Безлюди. Одноглазый дом
Часть 44 из 60 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вопрос застал Флори врасплох. Она ведь только слышала, как пленника называли Прилсом. Торнхайера Прилса ей доводилось встречать несколько раз. Он был почти вдвое старше своей супруги, всегда хмур и молчалив. Флори предпочитала с ним не сталкиваться и уж тем более не разглядывать. Допуская, что с похищением Прилса могла выйти путаница, она предложила спросить Бенджамина. Уж он-то наверняка узнал бы отца. Госпожа Прилс не оценила идеи, заявив, что ее сын слишком мал для таких вещей.
Их разговор прервался дверным звонком, и вскоре из холла появились двое следящих: один седовласый и кашляющий, другой моложавый и расплывшийся; а еще он шмыгал носом с частотой метронома. В дом Прилсов нагрянули две неприятные личности, которые будто бы переговаривались на своем простудном языке: шмыг-кхм-кхм-шмыг. Кашляющий первым обратил внимание на Флори.
— Это она, госпожа? — спросил он.
Хозяйка дома кивнула и добавила:
— Да, бывшая работница. Когда я ее уволила, она украла мои серьги, а потом похитила сына, но одумалась и вернула его, сочинив нелепую историю.
Флори застыла, шокированная не только ложью, но и резкой переменой в поведении. Пять минут назад госпожа Прилс любезно предлагала ей чай, а теперь обвиняла в преступлениях.
— Я ничего не крала, — твердо заявила Флори, стараясь сдержать дрожь в голосе.
— Вы не раз показали свое преступное лицо, милочка! — фыркнула Прилс. — Мне следовало тщательнее проверять ваше прошлое, чтобы не подвергать опасности семью.
Ее большие и стеклянные, точно у куклы, глаза окинули Флори презрительным взглядом, и стало очевидным, что госпоже Прилс известно о том случае с подменой бумаг. Напрасно Флори надеялась сохранить это в тайне. Пока она, застыв в оцепенении, сокрушалась о своем раскрытом прошлом, госпожа Прилс продолжала:
— Один раз я пожалела ее. Но там, где одно преступление сходит с рук, тут же замышляется другое…
— Я не крала вещи и уж тем более не похищала ребенка. Я его спасла! — отчаянно выкрикнула Флори. — Это подтвердит господин Прилс! Он был там и все видел. — Поняв, что сохранить все в тайне не удастся, она выпалила: — Лютены похитили его и притащили в Ползущий дом.
— Вы так настаиваете на вашей лжи? — Госпожа Прилс лукаво сверкнула глазами и позвала: — То-о-орн!
Звенящее эхо наполнило комнату и растворилось в напряженной тишине. Все ждали, что произойдет дальше. А дальше из глубины комнат в облаке табачного дыма выплыл полноватый мужчина с редкими тусклыми волосами, зачесанными назад. Теперь Флори была готова поклясться, что в Ползущем доме был именно он — Торнхайер Прилс.
— В чем дело? — в своей строгой манере спросил он. Зов супруги явно отвлек его от важного дела.
Следящий нервно кашлянул.
— Простите, господин… вас сегодня не похищали?
— Вы нездоровы? — с презрительной гримасой выдал он, чем напрочь отбил желание следящего задавать глупые вопросы. Затем Прилс повернулся к супруге: — Я же сказал, что занят.
Она сконфуженно промямлила что-то в ответ и задобрила слова натянутой улыбкой, которую Прилс уже не увидел, покинув гостиную. С его уходом следящие оживились и воспылали бравым энтузиазмом.
— Вы дали ложные показания, кхе-кхе, — заявил кашляющий растерянной Флориане. — Вам придется пойти с нами.
Возразить она не успела — шмыгающий подскочил к ней и одним отточенным движением скрутил руку, нацепив кандалы на запястье. Следящий не разменивался на любезности, делал все быстро и четко. Флори твердила, что ни в чем не виновата, просила выслушать ее и проверить Ползущий дом, чтобы убедиться: она не врет. Однако никто не проявил ни малейшего сочувствия, а Долорес стояла с таким торжествующим видом, будто готовилась получить почетную медаль.
Прежде чем ее затолкали в патрульную машину, Флори пересеклась взглядом с госпожой Прилс. В ледяных глазах не было ни капли сожаления — только злость и высокомерие.
Зловонный запах тюрьмы и лязг решеток разбудили притупленные ощущения. Воздух встал в горле, не способный превратиться ни во вдох, ни в выдох. Ее словно душили чьи-то холодные и сильные руки. Флори стояла посреди камеры, но будто падала в ледяную бездну воспоминаний.
