Блеск

А потом я мягко парю в воздухе, а Сэйл покидает меня на очередном резком повороте. Карета переворачивается снова и снова, и на этот раз даже лентам не удается приготовиться к удару.

Я падаю, меня подбрасывает, качусь как снежный ком по скользкому склону, набираю скорость, не имея ни малейшего шанса тихо остановиться, руководить своими движениями. Я мрачно осознаю, что нахожусь в тисках падения, и остановить его может только крах.

Меня швыряет, как тряпичную куклу. Каждая часть моего тела подвергается ударам. На миг я волнуюсь, что падение бесконечное, что я окажусь в этой ловушке навечно.

Стекло разбивается, дерево превращается в щепки, ломаются позолоченные рамы. А затем, сделав последний кувырок, карета скрипит и падает набок на насыпь снега. Я ударяюсь головой о стену и слышу омерзительный треск.

Чувствую, как разносится по голове боль, а перед затуманивающимися глазами появляется ярко-красный огонь. А потом теряю сознание, слыша голоса, которые заражают воздух своим мутным присутствием и засасывают меня в небытие.





Глава 24




Тяжи давно забытого солнца заглушают боль в глазах, золотые полосы ласкают закрытые веки.

Я мурлычу во сне от нахлынувшей радости, охватившей меня ностальгии. Поворачиваю лицо навстречу этому яркому теплу, но не могу толком его прочувствовать.

Еще одно шелковистое касание над бровью, и я с трудом открываю глаза, но приветствует меня только распирающая боль.

Я моргаю от пульсирующей рези, которая проносится по черепушке. Две мои ленты падают с лица и ласково гладят руки, словно теперь намереваются пробудить их.

Это не солнечные лучи, а мои неутомимые, оберегающие ленты. Утешающее сияние просто мне показалось.

Простонав, я сажусь, чтобы собраться с мыслями, и в ту же секунду все возвращается на круги своя. Тело каменеет, когда я вспоминаю случившееся и вижу, что разбитая карета лежит на боку.

Я лежу на снегу, который налетел через разбитое окно, и уже начинают неметь ноги. Мне удается подтянуться, и, когда я встаю, глаза почти привыкают к кромешной темноте. Дверь прямо над головой, и я медленно привстаю, нащупывая пальцами ручку.

Ухватившись за нее, я отшатываюсь, услышав звуки боя. Раздаются лязг мечей, гортанные стоны раненых, женские крики. На секунду я съеживаюсь, от шума хочется свернуться калачиком и закрыть уши руками.

Но я заставляю себя стоять прямо, хотя колени сильно дрожат и кружится голова. Я не обращаю внимание на свое состояние, потому что не могу снова упасть в обморок. Не могу забиться в уголок и спрятаться.

Там Сэйл. Другие стражники, наложницы… Поэтому я покрепче хватаюсь за ручку, чтобы устоять на ногах, а потом высовываю голову в пустую оконную раму. Совсем чуть-чуть, просто взгляну одним глазком.

Но, когда поднимаю глаза, вижу только забирающегося на карету мужчину. Он поднимается, и слышна его тяжелая поступь. Я отшатываюсь, ударившись и без того ноющей головой об оконную раму, и пытаюсь забраться обратно в карету, словно есть надежда там спрятаться. Но не успеваю отползти назад – мужчина наклоняется и впивается в меня взглядом. Я пытаюсь сесть, но он хватает меня за руки и тащит наверх.

Я кричу и пытаюсь отбиться, но он поднимает меня, как будто я невесомая пушинка, как будто мое сопротивление ни капли ему не мешает. Мужчина вытаскивает меня из кареты, грубо держа за руки, и я задеваю талией острые края разбитого стекла.

Когда он меня вытаскивает из кареты и ставит на нее, то поворачивается и небрежно скидывает меня с края.

Я даже не успеваю вдохнуть, как падаю кубарем на снежную кучу. Жестко приземляюсь на спрятавшийся под холодным белым снегом камень. Ударяюсь плечом и губой о его острые края, тут же чувствую во рту привкус крови и морщусь от боли.

