Без воды
Часть 22 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он провел ладонью по глазам.
– Мне иногда теперь кажется, я должен был бы им стать.
– Ну, так тебе повезло, что ты это понимаешь и можешь считать себя либо тем, либо другим, а не кем-то непонятным, как я.
– По-моему, ты ошибаешься, Мисафир: ведь ты такой же, как я. И по твоему языку, и по самому твоему нутру – ты такой же.
Не стыжусь признаться тебе, Берк, от этих слов у меня потеплело на душе; мне казалось, будто Джолли только что взял да и обнял меня. Некоторое время я молчал, пытаясь справиться со своими чувствами, потом все же сказал:
– Ну, это уже кое-что. Спасибо тебе.
«Генерал Джезап» пришвартовался, и всю ту долгую и удивительную ночь вплоть до утра мы наблюдали, как на берег сходят пассажиры, грубые немытые торговцы и охотники-трапперы. Они явились, вторглись на эту землю, несмотря на наше горе, с добытыми шкурами, чемоданами, сундуками, скрипками и бочонками с виски, а также со своим весельем по случаю завершения долгого плавания.
Мы уже завтракали, когда я заметил, как по сходням протопала еще одна пара сапог – это были очень знакомые пятнистые сапоги из телячьей кожи. Как ты думаешь, Берк, кто был в этих сапогах? Впрочем, ты уже догадался. Кто еще в этом странном диком мире мог надеть сапоги из телячьей кожи, сходя с парохода в южном течении реки Колорадо? Разумеется, только старый волчище шериф Джон Берджер!
Я бы, наверное, счел, что он давно уже среди мертвых, если бы он не прошел так решительно сквозь толпу и не угодил прямо в объятия Неда Била.
– Интересно, что этому человеку здесь нужно? – спросил я у Джорджа.
Тот навел кое-какие справки и сообщил:
– Он, похоже, какой-то юрист. Старый друг нашего лейтенанта.
Ладно. Я тут же спрятался в палатке, а потом весь день старался держаться подальше от лагеря, да еще и голову закутал. Но уже вечером Берджер отыскал меня у костра и сказал, схватив за руку:
– По-моему, я тебя знаю.
Поскольку я весь день думал только о нашей с ним последней встрече, я тут же подтвердил это:
– Конечно. Мы с вами еще в Форт-Грин встречались. – Увы, я слишком поспешил. Лучше б мне было чуть помедлить с ответом, перевести дыхание. Едва эти слова сорвались с моих губ, как брови Берджера грозно сошлись на переносице – ясное дело, он пытался вспомнить, уж не тот ли я человек, которого он подозревает в стародавнем преступлении, иначе с какой стати мне, черт возьми, вспоминать какой-то ничем не примечательный вечер в Форт-Грин, да еще и говорить об этом так уверенно? Конечно же, я тогда сам себя выдал.
– Да, наверное, – сказал наконец Берджер, – только я, черт побери, совершенно этого не помню.
* * *
Ты вряд ли можешь упрекнуть меня, Берк, что я тогда так поступил – хотя с тех пор я много раз размышлял о том, как все могло бы для тебя повернуться, если бы я решил действовать иначе. Но прежде чем начать действовать, я заглянул в свою фляжку, слегка ее наклонив, и увидел какую-то мерзкую пивную с серыми стенами, чьи-то покрытые веснушками руки, миску с недоеденным супом. По-моему, именно это видение и придало мне мужества. Должно быть, решил я, мне привиделся я сам в прежние времена. В общем, в последний раз лежа в палатке вместе с другими погонщиками верблюдов, я представлял себе, как буду идти на север, пока хватит сил, пока не паду, измученный жаждой или сраженный пулей.
Мы ведь уже столько прошли вместе – разве мог я просто оставить тебя и уйти?
Джолли уже ждал нас, когда я вывел тебя в лес.
– Кто этот человек? – спросил он.
– Какой человек?
– Тот, от которого ты бежишь?
– Никто.
– Никто? И из-за него ты крадешь верблюда, принадлежащего военному ведомству?