Все началось сразу после похорон. Пока в фамильном доме шло расследование, сестер определили в приют. Они попали в незнакомое место, когда больше всего нуждались в защите родных стен. Их вырвали с корнем, растоптали, уничтожили. Едва оправившись, Флориана заговорила об опекунстве, но ей не доверили судьбу младшей сестры. Приют искал опекунов среди родственников сироток, а из близких у них осталась лишь троюродная тетка-грымза. Жизнь с ней и ее кошачьим выводком не сулила ничего хорошего. Тем не менее директор упорно пытался связаться с предполагаемой опекуншей, но в ту глухомань, куда она забралась, письма не доходили, забывая дорогу еще на полпути. Приют стал временной тюрьмой, где сестры ожидали, когда им определят другое место заключения.
Однажды к Флори пришла безумная мысль: раз директор приюта ищет их далекую родственницу, нужно помочь ему поскорее решить проблему. Так появилось поддельное письмо. Троюродная тетушка рукой Флори писала, что узнала о трагедии и хочет взять племянниц под свое «сломанное крыло». Она бы приехала за ними, да только с травмой дальний путь не выдержать, поэтому тетушка умоляла отправить племянниц к ней в деревню. За этим скрывался план побега: покинуть приют, уплыть на пароме до деревни в глуши, а оттуда перебраться в Лим, где их ждал родной дом. Флори надеялась, что там знакомые помогут получить опекунские бумаги.
Вначале все складывалось, как задумано. Директор с легкостью клюнул на обман, поскольку к тому времени поиски дальней родственницы его утомили. Сестрам-сироткам купили билеты, сопроводили их до парома и выдали необходимые документы. Они благополучно добрались до Лима и неожиданно узнали, что их выселили. Власти сделали единственную поблажку — закрепили за Флорианой статус опекуна, а после сестры вернулись в Пьер-э-Металь, где их ждал фамильный дом… и следящие.
Они появились на пороге через пару дней. Флори открыла им двери, уверенная, что бояться нечего, ведь она предусмотрела все: оформленное наследство на дом, опекунство и сопроводительное письмо из академии для поиска работы. Однако забыла о главном — обмане, что позволил им сбежать из приюта.
Ее обвинили в подлоге и скрутили руки, как преступнице. Флориана до сих пор помнила момент, когда разбросанные на полу документы, их мнимая защита, превратились в бессильные бумажки, истоптанные сапогами следящих. Уличив ее в обмане, в подлинность этих документов никто не поверил. Офелию отправили в приют, а саму Флори — за решетку…
Горькие воспоминания внезапно прервались. Следящий из реальности, тот самый кашляющий старик, принес ужин и, просунув в окошко жестяную тарелку с кашей, объявил, что допрос перенесли на завтра. «Ярмарка», — коротко пояснил он. Как и прочие горожане, следящие не хотели утруждать себя излишней работой в праздники.
Пытаясь отковырнуть ложкой комок застывшей каши, Флори успокаивала себя: впереди у нее целая ночь, чтобы придумать, как отвечать на вопросы, если Дарт не придет на помощь раньше. А он обязательно придет, как делал раньше. Мысли о нем вселили в нее надежду. Оставив засохший ужин в тарелке, она прилегла на грязный матрас, брошенный на пол. Маленькое окошко под потолком медленно поблекло и замерцало отблесками праздничных огней. «От Ярмарки не скрыться даже в камере», — с горькой усмешкой подумала Флори.
Вокруг было непривычно тихо, будто она осталась единственной преступницей в городе. Откуда-то доносились приглушенные голоса. Если судить по времени и тюремному режиму, сейчас следящие сменялись: одни уходили с дневного поста, другие заступали на ночное дежурство.
От усталости Флори провалилась в короткий тревожный сон. Ее беспокоило странное чувство, будто кто-то смотрит на нее. Когда она открывала глаза, вокруг сгущалась темнота, в которой если кто и прятался, то оставался незамеченным.
Постепенно темный прямоугольник под потолком стал выцветать до предрассветного серого. И тогда комната очнулась от скрежета железной двери. Она притворилась спящей, чтобы следящий поскорее ушел, но быстро поняла, что этот человек не уйдет. Она почувствовала, узнала его по тяжелой поступи, хриплому дыханию и животному страху, что змеиным клубком заворочался у нее в животе. Флори оцепенела, перестала дышать, будто надеялась, что это сделает ее невидимой.
Замок тревожно щелкнул, за ним послышались шаги — слишком близкие, слишком опасные. Она больше не могла бездействовать. Страх дошел до той точки невозврата, когда желание затаиться резко сменилось желанием напасть первой. Флори вскочила на ноги и метнулась к двери, рассчитывая, что эффект внезапности поможет улизнуть. Но человек среагировал молниеносно, поймав ее одной рукой и швырнув обратно на матрас. Когда она пришла в себя, огромный силуэт угрожающе навис над ней.