Оторопев, я слышу, как проворно спрыгивает стоящий на карете человек, а затем, дернув за спинку пальто, отчего ткань прижимается к горлу, рывком заставляет меня встать.

В приглушенном неземном лунном свете удается разглядеть одну из лошадей, которая еще привязана к сломанной карете, но, мертвая, лежит на снегу. Другая лошадь пропала, хомут оборвался, вожжи брошены.

Сэйла нигде не видно.

Схвативший меня человек впивается пальцами, обмотанными толстой белой тканью, в подбородок и поворачивает к себе лицом. Я сразу же замечаю, что он с головы до пят одет в белый мех и сливается с равниной, но вот вокруг лица повязана кроваво-красная ткань – это пользующаяся недоброй славой повязка Красных бандитов.

– Что это у нас тут? – Его голос приглушенный, но хриплый, словно голосовой аппарат давным-давно промерз в этом студеном мире, горло покрылось льдом, а слова вырываются из него осколками льда.

– Отвали от нее!

Я поворачиваю голову влево и вижу, как три пирата, угрожая Сэйлу ножом, тащат его вперед. На нем больше нет позолоченных доспехов и плаща. С него даже сняли форму, оставив только тонкую тунику и панталоны. Лицо опухло и покрыто синяками, над бровью запеклась струйка крови – эта рана то ли после падения кареты, то ли от борьбы с Красными бандитами.

Схвативший меня пират смеется над безуспешными попытками Сэйла вырваться, но два других, которые держат его за руки, без труда его усмиряют, с силой ударив в живот, отчего он, закашлявшись, сгибается пополам. Его болезненный стон обращен в сторону талого снега, а к ногам падают капли крови.

– Эй, взгляни на эту, – говорит взявший меня в плен мужчина и стягивает капюшон.

Как только его стаскивают, пират снова хватает меня за подбородок и наклоняет голову, направляя ее на скрытый свет. Он таращит глаза, разглядывая мои волосы, кожу, глаза. Уж не знаю, хорошо ли ему видно, но, похоже, этого хватает.

– Твою мать, ты только погляди!

Внутри все сжимается, ленты, пойманные его карающей рукой, напрягаются от страха.

– Да ей все лицо краской размалевали.

Я смотрю на него, но прячу облегчение. Не осмеливаюсь говорить.


Тот, что держит Сэйла, облизывает губы.

– Хм, а она хорошенькая. Капитан Фейн захочет ее увидеть.

Пират в ответ хмыкает и отпускает мой подбородок.

– Вы, трое, уведите их, – говорит он и, засунув в рот два пальца, пронзительно свистит. – Я прослежу, чтобы карету тоже затащили.

Один фыркает:

– Удачи. Эта хреновина жуть какая тяжелая. Ты глянь, сколько на ней золота!

– Да, такая тяжелая, что за нее кучу денег отвалят, – отвечает пират.

Слышу за спиной шевеление и вижу, что на свист моего похитителя приближается еще несколько Красных бандитов. Первый пират меня отпускает только для того, чтобы передать другому. В руку жестоко впиваются пальцы, и меня тащат вперед, не обращая внимания на мои жалкие протесты. Нас с Сэйлом ведут наверх по склону, оставив позади сломанную карету.

Сэйл не сводит с меня глаз, не обращает внимания на то, как грубо с ним обращаются пираты. Он вырывается не для того, чтобы спастись, а чтобы оказаться ближе ко мне, словно хочет укрыть и защитить.

– Не вздумай что-нибудь выкинуть, – ерничает один из пиратов и в явном предупреждении приставляет ему нож к боку.

Застилающие глаза горькие слезы холодные. Очень-очень холодные.

– Мне очень жаль, миледи, – говорит Сэйл, и я вижу в его глазах гнев и крушение надежд.

Помимо доспехов, пираты сняли с него и шлем. С абсолютным страхом на лице парень выглядит еще бледнее. Его лицу придают мало-мальский цвет только синяки и кровь. Его мрачный страх так не похож на привычную игривость, так отличается от искренней доброты, что обычно отражается на его лице.

