Безразличные матери. Исцеление от ран родительской нелюбви

• Я перфекционист и виню себя во всем, что не получается.

• Я единственный человек, на кого могу положиться. Я должна все делать сама.

• Людям нравлюсь не я, а то, что я могу для них сделать.

• Я должна всегда быть сильной. Если мне что-то нужно или я прошу помощи – значит, я слабая.

• Я должна уметь решить любую проблему.

• Как только я позабочусь обо всех остальных, я смогу наконец получить то, что хочу сама.

• Я чувствую гнев, недооцененность и понимаю, что меня используют, но прячу все это глубоко внутри себя.

За то, чтобы вырасти «маленьким взрослым», не имеющим права быть ребенком, приходится дорого платить. Если в детстве вас ценили только за то, что вы всех опекали, то вам не удалось развить вашу индивидуальность, насладиться свободой игры воображения или научиться расслабляться и быть спонтанной. У вас не было времени и должной поддержки, чтобы спросить себя: «Кем я могу стать?» – или примерить на себя разные образы в поиске собственного удовлетворяющего вас пути. Вместо этого вы научились сосредоточивать внимание на вашей матери, стали экспертом по ее потребностям, а не своим, и все время остаетесь на страже, чтобы предупреждать трудности или мгновенно их решать.

Но ситуация с подменой ролей имеет свои подводные камни: она обречена на провал. У маленького ребенка недостаточно сил, чтобы решать мамины проблемы, мать сама должна заниматься этим. Мать невозможно изменить даже самой широкой улыбкой или приносимыми ребенком жертвами. Но дочь чувствует себя обязанной попробовать. И когда у нее не получается, чувствует стыд и несостоятельность. Юным дочерям удается справиться с этими чувствами, твердо решив для себя, что они «все уладят», когда подрастут, а уже взрослыми только этим и занимаются. Они слишком много делают для других, слишком много отдают, слишком много помогают. У психологов это называется навязчивое повторение: это потребность повторять поведенческие модели, надеясь на иной результат в настоящем, чем тот, что был получен в прошлом.

Когда вами движет подобная навязчивость, ваша жизнь выглядит как бесконечная серия взваливаемых на себя чужих тягот и круговорот требующих решения проблем. Вам не свойственны радость, веселье и легкомыслие. И становится трудно отличить любовь от жалости или поверить, что любовные отношения могут быть взаимными, то есть не требующими спасения.



Эллисон: влюбляюсь в проблемных мужчин

Эллисон, тонкая и гибкая женщина сорока четырех лет, работающая в собственной студии инструктором по йоге, рассказала, что давно страдает депрессией, и задалась вопросом, сможет ли когда-нибудь создать нормальные любящие отношения. В прошлом она встречалась с мужчинами, требовавшими постоянной заботы, а записалась на первый сеанс после недавней ссоры с последним партнером, Томом, с которым жила уже восемь месяцев. Я попросила ее рассказать, что случилось.



Эллисон: «Знаете, говорят, противоположности притягиваются. Кажется, именно это и случилось со мной. Я всегда отличалась добросовестностью, тщательно продумывала план, строго придерживалась правил и была хорошей девочкой. И когда я встретила Тома, это было как “Ого! Можно жить намного интересней”. Он подрабатывал официантом, а все остальное время посвящал фотографированию, и его маленькая квартирка была увешана фотографиями, которые он увеличивал и раскрашивал. Ему было все равно, что у него нет денег. Он был творцом. Я никогда не встречала такого, как он: плохой парень на мотоцикле. Я влюбилась в него и почитала его талант и внутреннюю свободу. Его друзья тоже были дикими и претенциозными. Для меня это был целый новый мир.

Мы стали жить вместе в моей квартире, так как у него было тесно, и сначала было круто. Он развесил по дому свои фотографии и иногда устраивал вечеринки, о которых я узнавала, приходя домой из студии. Я восхищалась тем, что он работал всего несколько дней в неделю, только чтобы оставаться верным своему искусству, и понимала, что он может намного больше, будь у него оборудование подороже. И я ему его купила. Я никогда прежде не видела его таким счастливым и очень обрадовалась за него. Я действительно думала, что его работы обретут популярность и он станет первоклассным фотографом».