Я ответил не сразу, но все же ответил:
– Он тот самый человек, который, если помнишь, три года назад искал Лури Мэтти.
Джолли довольно долго молчал, курил, и в свете раскуренной трубки я видел часть его лица.
– Мне бы следовало пристрелить тебя, – наконец сказал он. – Мне бы следовало прямо сейчас тебя пристрелить. – Затем он снял свою шляпу и, выставив челюсть, повернулся ко мне боком: – Бей сюда. – И он ткнул пальцем, в какое место надо бить. – Только уж постарайся меня не прикончить.
Часть 6
Полдень
Амарго
Территория Аризона, 1893 г.
Примерно в миле от дома Нору настиг пылевой смерч. Сперва она приняла его за бегущую антилопу, но, когда смерч свернул в ее сторону, она увидела, что это всего лишь Док Альменара едет по дороге на своей новенькой рессорной бричке – бричка была чудесная, черная, сверкающая. Она была почти оскорбительно хороша, как, впрочем, и та пара лошадей, что была в нее впряжена. Приподняв шляпу, Док, этот бывший кастилец, а ныне мексиканец, уже издали кричал, привстав на козлах: «Привет, привет, привет! Привет этому дому!»
В свои шестьдесят – так, по крайней мере, слышала Нора – Гектор Альменара Вега неизменно занимал первое место в соревнованиях пильщиков твердой древесины, а спать ложился последним в доме. Высокий, гибкий, прямой, как гвоздь, он в любом обществе выделялся своей неукротимой энергией паука-сенокосца. Густая с проседью борода украшала его подбородок точно напоминание о том, что и шевелюра у Дока некогда была великолепной. Нора никогда не видела, чтобы Альменара был одет неподобающим образом; он всегда был в некой «униформе»: в шляпе, защищавшей его от солнца, во фраке, в галстуке, в начищенных до ослепительного блеска башмаках и в мягких перчатках для верховой езды, способных вызвать почтение у любой из антилоп, хотя их сестра и пожертвовала жизнью ради создания этих перчаток. Док уже лет двадцать служил врачом-терапевтом в Амарго, где часто стояла жара под пятьдесят градусов, но одевался всегда так, как, по его мнению, должны будут одеваться в том Амарго, каким этот город непременно станет в недалеком будущем. Он видел его деловым, шумным, с настоящим железнодорожным вокзалом, полным людей, которые склонны иметь те же воззрения, что и сам Док, способны цитировать оперную музыку, со знанием дела рассуждать о военных кампаниях и цене на золото и вообще быть представителями того общества, что Альменара загадочно именовал «рыночным». Пока что подобных людей здесь найти было трудно. Эммет насмешливо именовал их «любителями устриц».
– Честно говоря, – как-то призналась мужу Нора, – я даже рада, что у Дока такие изысканные вкусы, ведь без этого мне вряд ли довелось бы когда-нибудь черепаший суп отведать. И он, кстати, никогда не угощал нас устрицей.
Эммет стиснул жене руку и, желая ее поддразнить, сказал:
– Не стоит употреблять этих беспозвоночных singularia tantum[46].
Мальчики в итоге стали называть его Доктор Гектор. А он стал им настоящим другом, и сам во многих отношениях казался ребенком – снисходительный, веселый, способный на неожиданные выходки. Казалось, этот очаровательный человек никогда не станет взрослым. Ничего удивительного, что и теперь Тоби и Джози буквально наперегонки бежали Доку навстречу, и Тоби протягивал ему мертвую растерзанную пустельгу, точно лучший в мире приз. Док самым естественным и вполне узнаваемым жестом выразил свое восхищение, рассмотрел мертвую птицу, а затем его руки в перчатках изобразили настоящую пантомиму, рисуя в воздухе некий прямоугольник. Когда Нора подъехала к ним, наставления доктора уже подходили к концу:
– Вот так, кабальеро, и следует препарировать мертвую птицу.
– Не вздумай ничего такого делать с этой гадостью! – тут же воскликнула Нора. – Господи, Тоби, ты меня слышишь?
Док обернулся:
– Хозяюшка! Вы в город ездили? Как там наш шериф?
