Блик

– Хорошо, Золотая пташка. Я отведу тебя к стражникам.

Он выводит меня из круга, увязая ногами в снегу, как в изрытой земле.

Я надеваю порванное пальто, радуясь, что испортилась только спинка и носить его еще можно, поскольку внезапно мне становится очень холодно. Гнев имеет свойство пылать, согревая, но стоит ему погаснуть, как пропавшее тепло оставляет вас замерзать.

Рип ведет меня вдоль границ лагеря, не тянет к палаткам. В темноте, когда дорогу нам освещает лишь изредка попадающийся свет от костров, я не чувствую рядом с Рипом страха. Наши тени бредут вместе, пересекаются и сливаются, словно видят, как они между собой похожи.

– Давно ты служишь королю Ревингеру? – тихо спрашиваю я, но знаю, что командир слышит каждое мое слово, каждый мой вдох. Может, слышит даже отрывистый стук моего сердца.

– Кажется, что прошла вечность.

Мне знакомо это ощущение.

– А он знает, что я попала к тебе?

Рип кивает.

– Он в курсе.

Страх во мне превращается в твердый кусок льда. Уж не знаю почему, ведь я все это время была пленницей Четвертого королевства. Но одно дело, когда мой похититель – Рип, и совсем другое, когда это король Рот. Если Ревингер знает обо мне, это вопрос дней, когда он решит мной воспользоваться.

Я уже убедилась, что мужчины так и поступают. Они используют.

– Если твой король прикажет тебе убить меня, ты сделаешь это? – отважно спрашиваю я, с любопытством глядя на Рипа.

Он останавливается, словно мой вопрос застал его врасплох.

– Этого не случится.

От его наивности брови у меня взлетают на лоб.

– Откуда тебе знать? Я – фаворитка Мидаса, а они с королем Ротом враги. – Я начинаю говорить шепотом – на случай, если где-то рядом есть посторонние. – Если этого недостаточно, чтобы приговорить меня к смерти, я только что призналась, что являюсь чистокровной фейри, а они самые презираемые предатели в Орее. Меня слышали трое твоих солдат, и они с легкостью могут предоставить королю эти сведения.

– Они никому и слова не скажут, пока я им не прикажу. Они – мой Гнев.

Я хмурюсь.

– Твой – что?

Рип косится на меня.

– Лу придумала это название несколько лет назад. Но эти трое – лично мною отобранная команда. Они помогают советами, каждый из них возглавляет свой собственный полк в моей армии, и, если мне предстоит сложная миссия, они приводят в исполнение то, что я не могу сделать сам.

Я несколько озадачена. Не тем, что у Рипа есть небольшой отряд солдат, которым он доверяет, а его убежденностью. Он искренне доверяет этим троим – и я слышу это в тембре его голоса.

И все же это не означает, что им могу доверять я.

– Они только что слышали мое признание в том, что я фейри. Ты правда считаешь, что они никому не расскажут? И даже твоему королю?

– Я не считаю, а знаю.

Он говорит так уверенно, что подкрадывающееся подозрение вынуждает меня спросить следующее:

– Они ведь знают, что и ты тоже фейри?

Кивок в темноте.

– Знают.

Если бы мы не шли, я бы на минутку присела, чтобы обдумать его слова. Голова кружится, когда я качаю ей, рот приоткрывается от стольких незаданных вопросов.

– Но это… это… Как?

– Как я уже сказал, они – мой Гнев, и мы уже давно работаем бок о бок. Порой им я доверяю даже больше, чем себе. Они никогда меня не предадут.

– Но ты – фейри. Ореанцы нас ненавидят. Даже если твой Гнев хранит эту тайну, почему никто до сих пор не догадался, кто ты? Как не просочилась правда?

Его глаза сверкают в темноте.

– То же самое могу спросить у тебя.

– Я-то прячусь, – возражаю я. – Ну, или пряталась до того, как покинула Хайбелл. Но ты… ты овеян недоброй славой с тех пор, как король Ревингер сделал тебя своим командиром. Неужели никто этого не видит?

Рип пожимает плечом.


– Люди верят в то, что слышат, если это соответствует их предрасположенности. Они верят, что я созданный королем Ротом монстр, а я им позволяю так думать, потому что это меня устраивает.

– А твой король знает?

Уголки его губ приподнимаются.

– Еще один вопрос королю, а я уже сказал, что мы играем не ради подобных вопросов.

Я перевариваю его слова, как кусок мяса, переворачиваю их, пытаюсь понять.

– Надеюсь, ты прав насчет своего Гнева.

Если нет, то я влипла.

– Я прав. Но теперь ты должна мне правду.

Волнение набрасывается на меня, как стая птиц.

– Что тебя интересует?

– Кто твоя семья?

Кости в груди будто сомкнулись, перехватив дыхание, я почти осязаю свое удивление.

– Моя семья мертва, – с трудом произношу я.

Он останавливается.

– Имя, Золотая пташка.

Его вопрос давит, требует. Не стоило меняться с ним правдой за правду. Я должна была догадаться, что плата будет непомерно высока.

– Я не помню имени своей семьи. – Признание мучает меня. Царапает изнутри, оставляя саднящую рану.

Рип дает мне секунду тишины, чтобы я успокоилась, – или чтобы обмануть, заставить думать, что он не будет допытываться, но я знаю, что это не так. Рип только и делает, что бросает вызов, любопытствует, подстегивает и липнет. Наверное, поэтому его и зовут Рипом. Потому что он проникает людям в головы, разрывая, вскрывая их правды.

– Откуда ты родом?

– Почему тебя это интересует? – огрызаюсь я в ответ. – Как ты воспользуешься этим против Мидаса?

Я вижу в темноте очертания его руки, сжавшейся в кулак.

– Я уже говорил тебе, что о нем мы говорить не будем.

Все прежнее безмятежное спокойствие, что было между нами, внезапно бесследно исчезает. Но так лучше, пытаюсь я себя убедить. Лучше нам не сближаться, так правильнее.

– Когда я впервые тут очутилась, Озрик сказал, ты ждал, что я буду петь, выдам тайны Мидаса, – напоминаю я. – Так что давай ты не будешь это отрицать и делать из меня дуру. Не пытайся меня обмануть.

Рип презрительно фыркает, и это звучит грубо, злобно.

– Единственный, кто тебя обманывает, – твой Золотой царь. Скажи, когда ты решила обменять свою жизнь на это? – беспощадно спрашивает он.

Я поджимаю губы, но его злоба напоминает, что он самый настоящий ублюдок, напоминает, кто он для меня. Его гнев возвращает меня в знакомые воды, далекие от той сбивающей с толку промашки, которую мы сегодня допустили. Мы не друзья. Не союзники. Мы по разные стороны баррикад.

– Я всегда буду выбирать его, – говорю я в темноту и отворачиваюсь от командира.

– Ты это уже говорила, – хлестко парирует он. – Интересно, если поменять вас местами, он так же легко откажется от своей правды ради твоей? На какие жертвы пошел твой царь ради тебя?

– Он многое для меня сделал, – возражаю я.

Лицо Рипа становится бесстрастным, холодным, как ночной воздух.

– Верно. Например, научил стыдиться своей сущности.

Я вытягиваюсь в струнку, чувствуя, как плавлюсь от боли. Чувствуя, как подступают к глазам слезы, и смахивая их прежде, чем те прольются. Я так злюсь на себя! Почему я позволяю словам Рипа так на меня действовать? Как так получается, что ему всегда удается нанести мне удар одним словом?

Рип поворачивается и куда-то показывает, и я следую за направлением его руки. В нескольких шагах стоит большая, обнесенная стеной повозка, в которой обычно держат пленников. Рядом, у небольшого костра, на страже стоят несколько солдат Четвертого королевства. Некоторые смотрят в нашу сторону и встревоженно друг с другом переглядываются.

– Твоих стражников держат там. Уверен, они составят тебе хорошую компанию. Иди, обменивайся с ними историями о величии Мидаса. А у меня есть дела поважнее.

Грудь разрывает от боли, когда Рип резко поворачивается и уходит. Он грубо приказывает собравшимся солдатам впустить меня, но при этом не спускать с меня глаз. А потом направляется в лагерь, не удостоив меня взглядом, не заметив, как на моей щеке застывает слезинка.

Боль в груди не стихает, даже когда я, наконец, вижусь со стражниками и убеждаю себя, что они в порядке. Потому что, пусть я и рада с ними встретиться, узнать, что их не убили и не ранили, я также безутешна и потрясена до глубины души.