Сьюзан: «Итак, давайте посмотрим. Вы разрешили ему переехать к себе, он закатывает вечеринки и работает несколько дней в неделю, а вы покупаете ему дорогое оборудование. Могу представить, чем это закончилось».

Эллисон: «Да уж, не так хорошо… Все, что я купила, было лишь новыми игрушками, он поиграл несколько месяцев и потерял интерес. Он даже не притворялся, что ищет работу фотографа. Как-то я пришла рано, он смотрел телевизор и курил травку при открытых окнах, что он обычно делает, когда знает, что меня дома не будет. Камера лежала на липком столе рядом с переполненной пепельницей. У него просто нет достаточной мотивации, чтобы сделать следующий шаг. Об этом мы и спорили. Он наорал на меня и сказал: “Ладно! Пойду опять обслуживать столики”. Я была взбешена и разочарована. Том – чертов иждивенец!

Такое чувство, что я вышла замуж за свою мать. Мы не женаты, но вы понимаете, что я имею в виду. Он мне так напоминает ее. Вечно я встречаюсь с мужиками, требующими спасения и заботы. Не организованные парни, а, знаете, “с потенциалом”, – она показала кавычки пальцами, – которые просто “хотят, чтобы их любили”.

Да, я такая. Я всегда была организованной. Мама говорила, что я умна не по годам, но это была неправда. Думаю, мне пришлось рано повзрослеть из-за моей семьи. В детстве мама часто полагалась на меня».



Я попросила Эллисон подробнее описать, как она росла, и из ее рассказа я узнала, насколько рано ей пришлось принять на себя роль опекуна, что обусловило ее жизнь с Томом.



Эллисон: «Моя мама была домохозяйкой. У папы был жуткий нрав, и они с мамой всегда ссорились. Нас спасало то, что он часто уезжал по делам. Меня учили врать отцу, и я лгала и обманывала, чтобы сдержать его нрав, и все делала осторожно, чтобы не навлечь на себя его гнев. Мама думала, что он ей изменяет, и скорее всего, так и было. Она ненавидела его за это, но чувствовала себя беспомощной. Она хотела его бросить, но боялась не справиться в одиночку со мной и моими маленькими братом и сестрой. И она оставалась. Я наслушалась об этом. Сейчас я понимаю, сколько лишней информации мне пришлось выслушать в своем раннем возрасте».

Сьюзан: «Это точно. Надо было гулять с друзьями и наслаждаться жизнью. Что вы должны были делать со всей этой информацией?»

Эллисон: «Не знаю. Она до сих пор спрашивает меня, разводиться ли ей. А однажды заявила, что жила с отцом только из-за нас, то есть это была наша вина. Не знаю, сколько раз я говорила ей: “Оставь его уже!” Но теперь перестала. Ничего не изменится. Дети уже выросли, а она все так же ничего не может сделать. Она просто не может заставить себя сделать что-то, кроме постоянных жалоб. Я так устала, что мне хочется кричать, но больно видеть ее страдания. Я до сих пор чувствую, что должна подбадривать ее и стараться улаживать все. В детстве если и происходило что-то такое, что сближало нас и позволяло хоть немного почувствовать себя семьей, то это было моих рук дело. Готовка. Уборка. Елка и подарки на дни рождения. Всем занималась я. Так и с Томом. Боже, Сьюзан, я так устала все делать сама… Когда уже хоть кто-нибудь позаботится обо мне?»



В этот момент Эллисон разрыдалась и плакала какое-то время. Вытерев слезы, она мягко проговорила: «Простите». Как многие женщины, Эллисон считала нужным извиняться за слезы, будто она сделала что-то плохое.