Нора с трудом скрыла изумление:
– Я его не застала.
Альменара подбоченился и покачал головой.
– Между прочим, сей молодой человек раздобыл отличный экземпляр пустельги, – сказал он. – Этот дар существенно превосходит мое собственное скромное подношение. – Он взял с сиденья накрытое полотенцем блюдо и церемонно подал Норе. – Pan dulce[47].
Лучше б он воды привез, подумала она и на всякий случай скользнула взглядом по задку брички, но никакого бурдюка с водой на заднем сиденье, аккуратно застеленном одеялом, разумеется, не было. Ну и ладно – тем более Эммет не любит, когда она принимает «скромные подношения» Дока. Он и так всегда берет с них слишком малую плату за свои услуги и старается заехать без предупреждения, чтобы у них не было повода отказать ему в осмотре ребенка. У Норы даже рука, которой она держала блюдо, вспотела, так долго они обменивались любезностями. Док сообщил, что его сын Алехандро чувствует себя прекрасно и учится в Мехико, а жена его, слава богу, опять стала вполне прилично спать по ночам благодаря тому, что жара в последнее время несколько спала, и чувствует себя неплохо, даже весьма неплохо, – это была самая сдержанная оценка семейных обстоятельств, какую Норе когда-либо доводилось от него слышать. Помнится, она с изумлением наблюдала, как на рождественском празднике высоченный доктор и его маленькая коренастая супруга весьма посредственно, но самозабвенно танцуют польку, словно восставая против трудностей времени и здешней жизни.
Войдя в дом, Док Альменара начал с осмотра того «чуда природы», которое являл собой Тоби со своими оттопыренными ушами, неровными крупными зубами и длинными тонкими конечностями.
– Да ты с каждым днем в росте прибавляешь! Тебя, похоже, дома просто закармливают! – Док ласково поскреб стриженую голову Тоби. – О, прямо настоящий ежик! Вши заели, да? А как давно они перестали кусаться? – Ответ Тоби – «Уже целую неделю!» – показался ему прямо-таки поводом для празднования. Однако, осматривая глаз мальчика, доктор стал серьезным. – Ты свет или огонь как этим глазом воспринимаешь? – Тоби изобразил в воздухе нечто стремительное, зигзагообразное. Док, приподняв мальчику веко, наклонился к самому его глазу. – А в пространстве ты хорошо ориентируешься? Сразу дорогу находишь?
– Да, легко.
– А почему повязку на этом глазу не носишь?
– Жарко очень.
– И по-прежнему ездишь верхом?
– Нет, если можно без этого обойтись.
Док покачал головой:
– Мы же с тобой заключили джентльменское соглашение: никакой езды верхом.
– Но, Док, я же не просто так верхом езжу. Я работу выполняю.
– Я ведь тебе ясно сказал: один раз хорошенько грохнешься с коня на землю – и совсем ослепнешь! – Альменара повернулся к Норе: – Никакой езды верхом, никакой тяжелой работы по дому, никакого ныряния в озере.
– Господи, да где ж тут взять озеро, да еще чтоб там нырять было можно, – вздохнула Нора.
– Ну, я не знаю, может, у него есть какой-то тайный источник, о котором знает только он один. Когда Алехандро был твоим ровесником, Тоби, он вечно искал и находил нечто невозможное. Думаю, он мог бы привести израильтян в землю Ханаанскую меньше чем за неделю. – Он снова провел рукой по ежику на голове Тоби. – Очень надеюсь, что твоя шевелюра скоро отрастет. Что хорошего жить с самым лучшим мастером-парикмахером по эту сторону сторожевой заставы, если нельзя явиться к ней с подходящей компанией? – Упомянутый «мастер» стоял тут же, в дверях, и смущенно крутил свою рыжую косу. – Ну что, Джози, – обратился к «мастеру» Док, – по-прежнему людей подстригаешь?
– Когда людям нужно, конечно, стригу.
Док поскреб сверкающий лысый купол собственной головы:
– А с этим справиться в твоих силах?
– Знаете, Доктор Гектор, у меня папа был когда-то таким же лысым, как вы, так я умащивала его голову маслом, смешанным с соком примулы.