От него несло табаком и уксусом — первым он набивал карманы, вторым чистил латунные пуговицы на мундире. От кисло-горького запаха затошнило, и Флори отползла назад. Человек наблюдал, как она трусливо забивается в угол, и, судя по кривой усмешке, нарисовавшейся на его квадратном лице, ему нравилось видеть ее слабой и напуганной. У Флори не хватило сил, чтобы скрыть истинные чувства: они прорвались откуда-то из глубины, заполнили ее целиком, вытравив остатки смелости и достоинства.
— Снова ты здесь, сестрица Гордер.
Его металлический, будто бы нечеловеческий, голос царапал слух. Безобразный шрам на шее, который он носил с гордостью, как боевое ранение, объяснял природу странного тембра, похожего на скрежет. Что бы ни было сказано таким голосом, все звучало пугающе. Этому человеку нужен был не собеседник, а покорный слушатель.
— В прошлый раз мы не договорили, верно? Что ж… За это время мы достигли новых высот. Я стал командиром, ты — воровкой. Польщен, что ты так хотела встретиться со мной. — Он потянулся, чтобы погладить ее по щеке, и Флори дернулась назад, ударившись затылком о стену. — Хочешь, чтобы я отпустил тебя?
— Это решать правосудию. — Она не попалась на старую уловку.
— А ты, как прежде, несговорчива, — проскрежетал он. Тонкие губы искривились в улыбке-оскале, а в следующий миг он резко набросился на нее.
Флори вскинула руки, чтобы защититься, и уперлась ладонями в его широкую грудь. Силы были неравны, и ее слабое тело почти без сопротивления повалили на пол, а затем придавили пыхтящей тушей, лишив возможности двигаться. Острый край пуговицы на его форме больно уткнулся в грудь, а резкий запах ударил в нос — две эти детали окончательно завершили возвращение Флори в прошлое: в ту самую ночь, когда Кормонд Тодд появился в ее камере.
Полгода назад он служил обычным следящим и стоял в оцеплении фамильного дома, отгоняя зевак, слетевшихся на новость о гибели владельцев. В их первую встречу Тодд преградил Флори дорогу и заявил:
«Туда нельзя, госпожа».
«Это мой дом», — едва сдерживая слезы, промолвила она.
«Он закрыт, пока ведется следствие», — сухо ответил он, даже не пытаясь выказать сочувствия.
«Нам с сестрой негде жить».
«Мне жаль», — сказал он дежурно. Слова ради слов.
После сестер-сироток отправили в приют. Там произошла вторая встреча с Тоддом. На сей раз, явившись в одиночку, он вел себя дружелюбнее и задавал совершенно бестолковые и путаные вопросы. Флори забыла, что у нее спрашивали и что она отвечала, но запомнила мелкие детали того разговора. Кормонд волновался, от чего потел и постоянно поправлял воротник мундира; изучал ее сальным взглядом и ни разу не посмотрел в глаза. Скрежет его голоса был невыносим, но особенно гадко звучало обращение «сестрица Гордер», похожее на утробное рычание. Прощаясь, Кормонд положил руку ей на плечо и пообещал во всем разобраться.
Их третья встреча снова произошла на пороге фамильного дома. Когда Флори открыла дверь, именно голосом Кормонда прозвучало обвинение в подлоге; именно он скрутил ей руки и затолкал в служебную машину, приковав к специальному кольцу в потолке. Пока напарник гнал автомобиль, Кормонд сидел рядом с арестованной, упиваясь своей мнимой властью. Он покрутил перед ней ключом от кандалов, а потом произнес:
— Я могу отпустить тебя, если захочешь.
Она кивнула, не осознавая, что следящий предложит в обмен на освобождение. Когда липкая рука скользнула ей под юбку, Флори резко дернулась, ударив Тодда локтем в нос. Он коротко гикнул и уронил лицо в ладони. Сквозь пальцы просочилась кровь, он судорожно попытался вытереть ее, но лишь размазал по физиономии. Следящий за рулем не удержался от комментария.
— Кормонд, тебя побила закованная девушка? Ну и ну. — В словах следящего читалась усмешка, от которой Тодду окончательно снесло голову.
Поздней ночью он открыл камеру.
— Заглянул, чтобы пожелать тебе сладких снов, сестрица Гордер, — прорычал он, стараясь говорить тихо.
— Госпожа Гордер, — поправила она. В ее ситуации это звучало глупо, однако она хотела сказать что-то наперекор и проявить гордость.
— Какая же ты госпожа? — Он криво ухмыльнулся. Флори медленно поднялась, чтобы не смотреть на Тодда снизу вверх. — В тюрьмах никаких господ нет. А ну иди-ка сюда!
Ему хватило пары шагов, чтобы оказаться рядом. Он схватил ее и припечатал к стене, чтобы подавить сопротивление. Флори попыталась извернуться, вырваться из крепких рук. В какой-то момент ноги подкосились, и она сползла вниз, неудачно наткнувшись щекой на острый край пуговицы-ромба. Боль придала решительности, и Флори со всей силы ударила следящего по колену. Что-то хрустнуло — а в следующий миг Тодд повалился назад. Она рванула из камеры прочь и в коридоре налетела на дежурного следящего, прибежавшего на шум.