Я ответила Эллисон, что она имела полное право плакать и расстраиваться. Мужчины, которые ей нравились, оказывались безответственными и несостоятельными. Надо было оплакивать девочку, которой она была и которую вынудили взять на себя роль мини-взрослого и заботиться не только о матери, но и обо всем доме. Это непосильная ноша, возложенная на худенькие плечи восьми- или десятилетней девочки, осознающей, что если она хочет порадоваться или пожаловаться, дома ей обратиться не к кому.

Однако Эллисон печалилась недолго. Она взяла себя в руки и, как обычно поступала в жизни, снова сделала все, чтобы освободить мать от ответственности.



Эллисон: «Если честно, Сьюзан, это была не ее вина. У нее действительно был ужасный брак и ужасная жизнь. Она была грустной большую часть времени. Я терпеть не могла видеть ее такой».



Абсолютно естественно, что Эллисон опять черпала сочувствие из своего глубокого душевного колодца и щедро одаривала им свою мать.



Депрессия не умаляет ее ответственности перед вами

Хотя я не знала мать Эллисон, Джоанну, но логично было бы предположить, что ее преследовал демон депрессии. Более того: не думаю, что слишком преувеличу, если скажу, что многих матерей, требующих заботы, преследует один и тот же демон. Депрессия парализует и изматывает их, разрушая умение заботиться, вести дела и создавать уют. Случаются моменты – возможно, короткие белые полосы в их жизни, – когда они оказываются рядом и проявляют заботу сами, но их потребность в том, чтобы заботились о них, всегда побеждает.


Эти матери ходят в темноте по спирали, и их недуг затмевает все возможные виды на будущее. Как и другие дочери, Эллисон росла с маминой безысходностью, постоянной, как сердцебиение, и создающей жалкую и грустную атмосферу следующими фразами:

• Жизнь отвратительна.

• Зачем я вообще родилась?

• Что я сделала со своей жизнью?

• Зачем я вышла за твоего отца?

• Не знаю, что делать. Я все испортила.

Депрессия отнимает у этих матерей самих себя и разрушает их способность принимать решения. Их состояние – это результат комбинации генетических, физиологических факторов и несчастливого стечения жизненных обстоятельств. Матери с депрессией больны и сильно страдают.

Но она все же взрослый человек и сама отвечает за то, чтобы предпринять что-либо для изменения ситуации и улучшения жизни. Это верно по отношению ко всем взрослым людям. Помочь себе, чтобы адекватно заботиться о своих детях, – не предложение, а руководство к действию. Даже если она, как Джоанна, погрязла в собственных страхах.

Способы лечения депрессии заметно усовершенствовались за последние несколько десятилетий. Антидепрессанты помогли большому количеству людей; существуют и другие варианты облегчения этого изнурительного состояния. Однако многие матери, страдающие, подобно Джоанне, глубокой депрессией, часто отказываются от помощи и предпочитают выступать в роли жертвы.

В конце первого сеанса Эллисон поведала, что мать отвергала все предложения пройти курс лечения.



Эллисон: «Я пыталась, Сьюзан. Я ведь говорила ей: “Знаешь, мам, есть люди, которые могут тебе помочь. Твой доктор, например, или психолог”. Но она не хочет даже думать об этом. Она спорит со мной! “Как ты можешь такое говорить? Проблемы не у меня. Я не сделала ничего плохого. Это все твой отец. Почему мне нужна помощь? Я не сумасшедшая. Пусть твой отец перестанет орать на меня, вот и все. Меня не надо консультировать”».



В определенные моменты мать может найти в себе достаточно сил, чтобы заметить дочь и бросить жалкое «А ты симпатичная» или «Ты милая». Но это не сгладит отсутствия главного, обязательного признания и близкого общения, которых так хотят дочери. Вместо этого они часто слышат: «Ты такая молодец, что помогаешь мне». А не за то, что она такая, какая есть, со всей своей уникальностью и ценными качествами.

Я искренне сочувствую матерям, живущим в мрачной тени депрессии. Но они все равно несут ответственность за заботу о маленьких дочерях. Я считаю, что они должны признать свою ответственность за причиненную тем боль, когда они, отрекаясь от своего материнского предназначения, вынудили дочерей сделать заботу о других неизбежной частью собственной жизни.