Эти его вечные намеки на растущую лысину были связаны то ли с привычкой, то ли с уязвленным тщеславием. Норе казалось, что причина, скорее всего, в последнем. Доктор был единственным человеком в городе, имевшим настоящую газовую плиту – приобретение которой он даже не попытался представить как подарок жене. Мало того, он даже лично отправился на городской склад, чтобы ее забрать. Везущая плиту упряжка из восьми мулов напоминала похоронную процессию. И Нора, стоя на крыльце типографии «Ларк и сыновья» и наблюдая торжественную встречу плиты – огромной, гладкой, сверкающей, – тогда, помнится, подумала, как думала и сейчас, что Доку легко можно простить подобные пороки, ибо он и тщеславие свое тешит от чистого сердца. Док во всем был искренним. Никто другой, если ему и впрямь не все равно, что о нем говорят, не был способен спровоцировать такое количество сплетен. Но Док всегда оставался самим собой – со всеми.
В данный момент он навис над бабушкой:
– А как тут у нас поживает миссис Харриет? Все такая же проворная?
– Она сегодня опять сама по дому передвигалась! – сообщила Джози.
– Мы ведь, кажется, договорились: никаких выдумок? – остановила ее Нора.
– Но это же правда! – Джози повернулась к Доку: – Я сегодня утром завтрак готовила и к ней спиной стояла, но разговаривала громко, как вы велели, и медленно, чтобы она все успела понять. Я ей о Монтане рассказывала – как там на Рождество ярмарку устраивают, и эта ярмарка, как говорят, лучшая в мире, потому что там поблизости много немцев проживает, – только ей, похоже, не очень-то интересно было меня слушать, потому что когда я обернулась, то увидела, как вот этот вот молодой мистер вкатывает нашу бабушку с веранды обратно в кухню. – И Джози, видя удивление доктора, быстро-быстро закивала в подтверждение своих слов. – Сама я, правда, так и не видела, как она со своим креслом управляется, но, богом клянусь, это чистая правда. Вот Тоби спросите. И случается это с ней всегда примерно в одно и то же время: или рано утром, или сразу после заката. Ума не приложу, почему это так, только думается мне, что как раз в это время ее настолько воспоминания о прошлом одолевают – какой она была до того, как у нее мозг повредился, – что она, собрав все свои силы, отправляется искать себя прежнюю.
– Мне иногда теперь кажется, я должен был бы им стать.
– Ну, так тебе повезло, что ты это понимаешь и можешь считать себя либо тем, либо другим, а не кем-то непонятным, как я.
– По-моему, ты ошибаешься, Мисафир: ведь ты такой же, как я. И по твоему языку, и по самому твоему нутру – ты такой же.
Не стыжусь признаться тебе, Берк, от этих слов у меня потеплело на душе; мне казалось, будто Джолли только что взял да и обнял меня. Некоторое время я молчал, пытаясь справиться со своими чувствами, потом все же сказал:
– Ну, это уже кое-что. Спасибо тебе.
«Генерал Джезап» пришвартовался, и всю ту долгую и удивительную ночь вплоть до утра мы наблюдали, как на берег сходят пассажиры, грубые немытые торговцы и охотники-трапперы. Они явились, вторглись на эту землю, несмотря на наше горе, с добытыми шкурами, чемоданами, сундуками, скрипками и бочонками с виски, а также со своим весельем по случаю завершения долгого плавания.
Мы уже завтракали, когда я заметил, как по сходням протопала еще одна пара сапог – это были очень знакомые пятнистые сапоги из телячьей кожи. Как ты думаешь, Берк, кто был в этих сапогах? Впрочем, ты уже догадался. Кто еще в этом странном диком мире мог надеть сапоги из телячьей кожи, сходя с парохода в южном течении реки Колорадо? Разумеется, только старый волчище шериф Джон Берджер!
Я бы, наверное, счел, что он давно уже среди мертвых, если бы он не прошел так решительно сквозь толпу и не угодил прямо в объятия Неда Била.
– Интересно, что этому человеку здесь нужно? – спросил я у Джорджа.
