Без воды

– Ладно, – сказала Нора. – Идем со мной.

То, что она так решительно встала, вызвало новую серию завываний и всхлипываний со стороны Тоби. Держа хворостину в руке, Нора первой стала подниматься по лестнице, за ней, шаркая ногами, тащилась Джози, а Тоби, по-прежнему подвывая, остался внизу, вцепившись в лестничные перила, словно в мачту тонущего корабля. Нора и Джози переходили из комнаты в комнату, каждый раз выглядывая в окно. Нора, разумеется, знала, что из их с Эмметом спальни виден передний двор с коричневой утоптанной землей, загон для скота, а дальше только заросли кустарника, среди которых там и сям виднелись пеньки срубленных деревьев – деревья они срубили еще в самом начале, чтобы ничто не мешало видеть из окон окрестные равнины. Однако кое-какие детали Нора в памяти не удержала; для нее, например, оказалось сюрпризом то, что в окне их спальни были видны также руины самого первого курятника, а еще недостроенная стена, которую они начали сооружать, не закончив споры о том, где будет лучше устроить huerta[51]. Все эти отметины прошлой жизни – учитывая новые обстоятельства, – неожиданно тронули Нору. Ощущение было такое, словно она видит все это в первый раз.

Другие комнаты таили еще больше сюрпризов. Для Тоби от коридора был отгорожен крошечный закуток, находившийся справа от лестницы, а окно в его спаленке – если эту щель вообще можно было назвать окном – выходило на кухонную крышу с трубой и на корявый ствол местного дуба, весьма успешно подкапывавшего своими корнями фундамент дома.

По другую сторону коридора была дверь в комнату Долана. Там, как всегда, было аккуратно прибрано: плед подвернут и разглажен, выходные ботинки стоят рядышком под кроватью, книги в ряд расставлены на полке, на открытом окне трепещут чистые занавески, а за окном видны загон для скота и огород, куда как раз забрался очередной нахальный заяц, пристроившийся к Нориной капусте. Подобное нарушение границ суверенной огородной территории явилось достаточно веским предлогом для того, чтобы избавиться от ноющего Тоби. Нора немедленно приказала ему пойти в огород и прогнать наглеца. Но после ее слов Тоби так взвыл, что она сама себя слышать перестала, и выл все время, пока поднимался по лестнице, а потом влез между ней и Джози и заявил, что никуда отсюда не уйдет.

– Да пожалуйста, – сказала Нора, – оставайся.

Вспоминая потом этот момент, она сама удивлялась: неужели она уже готова была сдаться? И какую, собственно, цель она преследовала, предприняв этот обход дома? Но она понимала: именно отказ Тоби выполнить ее поручение и его демонстративный переход на сторону Джози вновь вернули ее на тропу войны, и сворачивать с нее она была не намерена. Нора двинулась на чердак.

В комнате Роба царил беспорядок, в спертом воздухе висел мускусный запах пота. Отдельные предметы одежды валялись повсюду, словно после мощного взрыва. Многочисленные коробки без крышек, предназначенные для его будущих поделок – в подарок кому-нибудь или на продажу, – тоже были разбросаны как попало. Зато инструменты для резьбы по дереву были аккуратно разложены на маленьком рабочем столике и среди общего беспорядка напоминали некие оккультные предметы. На подоконнике выстроились деревянные фигурки всяких забавных существ; их было около дюжины, и они предназначались на продажу в городе. Нора, раздернув занавески, посмотрела в окно – за окном виднелись склоны холмов, покрытые желтой травой и словно утыканные редкими узловатыми деревьями, и крыша амбара, на которой явно не хватало щепы; сорванная щепа валялась тут же на земле.

У Норы за спиной рыдала Джози. В комнату она так и не вошла, остановившись в дверном проеме, и теперь в ее рыданиях слышался уже не страх, а одна сплошная покорность.

– Ну что ж. Вот, значит, то единственное окно, из которого действительно виден амбар.