Тодд обвинил ее в попытке сбежать, однако его сослуживцы прекрасно понимали, что произошло на самом деле. Последующие дни, проведенные за решеткой, Флори слышала обрывки разговоров и ловила любопытные взгляды. Все знали о поступке Тодда и обсуждали его с ехидством, насмешкой, глумлением… но без всякого сочувствия к его несостоявшейся жертве. На нее ходили посмотреть, будто на диковинного зверя в клетке: «А вот и представительница семейства Гордер, несговорчивая особь, дважды поколотившая Тодда. Ха, ну и слабак этот Тодд, а еще метит в командиры!»
С тех пор Флори боялась следящих как огня, в каждом из них видя мстительного, озлобленного и униженного Тодда.
Воспоминания пронеслись в голове за долю секунды — яркие вспышки, пробуждающие подавленную ярость. Снова оказавшись в своем кошмаре, она отчаянно вцепилась в мундир следящего, а затем истошно закричала. Когда к губам прижалась липкая, потная ладонь, Флори впилась в нее зубами. Тодд отдернул руку и ею же нанес удар. Щеку опалило резкой болью, от которой перехватило дыхание. Флори перекатилась на колени, чтобы подняться, но тяжелая туша навалилась сверху, прижав к полу. Железная хватка сдавила горло, помешав снова закричать.
— Тебе никто не поможет, — прошипели ей в ухо. — Они будут держать тебя, если я им прикажу.
Флори стиснула в дрожащих пальцах последнюю надежду на спасение и заставила тело расслабиться. Когда она обмякла, Тодд подорвался. Может, он и впрямь испугался, что не рассчитал силы и придушил ее. Даже если так, в нем говорило не осмысление совершенного ужаса и даже не жалость. Флори нужна была ему живой — лишь это встревожило его, заставило проверить пульс на ее левой руке, совсем позабыв о правой. Миг — и в шею рядом со старым шрамом вонзилось острие ромбовидной пуговицы. Флори незаметно оторвала ее, когда укусила Тодда, а теперь, вложив в удар все оставшиеся силы, измученно наблюдала, как он с воплем вытаскивает пуговицу из-под кожи, как кровь капает на его мундир.
Шрамы — это отметины уязвимых мест, и она ударила туда, используя свой единственный шанс. Рана была неглубокой, но Тодд испугался по-настоящему. Прижав ладонь к шее, он выскочил из камеры.
Дверь клацнула замками, словно пасть чудовища, поглотив жертву и заключив ее в темном чреве камеры. Сейчас это показалось Флори освобождением. Она медленно выдохнула, чтобы унять бешено колотящееся сердце, и скользнула взглядом вниз, на пол, где остался лежать окровавленный кусок металла — уже не оружие, способное нанести увечья, а деталь уродливой формы.
Флори закрыла глаза и вдруг осознала, что больше не боится ни синих мундиров, ни их ромбовидных пуговиц.
Флори ждала, что за ней придут, как только Тодд доложит, что заключенная напала на него. Если ему удалось замять дело, будучи простым следящим, то командирский статус закрепил за ним привилегии, и на этот раз она так просто не отделается. Когда тревожное ожидание стало невыносимым, перед камерой возник следящий — кривоносый тип с красными от недосыпа глазами. Загремела связка ключей, лязгнул замок.
— Выходите, госпожа Гордер.
Она замерла в растерянности и пробормотала:
— Я думала, в тюрьме нет господ…
Следящий растерянно пожал плечами и распахнул дверь шире, пропуская Флори. За ночь ее ноги отекли, ссадины и ушибы налились ноющей болью. Ковыляя по коридору, она спросила, куда они идут.
— За вами пришел друг.
Сердце замерло при мысли, что Дарт снова ее спас, но затем волна разочарования смыла всякую надежду. Арестованных могли отпустить так легко лишь в том случае, если за них внесен залог. Следящие были жадны до денег и как флюгеры под потоками ветра поворачивались в том направлении, куда обращала их жажда наживы. Только откуда у простого лютена такая сумма? Неужели Рин постарался? Теряясь в догадках, она опустила взгляд под ноги и заметила кровавые следы: цепочка вела из коридора к узкой двери уборной. Флори почувствовала укол совести, но подавила в себе эти ростки сострадания. Тодд получил по заслугам, и все, что она могла сделать, — пожелать ему здравия.
В сопровождении следящего Флори вышла в холл. В раннее время вокруг не было ни души. Так она думала, пока не заметила силуэт у окна. Человек обернулся на звук шагов и встретил пришедших сдержанной улыбкой. Это был мужчина средних лет, тщательно скрывающий свой возраст: подтянутой фигурой в костюме модного нынче кроя и кофейного цвета, щегольским платком, повязанным на шее, иссиня-черными волосами и строгими бровями, явно подкрашенными басмой. Только морщины и хриплый голос выдавали его немолодые годы.