Тот навел кое-какие справки и сообщил:
– Он, похоже, какой-то юрист. Старый друг нашего лейтенанта.
Ладно. Я тут же спрятался в палатке, а потом весь день старался держаться подальше от лагеря, да еще и голову закутал. Но уже вечером Берджер отыскал меня у костра и сказал, схватив за руку:
– По-моему, я тебя знаю.
Поскольку я весь день думал только о нашей с ним последней встрече, я тут же подтвердил это:
– Конечно. Мы с вами еще в Форт-Грин встречались. – Увы, я слишком поспешил. Лучше б мне было чуть помедлить с ответом, перевести дыхание. Едва эти слова сорвались с моих губ, как брови Берджера грозно сошлись на переносице – ясное дело, он пытался вспомнить, уж не тот ли я человек, которого он подозревает в стародавнем преступлении, иначе с какой стати мне, черт возьми, вспоминать какой-то ничем не примечательный вечер в Форт-Грин, да еще и говорить об этом так уверенно? Конечно же, я тогда сам себя выдал.
– Да, наверное, – сказал наконец Берджер, – только я, черт побери, совершенно этого не помню.
* * *
Ты вряд ли можешь упрекнуть меня, Берк, что я тогда так поступил – хотя с тех пор я много раз размышлял о том, как все могло бы для тебя повернуться, если бы я решил действовать иначе. Но прежде чем начать действовать, я заглянул в свою фляжку, слегка ее наклонив, и увидел какую-то мерзкую пивную с серыми стенами, чьи-то покрытые веснушками руки, миску с недоеденным супом. По-моему, именно это видение и придало мне мужества. Должно быть, решил я, мне привиделся я сам в прежние времена. В общем, в последний раз лежа в палатке вместе с другими погонщиками верблюдов, я представлял себе, как буду идти на север, пока хватит сил, пока не паду, измученный жаждой или сраженный пулей.
Мы ведь уже столько прошли вместе – разве мог я просто оставить тебя и уйти?
Джолли уже ждал нас, когда я вывел тебя в лес.
– Кто этот человек? – спросил он.
– Какой человек?
– Тот, от которого ты бежишь?
– Никто.
– Никто? И из-за него ты крадешь верблюда, принадлежащего военному ведомству?
Я ответил не сразу, но все же ответил:
– Он тот самый человек, который, если помнишь, три года назад искал Лури Мэтти.
Джолли довольно долго молчал, курил, и в свете раскуренной трубки я видел часть его лица.
– Мне бы следовало пристрелить тебя, – наконец сказал он. – Мне бы следовало прямо сейчас тебя пристрелить. – Затем он снял свою шляпу и, выставив челюсть, повернулся ко мне боком: – Бей сюда. – И он ткнул пальцем, в какое место надо бить. – Только уж постарайся меня не прикончить.
Часть 6
Полдень
Амарго
Территория Аризона, 1893 г.
Примерно в миле от дома Нору настиг пылевой смерч. Сперва она приняла его за бегущую антилопу, но, когда смерч свернул в ее сторону, она увидела, что это всего лишь Док Альменара едет по дороге на своей новенькой рессорной бричке – бричка была чудесная, черная, сверкающая. Она была почти оскорбительно хороша, как, впрочем, и та пара лошадей, что была в нее впряжена. Приподняв шляпу, Док, этот бывший кастилец, а ныне мексиканец, уже издали кричал, привстав на козлах: «Привет, привет, привет! Привет этому дому!»