Нора села на кровать, минутку помолчала, потом обратилась к Тоби:

– Тоби, а ведь бабушка осталась внизу совсем одна – будь так добр, спустись поскорее к ней.

– Я же ничего не вижу! – со слезами воскликнул Тоби, но Нора осталась непреклонна:

– Пойди к бабушке, дорогой. И, пожалуйста, позаботься о ней. Я через несколько минут тоже спущусь и подогрею тебе припарку.

Но Тоби по-прежнему не желал оставлять Джози, цепляясь за ее юбку. Плечи Джози все еще вздрагивали, но, даже пребывая в отчаянии, она все же интуитивно чувствовала исходившую от Норы опасность и пока не решалась обнять мальчика за плечи.

То, что Нора бросила свой хлыст на пол, подействовало на Тоби весьма ободряюще. Он с громким хлюпаньем втянул сопли, вытер глаза и исчез. Было слышно, как он нехотя спускается по лестнице, цепляясь за перила и на ходу нарочно царапая обои и продавливая на них дырки.

– Ну, что ж, – сказала Нора, когда Тоби наконец оказался за пределами слышимости. – Похоже, это и есть то самое место.

И она еще раз оглядела комнату Роба, по которой словно ураган прошел. Роб, менее всех ее детей похожий на Эммета внешне, имел, однако же, те привычки, пристрастия и предрасположенности, что и его отец, которые порой выстреливали из него, точно вода, под напором прорывающаяся сквозь трещину в плотине. Роб терпеть не мог прямых углов и правильно сложенных предметов: книги у него были кучей свалены в углу, таз для умывания был сунут в одно место, а кувшин – в другое, из-под кровати выглядывал один заблудившийся носок. Из распахнутого сундука, который Роб использовал как шкаф для одежды, вываливались и выползали, точно кишки, самые разнообразные вещи – ремни и подтяжки, брючные штанины и какая-то нелепо высокая шляпа, придававшая ему вид нью-йоркского денди, и даже воскресный сюртук, который, правда, стал ему маловат и года через два предназначался в собственность Тоби.

– По-моему, Роб твое чудовище вряд ли видел? – сказала Нора, почти не сомневаясь в этом.

– Нет, мэм. Он даже не проснулся.

Одно дело, когда твоему сыну передает привет самая последняя шлюха в окрестностях Амарго, но совсем другое – бороться с видением, что неотступно встает у тебя перед глазами, в молчании думала Нора. А перед глазами у нее был Роб, распростертый на спине с закинутой за голову рукой – так он всегда спал в детстве – и лишь отчасти прикрытый сбитыми и смятыми простынями; его тело залито лунным светом, который струится в комнату через окно и серебром отливает на обнаженных грудях Джози, лежащей рядом, и эти ее груди даже в столь мимолетном фатальном видении выглядели точно такими же, как в реальности – маленькими, нахальными, веснушчатыми, как, впрочем, и все ее тело. Господи, спаси и помилуй нас, грешных! Попытка прогнать это видение привела лишь к тому, что оно стало еще более отчетливым. Примерно то же самое происходило с Норой в юности во время каждой мессы, когда она, охваченная ужасом и паникой, начинала корчиться на молельной скамье, но не могла прогнать богохульные слова, что все громче и громче грохотали у нее в ушах: «Отче наш траханый… на траханой земли, аки на небеси… да святится имя Твое траханое, да приидет царствие Твое траханое, да исполнится траханая воля Твоя на земли и на небеси…»

– А с Доланом-то что будет? – с трудом вымолвила Нора.