Незнакомец ответил следящему скупой благодарностью, а тот, подобострастно кивнув, скрылся. Флори растерянно посмотрела на своего спасителя и сказала:
Их разговор прервался дверным звонком, и вскоре из холла появились двое следящих: один седовласый и кашляющий, другой моложавый и расплывшийся; а еще он шмыгал носом с частотой метронома. В дом Прилсов нагрянули две неприятные личности, которые будто бы переговаривались на своем простудном языке: шмыг-кхм-кхм-шмыг. Кашляющий первым обратил внимание на Флори.
— Это она, госпожа? — спросил он.
Хозяйка дома кивнула и добавила:
— Да, бывшая работница. Когда я ее уволила, она украла мои серьги, а потом похитила сына, но одумалась и вернула его, сочинив нелепую историю.
Флори застыла, шокированная не только ложью, но и резкой переменой в поведении. Пять минут назад госпожа Прилс любезно предлагала ей чай, а теперь обвиняла в преступлениях.
— Я ничего не крала, — твердо заявила Флори, стараясь сдержать дрожь в голосе.
— Вы не раз показали свое преступное лицо, милочка! — фыркнула Прилс. — Мне следовало тщательнее проверять ваше прошлое, чтобы не подвергать опасности семью.
Ее большие и стеклянные, точно у куклы, глаза окинули Флори презрительным взглядом, и стало очевидным, что госпоже Прилс известно о том случае с подменой бумаг. Напрасно Флори надеялась сохранить это в тайне. Пока она, застыв в оцепенении, сокрушалась о своем раскрытом прошлом, госпожа Прилс продолжала:
— Один раз я пожалела ее. Но там, где одно преступление сходит с рук, тут же замышляется другое…
— Я не крала вещи и уж тем более не похищала ребенка. Я его спасла! — отчаянно выкрикнула Флори. — Это подтвердит господин Прилс! Он был там и все видел. — Поняв, что сохранить все в тайне не удастся, она выпалила: — Лютены похитили его и притащили в Ползущий дом.
— Вы так настаиваете на вашей лжи? — Госпожа Прилс лукаво сверкнула глазами и позвала: — То-о-орн!
Звенящее эхо наполнило комнату и растворилось в напряженной тишине. Все ждали, что произойдет дальше. А дальше из глубины комнат в облаке табачного дыма выплыл полноватый мужчина с редкими тусклыми волосами, зачесанными назад. Теперь Флори была готова поклясться, что в Ползущем доме был именно он — Торнхайер Прилс.
— В чем дело? — в своей строгой манере спросил он. Зов супруги явно отвлек его от важного дела.
Следящий нервно кашлянул.
— Простите, господин… вас сегодня не похищали?
— Вы нездоровы? — с презрительной гримасой выдал он, чем напрочь отбил желание следящего задавать глупые вопросы. Затем Прилс повернулся к супруге: — Я же сказал, что занят.
Она сконфуженно промямлила что-то в ответ и задобрила слова натянутой улыбкой, которую Прилс уже не увидел, покинув гостиную. С его уходом следящие оживились и воспылали бравым энтузиазмом.
— Вы дали ложные показания, кхе-кхе, — заявил кашляющий растерянной Флориане. — Вам придется пойти с нами.
Возразить она не успела — шмыгающий подскочил к ней и одним отточенным движением скрутил руку, нацепив кандалы на запястье. Следящий не разменивался на любезности, делал все быстро и четко. Флори твердила, что ни в чем не виновата, просила выслушать ее и проверить Ползущий дом, чтобы убедиться: она не врет. Однако никто не проявил ни малейшего сочувствия, а Долорес стояла с таким торжествующим видом, будто готовилась получить почетную медаль.
Прежде чем ее затолкали в патрульную машину, Флори пересеклась взглядом с госпожой Прилс. В ледяных глазах не было ни капли сожаления — только злость и высокомерие.
Зловонный запах тюрьмы и лязг решеток разбудили притупленные ощущения. Воздух встал в горле, не способный превратиться ни во вдох, ни в выдох. Ее словно душили чьи-то холодные и сильные руки. Флори стояла посреди камеры, но будто падала в ледяную бездну воспоминаний.
Все началось сразу после похорон. Пока в фамильном доме шло расследование, сестер определили в приют. Они попали в незнакомое место, когда больше всего нуждались в защите родных стен. Их вырвали с корнем, растоптали, уничтожили. Едва оправившись, Флориана заговорила об опекунстве, но ей не доверили судьбу младшей сестры. Приют искал опекунов среди родственников сироток, а из близких у них осталась лишь троюродная тетка-грымза. Жизнь с ней и ее кошачьим выводком не сулила ничего хорошего. Тем не менее директор упорно пытался связаться с предполагаемой опекуншей, но в ту глухомань, куда она забралась, письма не доходили, забывая дорогу еще на полпути. Приют стал временной тюрьмой, где сестры ожидали, когда им определят другое место заключения.