– Ты не виноват, Сэйл, – тихо говорю я, стараясь не замечать, как идущий справа пират крепко стискивает мне руку – да так, что она начинает неметь. Тело так и норовит затрястись от ужаса, но я останавливаю этот порыв, как будто прижимаю руку к зияющей ране. Подавляю страх. Сдерживаю его.

– Да, виноват, – голос у Сэйла дрожит, и от этого дребезжащего признания по сердцу расходятся трещины. Когда он судорожно глотает ком в горле, словно пытаясь подавить панику, трещины становятся только глубже.

Мне остается только думать о тех историях, что Сэйл рассказывал мне, пока мы долгими ночами ехали бок о бок. О своих четырех старших братьях, которые босиком и сломя голову бегали по трущобам Хайбелла. О его суровой, но горячо любящей матери, которая хмурилась и метлой выгоняла их из дома, но в одиночку искала по ночам, если кто-то не возвращался к ужину.

Он этого не заслужил. Сэйл смог выбраться из трущоб в армейские казармы, а потом стать личным стражником фаворитки царя – и все это без монеты в кармане. Такого доброго человека я еще не встречала, и он не заслужил того, чтобы его толкал вверх по холму пират без рода и племени.

Сэйл смотрит на меня, с каждой секундой его почерневший глаз становится темнее, заплывает. Он кажется измученным. Не из-за себя, а за меня. Адамово яблоко снова дрожит.

– Я должен был вас охранять. Защищать…

– Ты и защищал, – пылко возражаю я, перебивая его на полуслове. Не позволю ему винить себя. – Ты ничего не мог сделать.

– Эй вы, заткнитесь, на хрен, иначе запихну вам в глотки по кляпу. – Удерживающий меня пират встряхивает для пущего эффекта, и я обмякаю, хотя пытаюсь держаться смело.

При виде такого грубого обращения пирата в голубых глазах Сэйла вспыхивает гнев, но я качаю головой, прося его не давать ответ, не сопротивляться.

Нас толкают вперед, и мы замолкаем. Шрам на шее пульсирует как болезненное предостережение. Тело в унынии, словно знает, что моя жизнь опять оказалась на острие ножа.

Ленты так и чешутся вцепиться в нож, желая уберечь меня от опасности, но я сдерживаю их, обернув вокруг тела.

За нами неясно вырисовывается горный перевал. Из расщелин между гребнями вырывается завывающий ветер и подталкивает нас идти вперед еще быстрее. Я поворачиваюсь спиной к этим темным очертаниям, испытывая ненависть к его раскрытой в насмешке пасти, словно гора издевается над нами.

Слишком далеко. Слишком. Это был наш единственный шанс сбежать, но добраться до гор не представлялось возможным. Даже горы это знают.

Смеющийся ветер продолжает дуть.





Глава 25




Нас с Сэйлом тащат вверх по горе.

Мы идем и оставляем за собой глубокие петляющие следы, увязая по колено в снегу и с каждым шагом рискуя завалиться на бок. Но Красные бандиты с легкостью продолжают путь, словно для них не представляют сложности застревающие в сугробах ноги и непроходимая тропа.

Я прохожу всего несколько десятков шагов, прилагая неимоверные усилия, пока меня за руку непрестанно дергает пират, – и задыхаюсь, когда мы взбираемся на вершину.

Я слишком занята тем, что пытаюсь хотя бы немного отдышаться, и не замечаю раскинувшийся передо мной вид. Но стоит взглянуть на равнину, как у меня округляются глаза. Слышу, как Сэйл тоже втягивает воздух.

Больше нет пустыни, плоской свободной равнины, где нет ничего, кроме белоснежных просторов, которыми славится Пустошь. Все это захватили.

Внизу три огромных пиратских судна из белой древесины. Они стоят на снежных сугробах как корабли, пришвартованные в океанской гавани. Не хватает только парусов. Если обычно лодку несут в море волны и ветреное небо, то эти корабли скорее похожи на огромные санки, которые тянет не ветер, морское течение или гребцы, а сила совсем иного рода.