Долан со своей аккуратной комнаткой и абсурдными взглядами; Долан, точно упырь крадущийся по дому с мышеловками, которые ненавидел всю жизнь, чтобы выпустить в ближайшем лесу мышей, получивших полное помилование. А какие шоу устраивал Долан в последнее время, стремясь унизить Роба в глазах Джози, показать, что он, Долан, гораздо умнее! И все это время, оказывается, в спальне Роба творилось такое… Гнев, вспыхнувший было в душе Норы из-за Долана, вдруг как бы приглушило некое не совсем определенное, но отчетливое чувство. Но какое дать ему определение? Это было, как ни странно, некое горькое оправдание. А ведь она предупреждала Долана, что нельзя быть таким, черт побери, настырным и нетерпеливым. И чересчур восприимчивым.

– Мистер Долан еще ничего не знает, – сказала Джози.

– И кому из вас выпадет приятная обязанность все ему рассказать?

– Мистеру Робу, наверное.

«Мистеру Робу»! Нора не удержалась и захохотала. Джози, стоя у противоположной стены, молчала и елозила ногой по полу. Она не стала ни обхватывать себя горестно руками, ни бессильно прислоняться к стене; у нее не хватило сил хотя бы из вежливости напустить на себя несчастный вид. Нет, она сейчас выглядела так, словно здесь, именно в этой комнате, и есть ее законное место – здесь, среди вещей Роба, словно разбросанных взрывом; казалось, что этот беспорядок, несколько угнетавший даже привычную к нему Нору, Джози настолько хорошо знаком, что она его попросту не замечает. И Нора вдруг почувствовала себя странно чужой здесь, хоть и сидела на постели собственного сына. Она резко встала, кинув на плечо грязный рабочий комбинезон Роба.

– Видимо, в данных обстоятельствах твоей самой маленькой и невинной ложью будет незапертая дверь в холодный сарай? – сухо осведомилась Нора.

Джози, выпрямившись в струнку, возразила:

– Должна сказать, мэм, что никакая это не ложь. – Оказывается, они с «мистером Робом» много на сей счет думали и пришли к выводу, что солгать и сознательно о чем-то промолчать – это не одно и то же. Они вели себя очень осторожно, стараясь избегать любых провоцирующих вопросов, которые могли бы вынудить их прибегнуть ко лжи, и спокойно дождаться того времени, когда им можно будет всей семье объявить о своей помолвке. – Мне ужасно жаль, что приходится говорить вам все это в отсутствие Роба.

– Вот как? И тебе действительно «ужасно жаль»? – Судя по виду Джози, ей ни капельки не было жаль, однако Нора сдержалась. – Ладно. А теперь, может, все-таки расскажешь, что случилось в холодном сарае?

Долгий вздох смирения и облегчения исторгся из самых, казалось, глубин Джозиного существа. Ведь она уже достойнейшим образом все рассказала и ни капли не солгала. Да, мэм, ни капли! И насчет холодного сарая тоже! Однако же она полагает, что было бы только справедливо, если бы она прямо сейчас честь по чести все рассказала, хотя – Господь свидетель, мэм, – она бы предпочла говорить в присутствии других людей, чтобы они подтвердили правдивость ее слов. А все дело в том, что Роб и Долан в течение нескольких дней пытались найти способ убедить свою мать – вас, мэм! – что мистера Ларка больше нет, что он мертв. Им самим об этом рассказывал чуть ли не каждый из приходивших газету купить или письмо отправить – и все говорили, что его повозку, совершенно разгромленную, видели возле ранчо Санчеса. В Амарго и еще много всяких сплетен на сей счет ходило. А Роб и Долан никак не могли понять, почему Нора не хочет нажать на шерифа Харлана и добиться конкретного ответа на этот вопрос – может, она считает, что благоразумней его вообще в это дело не вмешивать? Но почему? Вот что так и осталось для них загадкой. Самой-то Джози шериф Харлан как раз очень даже нравится – он добрый и всегда заставляет ее смеяться, – а вот Роб и Долан весьма подозрительно к нему относятся особенно после того, как «Горн Эш-Ривер» решительно поддержал его во время переизбрания.

– В общем, мистер Роб очень наделся, что они и вас, мэм, сумеют заставить думать так же, как они.