Однажды к Флори пришла безумная мысль: раз директор приюта ищет их далекую родственницу, нужно помочь ему поскорее решить проблему. Так появилось поддельное письмо. Троюродная тетушка рукой Флори писала, что узнала о трагедии и хочет взять племянниц под свое «сломанное крыло». Она бы приехала за ними, да только с травмой дальний путь не выдержать, поэтому тетушка умоляла отправить племянниц к ней в деревню. За этим скрывался план побега: покинуть приют, уплыть на пароме до деревни в глуши, а оттуда перебраться в Лим, где их ждал родной дом. Флори надеялась, что там знакомые помогут получить опекунские бумаги.
Вначале все складывалось, как задумано. Директор с легкостью клюнул на обман, поскольку к тому времени поиски дальней родственницы его утомили. Сестрам-сироткам купили билеты, сопроводили их до парома и выдали необходимые документы. Они благополучно добрались до Лима и неожиданно узнали, что их выселили. Власти сделали единственную поблажку — закрепили за Флорианой статус опекуна, а после сестры вернулись в Пьер-э-Металь, где их ждал фамильный дом… и следящие.
Они появились на пороге через пару дней. Флори открыла им двери, уверенная, что бояться нечего, ведь она предусмотрела все: оформленное наследство на дом, опекунство и сопроводительное письмо из академии для поиска работы. Однако забыла о главном — обмане, что позволил им сбежать из приюта.
Ее обвинили в подлоге и скрутили руки, как преступнице. Флориана до сих пор помнила момент, когда разбросанные на полу документы, их мнимая защита, превратились в бессильные бумажки, истоптанные сапогами следящих. Уличив ее в обмане, в подлинность этих документов никто не поверил. Офелию отправили в приют, а саму Флори — за решетку…
Горькие воспоминания внезапно прервались. Следящий из реальности, тот самый кашляющий старик, принес ужин и, просунув в окошко жестяную тарелку с кашей, объявил, что допрос перенесли на завтра. «Ярмарка», — коротко пояснил он. Как и прочие горожане, следящие не хотели утруждать себя излишней работой в праздники.
Пытаясь отковырнуть ложкой комок застывшей каши, Флори успокаивала себя: впереди у нее целая ночь, чтобы придумать, как отвечать на вопросы, если Дарт не придет на помощь раньше. А он обязательно придет, как делал раньше. Мысли о нем вселили в нее надежду. Оставив засохший ужин в тарелке, она прилегла на грязный матрас, брошенный на пол. Маленькое окошко под потолком медленно поблекло и замерцало отблесками праздничных огней. «От Ярмарки не скрыться даже в камере», — с горькой усмешкой подумала Флори.
Вокруг было непривычно тихо, будто она осталась единственной преступницей в городе. Откуда-то доносились приглушенные голоса. Если судить по времени и тюремному режиму, сейчас следящие сменялись: одни уходили с дневного поста, другие заступали на ночное дежурство.
От усталости Флори провалилась в короткий тревожный сон. Ее беспокоило странное чувство, будто кто-то смотрит на нее. Когда она открывала глаза, вокруг сгущалась темнота, в которой если кто и прятался, то оставался незамеченным.
Постепенно темный прямоугольник под потолком стал выцветать до предрассветного серого. И тогда комната очнулась от скрежета железной двери. Она притворилась спящей, чтобы следящий поскорее ушел, но быстро поняла, что этот человек не уйдет. Она почувствовала, узнала его по тяжелой поступи, хриплому дыханию и животному страху, что змеиным клубком заворочался у нее в животе. Флори оцепенела, перестала дышать, будто надеялась, что это сделает ее невидимой.
Замок тревожно щелкнул, за ним послышались шаги — слишком близкие, слишком опасные. Она больше не могла бездействовать. Страх дошел до той точки невозврата, когда желание затаиться резко сменилось желанием напасть первой. Флори вскочила на ноги и метнулась к двери, рассчитывая, что эффект внезапности поможет улизнуть. Но человек среагировал молниеносно, поймав ее одной рукой и швырнув обратно на матрас. Когда она пришла в себя, огромный силуэт угрожающе навис над ней.
От него несло табаком и уксусом — первым он набивал карманы, вторым чистил латунные пуговицы на мундире. От кисло-горького запаха затошнило, и Флори отползла назад. Человек наблюдал, как она трусливо забивается в угол, и, судя по кривой усмешке, нарисовавшейся на его квадратном лице, ему нравилось видеть ее слабой и напуганной. У Флори не хватило сил, чтобы скрыть истинные чувства: они прорвались откуда-то из глубины, заполнили ее целиком, вытравив остатки смелости и достоинства.