В свои шестьдесят – так, по крайней мере, слышала Нора – Гектор Альменара Вега неизменно занимал первое место в соревнованиях пильщиков твердой древесины, а спать ложился последним в доме. Высокий, гибкий, прямой, как гвоздь, он в любом обществе выделялся своей неукротимой энергией паука-сенокосца. Густая с проседью борода украшала его подбородок точно напоминание о том, что и шевелюра у Дока некогда была великолепной. Нора никогда не видела, чтобы Альменара был одет неподобающим образом; он всегда был в некой «униформе»: в шляпе, защищавшей его от солнца, во фраке, в галстуке, в начищенных до ослепительного блеска башмаках и в мягких перчатках для верховой езды, способных вызвать почтение у любой из антилоп, хотя их сестра и пожертвовала жизнью ради создания этих перчаток. Док уже лет двадцать служил врачом-терапевтом в Амарго, где часто стояла жара под пятьдесят градусов, но одевался всегда так, как, по его мнению, должны будут одеваться в том Амарго, каким этот город непременно станет в недалеком будущем. Он видел его деловым, шумным, с настоящим железнодорожным вокзалом, полным людей, которые склонны иметь те же воззрения, что и сам Док, способны цитировать оперную музыку, со знанием дела рассуждать о военных кампаниях и цене на золото и вообще быть представителями того общества, что Альменара загадочно именовал «рыночным». Пока что подобных людей здесь найти было трудно. Эммет насмешливо именовал их «любителями устриц».
– Честно говоря, – как-то призналась мужу Нора, – я даже рада, что у Дока такие изысканные вкусы, ведь без этого мне вряд ли довелось бы когда-нибудь черепаший суп отведать. И он, кстати, никогда не угощал нас устрицей.
Эммет стиснул жене руку и, желая ее поддразнить, сказал:
– Не стоит употреблять этих беспозвоночных singularia tantum[46].
Мальчики в итоге стали называть его Доктор Гектор. А он стал им настоящим другом, и сам во многих отношениях казался ребенком – снисходительный, веселый, способный на неожиданные выходки. Казалось, этот очаровательный человек никогда не станет взрослым. Ничего удивительного, что и теперь Тоби и Джози буквально наперегонки бежали Доку навстречу, и Тоби протягивал ему мертвую растерзанную пустельгу, точно лучший в мире приз. Док самым естественным и вполне узнаваемым жестом выразил свое восхищение, рассмотрел мертвую птицу, а затем его руки в перчатках изобразили настоящую пантомиму, рисуя в воздухе некий прямоугольник. Когда Нора подъехала к ним, наставления доктора уже подходили к концу:
– Вот так, кабальеро, и следует препарировать мертвую птицу.
– Не вздумай ничего такого делать с этой гадостью! – тут же воскликнула Нора. – Господи, Тоби, ты меня слышишь?
Док обернулся:
– Хозяюшка! Вы в город ездили? Как там наш шериф?
Нора с трудом скрыла изумление:
– Я его не застала.
Альменара подбоченился и покачал головой.
– Между прочим, сей молодой человек раздобыл отличный экземпляр пустельги, – сказал он. – Этот дар существенно превосходит мое собственное скромное подношение. – Он взял с сиденья накрытое полотенцем блюдо и церемонно подал Норе. – Pan dulce[47].
Лучше б он воды привез, подумала она и на всякий случай скользнула взглядом по задку брички, но никакого бурдюка с водой на заднем сиденье, аккуратно застеленном одеялом, разумеется, не было. Ну и ладно – тем более Эммет не любит, когда она принимает «скромные подношения» Дока. Он и так всегда берет с них слишком малую плату за свои услуги и старается заехать без предупреждения, чтобы у них не было повода отказать ему в осмотре ребенка. У Норы даже рука, которой она держала блюдо, вспотела, так долго они обменивались любезностями. Док сообщил, что его сын Алехандро чувствует себя прекрасно и учится в Мехико, а жена его, слава богу, опять стала вполне прилично спать по ночам благодаря тому, что жара в последнее время несколько спала, и чувствует себя неплохо, даже весьма неплохо, – это была самая сдержанная оценка семейных обстоятельств, какую Норе когда-либо доводилось от него слышать. Помнится, она с изумлением наблюдала, как на рождественском празднике высоченный доктор и его маленькая коренастая супруга весьма посредственно, но самозабвенно танцуют польку, словно восставая против трудностей времени и здешней жизни.
Войдя в дом, Док Альменара начал с осмотра того «чуда природы», которое являл собой Тоби со своими оттопыренными ушами, неровными крупными зубами и длинными тонкими конечностями.