Именно эту цель, оказывается, они преследовали, когда прошлой ночью отправились в холодный сарай – втроем, и мистер Долан тоже пошел, мэм! – чтобы устроить там спиритический сеанс и попытаться поговорить с мистером Ларком. (Как странно, думала при этом Нора, звучат эти имена в устах Джози: между «мистером Робом» и «мистером Доланом» теперь, оказывается, огромное неравенство: первое она произносит как нежное ласковое прозвище, а второе – словно оно принадлежит деревенской старой деве.)

Идея провести спиритический сеанс принадлежала Робу. Если бы все получилось, в вопросе о смерти их отца была бы поставлена точка. Однако Джози идти в сарай не хотела – из-за того чудовища, которое она там видела раньше, – и ее пришлось практически силой туда тащить. И что б там миссис Ларк теперь о ней ни думала, она, честное слово, это чудовище видела! И тогда лишь с огромным трудом смогла превозмочь свой страх. Она и сеанс провести согласилась только потому, что у нее просто сердце разрывалось, когда она видела, в какое отчаяние оба мальчика пришли после той ссоры за ужином. Особенно сильно был огорчен мистер Долан – ему было ужасно стыдно, что он не умеет держать себя в руках; он ведь тогда не меньше всех остальных удивился, что сумел кулаком дверь насквозь пробить. Да еще и совсем рядом с вашей головой, мэм! Хотя, как показалось ей, Джози, по его тогдашнему поведению совершенно невозможно было догадаться, как ему стыдно, ведь и после ужина он все еще продолжал что-то орать и даже тарелку об пол швырнул. А причиной всему были его сильные переживания, которые он от вас, мэм, скрывал. Он ведь потом, как наверх поднялся, так и рухнул на кровать, разрыдавшись от стыда и разочарования. Наверное, думал, что теперь и в глаза матери посмотреть не посмеет.

– Я вам все это рассказываю, мэм, – продолжала Джози, – чтобы вы поняли, в каком он был тогда состоянии. Вы ведь знаете, какой он скептик – в обычное-то время его вряд ли удалось бы уговорить, чтобы он в спиритическом сеансе участвовать согласился. А тогда, мэм, он был ужасно расстроен. Просто вне себя. Все боялся, что вам те щепки в глаза могли попасть, и плакал, как ребенок.

Они в ту ночь несколько часов провели в холодном сарае, все втроем, и Джози держала кусок рубашки Эммета, пытаясь установить с ним связь. Она по-всякому его называла, лишь бы он откликнулся, – и мистер Ларк, и Эммет Ларк, и просто Эммет, и отец, поскольку рядом с ней его родные сыновья находились. Но снаружи доносились лишь самые обычные и весьма далекие ночные звуки. Правда, по крыше сарая что-то стучало, но это оказались всего лишь ветви горного дуба. И вдруг в какой-то момент некий дух, встрепенувшись, коснулся той синей таинственной тьмы, что всегда в ней, Джози, жила, и в душе у нее сразу вспыхнула надежда, что это, наверное, мистер Ларк. Только на ее призывы тот дух так и не ответил. Не постучал, не сдвинул с места карманные часы, которые она специально на стол выложила.

Часам к трем ночи они решили все-таки лечь спать.

– Знаете, мэм, – продолжала Джози, – когда я наутро увидела в холодном сарае такой ужасный разгром, я сразу стала себя ругать, даже проклинать, потому что не подумала о том, что, может быть, духу мистера Ларка требовалось чуть больше времени, чем обычно, а мы слишком быстро сдались и не дали ему проявить себя. Ведь вполне возможно, что тот страшный беспорядок в сарае был просто проявлением гнева мистера Ларка, потому что, когда он наконец появился, оказалось, что мы уже ушли. Но вы правы, мэм: дверь-то на засов мы, должно быть, закрыть забыли, вот там и побывали самые обыкновенные собаки.