— Снова ты здесь, сестрица Гордер.
Его металлический, будто бы нечеловеческий, голос царапал слух. Безобразный шрам на шее, который он носил с гордостью, как боевое ранение, объяснял природу странного тембра, похожего на скрежет. Что бы ни было сказано таким голосом, все звучало пугающе. Этому человеку нужен был не собеседник, а покорный слушатель.
— В прошлый раз мы не договорили, верно? Что ж… За это время мы достигли новых высот. Я стал командиром, ты — воровкой. Польщен, что ты так хотела встретиться со мной. — Он потянулся, чтобы погладить ее по щеке, и Флори дернулась назад, ударившись затылком о стену. — Хочешь, чтобы я отпустил тебя?
— Это решать правосудию. — Она не попалась на старую уловку.
— А ты, как прежде, несговорчива, — проскрежетал он. Тонкие губы искривились в улыбке-оскале, а в следующий миг он резко набросился на нее.
Флори вскинула руки, чтобы защититься, и уперлась ладонями в его широкую грудь. Силы были неравны, и ее слабое тело почти без сопротивления повалили на пол, а затем придавили пыхтящей тушей, лишив возможности двигаться. Острый край пуговицы на его форме больно уткнулся в грудь, а резкий запах ударил в нос — две эти детали окончательно завершили возвращение Флори в прошлое: в ту самую ночь, когда Кормонд Тодд появился в ее камере.
Полгода назад он служил обычным следящим и стоял в оцеплении фамильного дома, отгоняя зевак, слетевшихся на новость о гибели владельцев. В их первую встречу Тодд преградил Флори дорогу и заявил:
«Туда нельзя, госпожа».
«Это мой дом», — едва сдерживая слезы, промолвила она.
«Он закрыт, пока ведется следствие», — сухо ответил он, даже не пытаясь выказать сочувствия.
«Нам с сестрой негде жить».
«Мне жаль», — сказал он дежурно. Слова ради слов.
После сестер-сироток отправили в приют. Там произошла вторая встреча с Тоддом. На сей раз, явившись в одиночку, он вел себя дружелюбнее и задавал совершенно бестолковые и путаные вопросы. Флори забыла, что у нее спрашивали и что она отвечала, но запомнила мелкие детали того разговора. Кормонд волновался, от чего потел и постоянно поправлял воротник мундира; изучал ее сальным взглядом и ни разу не посмотрел в глаза. Скрежет его голоса был невыносим, но особенно гадко звучало обращение «сестрица Гордер», похожее на утробное рычание. Прощаясь, Кормонд положил руку ей на плечо и пообещал во всем разобраться.
Их третья встреча снова произошла на пороге фамильного дома. Когда Флори открыла дверь, именно голосом Кормонда прозвучало обвинение в подлоге; именно он скрутил ей руки и затолкал в служебную машину, приковав к специальному кольцу в потолке. Пока напарник гнал автомобиль, Кормонд сидел рядом с арестованной, упиваясь своей мнимой властью. Он покрутил перед ней ключом от кандалов, а потом произнес:
— Я могу отпустить тебя, если захочешь.
Она кивнула, не осознавая, что следящий предложит в обмен на освобождение. Когда липкая рука скользнула ей под юбку, Флори резко дернулась, ударив Тодда локтем в нос. Он коротко гикнул и уронил лицо в ладони. Сквозь пальцы просочилась кровь, он судорожно попытался вытереть ее, но лишь размазал по физиономии. Следящий за рулем не удержался от комментария.
— Кормонд, тебя побила закованная девушка? Ну и ну. — В словах следящего читалась усмешка, от которой Тодду окончательно снесло голову.
Поздней ночью он открыл камеру.
— Заглянул, чтобы пожелать тебе сладких снов, сестрица Гордер, — прорычал он, стараясь говорить тихо.
— Госпожа Гордер, — поправила она. В ее ситуации это звучало глупо, однако она хотела сказать что-то наперекор и проявить гордость.
— Какая же ты госпожа? — Он криво ухмыльнулся. Флори медленно поднялась, чтобы не смотреть на Тодда снизу вверх. — В тюрьмах никаких господ нет. А ну иди-ка сюда!
Ему хватило пары шагов, чтобы оказаться рядом. Он схватил ее и припечатал к стене, чтобы подавить сопротивление. Флори попыталась извернуться, вырваться из крепких рук. В какой-то момент ноги подкосились, и она сползла вниз, неудачно наткнувшись щекой на острый край пуговицы-ромба. Боль придала решительности, и Флори со всей силы ударила следящего по колену. Что-то хрустнуло — а в следующий миг Тодд повалился назад. Она рванула из камеры прочь и в коридоре налетела на дежурного следящего, прибежавшего на шум.
