша, насколько хорош ее командир.

И вот, словно я мысленно вызвала его, – фигура с шипами, сидящая на спине черного жеребца, отделяется от шеренги солдат и направляется к нам. Мои ленты обвиваются вокруг талии, при виде него перехватывает дыхание.

В эту минуту Рип в самом деле выглядит как величавый командир Четвертой армии. В полном боевом облачении, без шлема, он – расплата, пришедшая, чтобы потребовать возмездия. У него свирепое выражение лица, дополненное мрачной линией бровей с шипами и острыми углами челюсти.