– Насколько я понимаю, то, что тебе так и не удалось вызвать дух мистера Ларка, означает, что он по-прежнему среди живых? – Нора хотела пошутить, но прозвучало это отнюдь не как шутка. И сейчас у нее было такое ощущение, словно она невольно показала Джози некую больную, израненную часть своей души и больше уж не в состоянии эту рану скрыть.

Джози покачала головой:

– Нет, мэм, это ничего такого не означает. Это означает лишь, что я не сумела с ним связаться.

– Ну что ж, тогда я молодец! – с притворным весельем сказала Нора. – Мои разум и здравомыслие одержали победу, которая стоит почти всего это эпизода. – Она еще раз свернула рабочие штаны Роба – аккуратно, пополам. Кромка на заднем кармане снова обтрепалась. Штанины были красными от пыли. Его рабочие штаны, думала она. Вот они, здесь, значит, он уехал в хорошем костюме. Куда-то. Но куда?

– Он сказал тебе, куда они направились сегодня утром, все такие принаряженные?

Джози покачала головой:

– Мэм, клянусь, ни словечка он мне не сказал!



* * *

Что это ты, мам, опять за дом направилась?

Надо бедного старого Билла покормить.

Не думаю, что его снова пора кормить, он ведь совсем недавно ел.

Ну и что? Он выдержал такую долгую и скучную поездку – в город и обратно, да еще в жару – и вполне заслужил небольшое вознаграждение хотя бы за то, что из игры не вышел.

Надеюсь, ты не станешь прятаться здесь от Джози?

Ни в коем случае.

Роб и Джози, надо же! Что ты на это скажешь?

Мне что-то не хочется ни говорить, ни думать об этом, Ивлин. Извини, но не хочется.

По-моему, они совершенно друг другу не подходят. Какой-то нелепый союз получается. Он такой забавный, веселый. А она такая несчастная, одинокая, да еще и глуповатая, пожалуй. Ты и сама так все время говоришь, верно? Говоришь, что, должно быть, Господь руки за спину заложил, когда Джози на свет появилась.

Вот только вряд ли я когда-либо ее глуповатой называла.

Но она же не такая образованная, как ты, мама.

Образование тут ни при чем. Я ведь тоже в бедности росла. Но мы с твоим отцом всегда старались говорить правильно и вас приучали.

Ну, хорошо, пусть так. А все-таки, наверное, то, что она в такой странной семье росла, как раз и есть причина ее необразованности.

Я, по-моему, говорила, что она «неспособная», а не «глупая».

Да какая разница! Между прочим, это же какие способности нужно иметь – жить с тобой под одной крышей и так долго все от тебя скрывать!

Знаешь, когда обман или любые другие махинации совершаются под покровом темноты, то даже самым неспособным и тупым порой удается уйти незамеченными.

Интересно, а еще кто-нибудь знал?

Сомневаюсь. В этом доме никто толком и врать-то не умеет!

Кроме Роба и Джози.

Да, пожалуй.

Роб и Джози… Нет, никак не подходят! Зуб даю, бабушка все знала. Она вечно где-то поблизости от Джози толчется. Все подслушивает, что там Джози скажет, и даже особенно не притворяется. Спорим, она все знала? А может, даже и налетела на них ночью где-нибудь в коридоре – это ведь очень даже возможно, знаешь ли. Особенно если учесть, что наша бабушка повсюду шныряет.

Не начинай.

Но это действительно так.

Если бы я была прикована к инвалидному креслу и обо мне подозревали нечто подобное, я бы до последнего вздоха доказывала всему дому то, что мне известно.

А скажи, теперь, когда ты уже чуточку привыкла, тебе их любовь не кажется довольно романтичной?

Ни чуточки.

Нет, по-моему, в этом что-то есть. Двое молодых людей слились в объятиях в старом доме после того, как довольно долго лишь поглядывали друг на друга поверх мисок с овсянкой или во время рубки дров.

А с Доланом как теперь быть?