То, как Эллисон спасала свою мать, и ее горячие попытки «усыновить» Тома – звенья одной цепи. Удовольствие, получаемое от его восторженной реакции на ее подарки, заставляло верить, что она частично возмещает свою неспособность помочь матери в детстве. Это навязчивое повторение в действии. Но, как я сказала Эллисон, вместе мы разобьем этот замкнутый круг, чтобы она наконец смогла сосредоточиться на своих потребностях и желаниях.





Депрессивное наследие – не конец света




Спешу уверить вас в том, что если вы боретесь с депрессией, как и другие дочери депрессивных матерей, вам совершенно не нужно делать это точно так же, как поступали ваши матери. Это очень беспокоило Эллисон. «Признаюсь, иногда мне кажется, что я подхватила вирус депрессии, – сказала она мне. – Я смотрю на свою жизнь и свои отношения, и руки опускаются. У меня действительно существуют проблемы с депрессией. Я не хочу стать такой же, как мама».

У дочерей, выросших с депрессивными матерями, часто не только имеется предрасположенность к этому недугу в генах и в мозге. Им частенько приходится испытывать провалы в чувстве собственного достоинства и уверенности в себе, обусловленные отсутствием в их детстве материнской заботы.

Но, как я сообщила Эллисон, между вами и вашей матерью существует огромная разница. Вы не скатываетесь до роли жертвы и не жалуетесь: «Бедная я». Вы стараетесь измениться.



Джоди: жизнь с маминой зависимостью от алкоголя, наркотиков и депрессии

О смене ролей и ее разрушающих последствиях обычно говорят, когда у матери алкогольная или наркотическая зависимость. Хаос и кризис становятся частью повседневной жизни матери, а для дочери это означает, что даже самый спокойный день может внезапно взорваться скандалом. Джоди написала мне электронное письмо после семейного вечера, вышедшего из-под контроля.



Из письма Джоди: «Доктор Форвард, мне нужно встретиться с вами. Я хочу отделиться от своей матери-алкоголички, которая постоянно меня контролировала и критиковала. Она меня достала… Я ублажала ее тридцать два года и больше так не могу… Ее присутствие в моей жизни только вредит моему браку, и из-за этого я несчастна. ПОМОГИТЕ!»



На нашем первом сеансе Джоди рассказала мне, что побудило ее обратиться ко мне. Блондинка со спортивной фигурой выросла единственным ребенком и в свои тридцать восемь была замужем и учила особенных детей в начальной школе.



Джоди: «Это случилось неделю назад, кстати, на День благодарения, когда она меня вывела окончательно. Она испортила все. Мне есть за что благодарить жизнь: за прекрасного мужа и замечательного кроху, – и вроде все должно быть хорошо. Но когда мама рядом, все идет не так, и тот день был последней каплей. Мы смотрели праздничный парад, а потом американский футбол, ели и играли с ребенком. А краем глаза я наблюдала, как мама прикладывается к бутылке, и считала, сколько бокалов она выпила. Проходя мимо, я по старой привычке отодвигала от нее вино, но деверь постоянно наполнял ее бокал. Убить его мало.

Мама стала говорить громче и немного “поплыла”. Она села рядом с моей тетей и опрокинула ее бокал с красным вином. Они все протерли, тетя убрала мамин бокал и сказала: “Маргарет, тебе уже хватит”.

Мама была в ярости. “Ты хочешь знать, почему я так много пью? – кричала она. – Я тебе скажу, почему пью. Вот из-за кого я пью”. Она показала на меня. Как будто это моя вина! Потом она добавила: “Эгоистичная всезнайка с корочкой психолога. Смешно. Она же больная, больная на всю голову”.

Просто невероятно. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Меня это достало. Что-то должно измениться. Не переношу, что она пьет и постоянно на таблетках. Она принимает таблетку перед сном, после сна. И она такая эгоистка и в вечной депрессии…»



Джоди переполнял гнев, и я понимала, что ей нужно было выговориться и быть выслушанной.