Тодд обвинил ее в попытке сбежать, однако его сослуживцы прекрасно понимали, что произошло на самом деле. Последующие дни, проведенные за решеткой, Флори слышала обрывки разговоров и ловила любопытные взгляды. Все знали о поступке Тодда и обсуждали его с ехидством, насмешкой, глумлением… но без всякого сочувствия к его несостоявшейся жертве. На нее ходили посмотреть, будто на диковинного зверя в клетке: «А вот и представительница семейства Гордер, несговорчивая особь, дважды поколотившая Тодда. Ха, ну и слабак этот Тодд, а еще метит в командиры!»
С тех пор Флори боялась следящих как огня, в каждом из них видя мстительного, озлобленного и униженного Тодда.
Воспоминания пронеслись в голове за долю секунды — яркие вспышки, пробуждающие подавленную ярость. Снова оказавшись в своем кошмаре, она отчаянно вцепилась в мундир следящего, а затем истошно закричала. Когда к губам прижалась липкая, потная ладонь, Флори впилась в нее зубами. Тодд отдернул руку и ею же нанес удар. Щеку опалило резкой болью, от которой перехватило дыхание. Флори перекатилась на колени, чтобы подняться, но тяжелая туша навалилась сверху, прижав к полу. Железная хватка сдавила горло, помешав снова закричать.
— Тебе никто не поможет, — прошипели ей в ухо. — Они будут держать тебя, если я им прикажу.
Флори стиснула в дрожащих пальцах последнюю надежду на спасение и заставила тело расслабиться. Когда она обмякла, Тодд подорвался. Может, он и впрямь испугался, что не рассчитал силы и придушил ее. Даже если так, в нем говорило не осмысление совершенного ужаса и даже не жалость. Флори нужна была ему живой — лишь это встревожило его, заставило проверить пульс на ее левой руке, совсем позабыв о правой. Миг — и в шею рядом со старым шрамом вонзилось острие ромбовидной пуговицы. Флори незаметно оторвала ее, когда укусила Тодда, а теперь, вложив в удар все оставшиеся силы, измученно наблюдала, как он с воплем вытаскивает пуговицу из-под кожи, как кровь капает на его мундир.
Шрамы — это отметины уязвимых мест, и она ударила туда, используя свой единственный шанс. Рана была неглубокой, но Тодд испугался по-настоящему. Прижав ладонь к шее, он выскочил из камеры.
Дверь клацнула замками, словно пасть чудовища, поглотив жертву и заключив ее в темном чреве камеры. Сейчас это показалось Флори освобождением. Она медленно выдохнула, чтобы унять бешено колотящееся сердце, и скользнула взглядом вниз, на пол, где остался лежать окровавленный кусок металла — уже не оружие, способное нанести увечья, а деталь уродливой формы.
Флори закрыла глаза и вдруг осознала, что больше не боится ни синих мундиров, ни их ромбовидных пуговиц.
Флори ждала, что за ней придут, как только Тодд доложит, что заключенная напала на него. Если ему удалось замять дело, будучи простым следящим, то командирский статус закрепил за ним привилегии, и на этот раз она так просто не отделается. Когда тревожное ожидание стало невыносимым, перед камерой возник следящий — кривоносый тип с красными от недосыпа глазами. Загремела связка ключей, лязгнул замок.
— Выходите, госпожа Гордер.
Она замерла в растерянности и пробормотала:
— Я думала, в тюрьме нет господ…
Следящий растерянно пожал плечами и распахнул дверь шире, пропуская Флори. За ночь ее ноги отекли, ссадины и ушибы налились ноющей болью. Ковыляя по коридору, она спросила, куда они идут.
— За вами пришел друг.
Сердце замерло при мысли, что Дарт снова ее спас, но затем волна разочарования смыла всякую надежду. Арестованных могли отпустить так легко лишь в том случае, если за них внесен залог. Следящие были жадны до денег и как флюгеры под потоками ветра поворачивались в том направлении, куда обращала их жажда наживы. Только откуда у простого лютена такая сумма? Неужели Рин постарался? Теряясь в догадках, она опустила взгляд под ноги и заметила кровавые следы: цепочка вела из коридора к узкой двери уборной. Флори почувствовала укол совести, но подавила в себе эти ростки сострадания. Тодд получил по заслугам, и все, что она могла сделать, — пожелать ему здравия.
В сопровождении следящего Флори вышла в холл. В раннее время вокруг не было ни души. Так она думала, пока не заметила силуэт у окна. Человек обернулся на звук шагов и встретил пришедших сдержанной улыбкой. Это был мужчина средних лет, тщательно скрывающий свой возраст: подтянутой фигурой в костюме модного нынче кроя и кофейного цвета, щегольским платком, повязанным на шее, иссиня-черными волосами и строгими бровями, явно подкрашенными басмой. Только морщины и хриплый голос выдавали его немолодые годы.
Незнакомец ответил следящему скупой благодарностью, а тот, подобострастно кивнув, скрылся. Флори растерянно посмотрела на своего спасителя и сказала: