Блеск

Сэйл мертв.

А все потому, что пытался меня защитить. Вступиться. Приободрить.

Жгучее. Это горе чертовски жгучее.

Увидев, как пираты грубо, бессердечно пинают тело Сэйла, я теряю контроль. Начинаю вырываться, пинаться и кричать. Но подходит Квотер и, жестко схватив за подбородок, угрожающе его стискивает.

– А ну-ка прекратила!

Стоящему сзади пирату удается крепче схватить меня за руки, удерживая на месте. Из моего горла вырывается разъяренный рык, который даже отдаленно не похож на человеческий, и я смотрю на Квотера с ненавистью, с дикой ненавистью ко всем Красным бандитам, и в особенности к их капитану.

Квотер наводит на меня прищуренный взгляд, а потом опускает руку в карман и запихивает в рот грязную тряпку. Она такая толстая, что мне даже не удается укусить его за пальцы.

– Молчать! – прикрикивает он и засовывает тряпку так глубоко, что я начинаю давиться.

Меня толкают с последней ступеньки покатого трапа, и я растягиваюсь на палубе корабля. И без того ноющее тело с силой врезается в деревянный пол, и я задыхаюсь от затолканной мне в глотку ткани.

Я вынимаю оскорбительный кляп и, выкинув его, кашляю и отплевываюсь. Не успеваю встать, как рядом со мной заталкивают остальных наложников, и все мы – очередная пиратская добыча – оказываемся на палубе.

Перед лицом маячит рука, и я поднимаю глаза, увидев над собой Риссу. Я опасливо поглядываю на ее ладонь.

– Ну? – говорит она с неприкрытым нетерпением в голосе.

Я протягиваю руку и беру ее за ладонь, и Рисса помогает мне встать, а потом отпускает. Я начинаю бормотать слова благодарности, но получаю толчок в бок.

Повернувшись, вижу, как презрительно усмехается мне Мист, другая наложница. Ее черные волосы спутаны, глаза красные и припухшие.

– Осторожнее! – брюзжит она и вытирает рукавом там, где я случайно ее задела.

И, возможно, потому что у меня на глазах только что убили друга, потому что нервы сдали, потому что мы только что попали в плен к печально известным своей жестокостью пиратам, но на меня налетает такая бешеная ярость, что я не в силах себя остановить.

Все мои двадцать четыре ленты ползут вверх по спине и распутываются. В глазах Мист мелькает недоумение – недоумение, а потом и потрясение, когда ленты делают выпад вперед и с силой ее толкают.

Мист отлетает назад, опрокинув на пол остальных наложниц и даже нескольких стоящих за ней пиратов. Упав, она хрипло кричит и тут же вскакивает – не для того, чтобы высказать мне недовольство и потребовать объяснений, как я двигаю лентами, а готовая напасть.

Ее пальцы скрючились, напоминая когти, и я вся подбираюсь, готовая от нее отбиваться, но Мист не успевает на меня наброситься, так как между нами встает Рисса.

– Хватит грызться, – рявкает Рисса, испепеляя взглядом нас обеих. – Или вы забыли, где мы?

От ее слов я судорожно вздыхаю, и ленты опускаются, но Мист не так легко обуздать. Она смотрит из-за плеча Риссы, и сила ее полного ненависти взгляда выбивает меня из колеи.

Я полагала, что причиной ее прежней вспышки гнева стали эмоции, тяжелые условия. Но выражение ее лица говорит о другом. Не тяготы вынуждают ее так неразумно пылить. Иначе в ее глазах не было бы такой озлобленности.

– Это она виновата, что мы тут оказались! – шипит Мист.

Я сердито хмурюсь:

– Что за ерунду ты говоришь? С чего вдруг я виновата?

Мист смотрит на других сгрудившихся вокруг наложниц, которые смотрят на нас вытаращенными глазами.

– Ты и сама прекрасно слышала. Защищайте фаворитку царя. – Девушка мрачновато и омерзительно фыркает.

Я резко замираю. Эти слова произнес Сэйл, когда на нас из засады напали снежные пираты. Тогда я даже не догадывалась, как воспримут их остальные наложники.

– Когда дошло до дела, стражники не стали нас защищать. Только ее. Мидас всегда ее оберегает, выделяет. Даже в этом поганом путешествии к ней было особое отношение, заметили? Не держите путь целыми ночами, а то царская фаворитка утомится. Не ешьте пайки, потому что должно хватить царской фаворитке. Не идите слишком быстро, ведь царская фаворитка хочет прокатиться на чертовой лошади, неясно зачем! Все крутится вокруг нее! Постоянно!

Чувствую, что взгляды наложниц, как по команде, устремляются на меня.

– А потом, когда мы попали в переделку, как они поступили? Защищали ее. Пытались помочь ей сбежать, потому что жизнь остальных не имеет смысла. Мы – расходный материал. Нас легко заменить. – Мист открыто рыдает, и ее хрупкие плечи трясутся. – И вот мы здесь, в плену. Что, по-вашему, теперь с нами будет?

Рош пытается осторожно взять ее за руку, чтобы успокоить, но она скидывает ладонь и смотрит на меня с этой яростью, с этой испепеляющей ненавистью.

– Погубят. Вот что с нами будет. Нас погубят. Пока от нас ничего не останется. Сначала сделают из нас рабов, а потом продадут как товар. Но за ней-то царь явится. Заплатит за нее. Спасет свою фаворитку. Но не нас, – говорит Мист и горестно качает головой со слезами на глазах. – Не нас.

Возможно, прежде чувство вины и казалось паром, но теперь оно ощущается как открытая зияющая рана.

Все остальные наложницы продолжают смотреть на меня, слова Мист медленно оседают у них в головах, а я просто молча стою, чувствуя, как пересохло во рту и ноет рана.

Что тут скажешь? По ее мнению – по мнению их всех, – она права. Может, вины моей и нет, но эта омерзительная правда обоснованна.

Окажись я на их месте, что бы почувствовала, услышав тот приказ «защищайте фаворитку царя»?


– Хорошо, а теперь прекратите, – снова вмешивается Рисса, пытаясь разрядить обстановку. – Что бы там ни было, нам больше нельзя привлекать к себе нежелательное внимание, и без того его хватает.

Ее обычно соблазнительные губы жестко и упрямо поджаты, светлые локоны, беспорядочно разметавшиеся, испачканы чужой кровью.

Рисса смотрит на наложниц, на своих наперсниц, друзей.

– Мы знаем свое дело. Мы не проститутки из трущоб, а избранные царем Мидасом. Если хотим выжить, придется играть, но свое дело мы знаем. Знаем, как себя вести.

Наложницы теснее жмутся друг к дружке, стоя посреди корабля и спиной ко мне, изгою. К одиночке. Даже сейчас, когда мы оказались в жуткой ситуации, я одиночка. Но неудивительно, что они всегда меня ненавидели, всегда держали на расстоянии. Кто посмеет их в этом винить?

Я отворачиваюсь от них, от этого отчуждения. Ноги сами несут меня к краю корабля, где я побелевшими костяшками пальцев хватаюсь за борт.

В эту минуту единственный, с кем хочется поговорить, единственный, кто может меня подбодрить, лежит мертвым на снегу с колотой раной в сердце. Мой единственный друг мертв по моей вине.

Я обвожу глазами землю, разглядывая раскиданные и оставленные пиратами тела. Оставленные на погребение здесь, в Пустоши, облакам и ветрам.

Красные бандиты поднимают трап, возвращают его на место у стены, и в ту же минуту раздается гудок, означающий, что мы отправляемся в путь. Огненные когти рычат и шипят, и от гула сотрясаются доски под ногами.

Но взгляд мой остается прикованным к равнине. Я осматриваю, ищу, обыскиваю. Где он, где он…

Я проверяю дважды, но между бровями залегает складка, потому что не вижу его. Вижу остальных павших стражников, но не Сэйла.

Когда корабль приходит в движение, медленно скользя по обледенелой земле, я судорожно и растерянно оглядываюсь. Здесь. Он должен быть здесь.

Я вижу кровь, вижу место, где все произошло, где остановилось его сердце. Но не вижу Сэйла.

Руками сжимаю борт и продолжаю смотреть, но не вижу. Словно он просто встал и ушел. Разве что это невозможно. Но я не вижу его, Сэйла здесь нет, и я…

С кормы корабля, освещенной красными качающимися фонарями, раздается пронзительный смех пиратов, и я перевожу взгляд. Но зря я туда посмотрела. Не стоило.

С губ срывается сдавленный крик, и я зажимаю рот ладошкой. Пираты собрались кучей, за их красными повязками слышен смех, но он не приглушает их жестокости.

А Сэйл… мне не удалось разглядеть его на земле не потому, что я ошибалась в том, где он находился или чудом ожил, а потому, что они притащили его тело на борт.

Я с округлившимися от ужаса глазами смотрю, куда они его подвесили. Его безжизненное тело привязали в передней части корабля к заляпанной деревянной стойке.

Его примотали к столбу веревками. Безжизненные глаза Сэйла смотрят прямо перед собой, в пустоту, но этот взгляд предназначался мне, этот взгляд он подарил мне вместе со своим последним вдохом перед смертью.

Кто-то кричит:

– Наконец-то у нас появился парус!

Не знаю, чьи это слова. Возможно, капитана. Возможно, другого члена пиратской шайки. Не знаю, потому что в ушах стоит шум, а перед глазами все расплывается.

– Как думаете, он будет развеваться на ветру? – шутит другой. Издевательский смех громкий как гром, громкий как удары хлыста по рычащим чудищам, что нас тащат.

Корабль скользит вперед, рассекая волны снежных заносов и оставляя за собой мертвых стражников Хайбелла.

А униженное и попранное тело Сэйла висит на носу корабля, как вырезанная кукла. Последние капли крови на его груди уже запеклись. Но эти глаза цвета океана не закрываются. Хотя и больше не видят.

Я отворачиваюсь, и меня тошнит на выбеленные деревянные доски.





Глава 29




Они оставили нас в покое.

На час-другой, пока заняты делами, следуя какой-то невидимой навигации, которая будто подсказывает им, в каком направлении плыть в этом темном мерзлом мире.

Слышны крики и суета, когда наше судно в сопровождении двух кораблей, ведомое огненными когтями, отправляется в путь.

Вскоре мы взлетаем.

Скользя по пустынной ледяной земле и набрав приличную скорость, корабли мчатся вперед. Бегущие чудища тащат корабли, как волки – сани. Раздаются звуки щелкающих хлыстов, подгоняющих кошек, – и вскоре мы летим так быстро, что для поддержания скорости нужна только скользкая земля.

Все три пиратских судна мчатся по белоснежным просторам. Снег продолжает идти и вместе с ветром хлещет по лицам. Гладкие деревянные днища скользят как непреодолимая сила, и из-под них, как вздымающиеся волны, брызжет снег.

Хотя ветер и треплет мои волосы, а дождь промочил платье, я продолжаю стоять у борта, продолжаю смотреть на тело Сэйла.