– Да ты с каждым днем в росте прибавляешь! Тебя, похоже, дома просто закармливают! – Док ласково поскреб стриженую голову Тоби. – О, прямо настоящий ежик! Вши заели, да? А как давно они перестали кусаться? – Ответ Тоби – «Уже целую неделю!» – показался ему прямо-таки поводом для празднования. Однако, осматривая глаз мальчика, доктор стал серьезным. – Ты свет или огонь как этим глазом воспринимаешь? – Тоби изобразил в воздухе нечто стремительное, зигзагообразное. Док, приподняв мальчику веко, наклонился к самому его глазу. – А в пространстве ты хорошо ориентируешься? Сразу дорогу находишь?
– Да, легко.
– А почему повязку на этом глазу не носишь?
– Жарко очень.
– И по-прежнему ездишь верхом?
– Нет, если можно без этого обойтись.
Док покачал головой:
– Мы же с тобой заключили джентльменское соглашение: никакой езды верхом.
– Но, Док, я же не просто так верхом езжу. Я работу выполняю.
– Я ведь тебе ясно сказал: один раз хорошенько грохнешься с коня на землю – и совсем ослепнешь! – Альменара повернулся к Норе: – Никакой езды верхом, никакой тяжелой работы по дому, никакого ныряния в озере.
– Господи, да где ж тут взять озеро, да еще чтоб там нырять было можно, – вздохнула Нора.
– Ну, я не знаю, может, у него есть какой-то тайный источник, о котором знает только он один. Когда Алехандро был твоим ровесником, Тоби, он вечно искал и находил нечто невозможное. Думаю, он мог бы привести израильтян в землю Ханаанскую меньше чем за неделю. – Он снова провел рукой по ежику на голове Тоби. – Очень надеюсь, что твоя шевелюра скоро отрастет. Что хорошего жить с самым лучшим мастером-парикмахером по эту сторону сторожевой заставы, если нельзя явиться к ней с подходящей компанией? – Упомянутый «мастер» стоял тут же, в дверях, и смущенно крутил свою рыжую косу. – Ну что, Джози, – обратился к «мастеру» Док, – по-прежнему людей подстригаешь?
– Когда людям нужно, конечно, стригу.
Док поскреб сверкающий лысый купол собственной головы:
– А с этим справиться в твоих силах?
– Знаете, Доктор Гектор, у меня папа был когда-то таким же лысым, как вы, так я умащивала его голову маслом, смешанным с соком примулы.
Эти его вечные намеки на растущую лысину были связаны то ли с привычкой, то ли с уязвленным тщеславием. Норе казалось, что причина, скорее всего, в последнем. Доктор был единственным человеком в городе, имевшим настоящую газовую плиту – приобретение которой он даже не попытался представить как подарок жене. Мало того, он даже лично отправился на городской склад, чтобы ее забрать. Везущая плиту упряжка из восьми мулов напоминала похоронную процессию. И Нора, стоя на крыльце типографии «Ларк и сыновья» и наблюдая торжественную встречу плиты – огромной, гладкой, сверкающей, – тогда, помнится, подумала, как думала и сейчас, что Доку легко можно простить подобные пороки, ибо он и тщеславие свое тешит от чистого сердца. Док во всем был искренним. Никто другой, если ему и впрямь не все равно, что о нем говорят, не был способен спровоцировать такое количество сплетен. Но Док всегда оставался самим собой – со всеми.
В данный момент он навис над бабушкой:
– А как тут у нас поживает миссис Харриет? Все такая же проворная?
– Она сегодня опять сама по дому передвигалась! – сообщила Джози.
– Мы ведь, кажется, договорились: никаких выдумок? – остановила ее Нора.
– Но это же правда! – Джози повернулась к Доку: – Я сегодня утром завтрак готовила и к ней спиной стояла, но разговаривала громко, как вы велели, и медленно, чтобы она все успела понять. Я ей о Монтане рассказывала – как там на Рождество ярмарку устраивают, и эта ярмарка, как говорят, лучшая в мире, потому что там поблизости много немцев проживает, – только ей, похоже, не очень-то интересно было меня слушать, потому что когда я обернулась, то увидела, как вот этот вот молодой мистер вкатывает нашу бабушку с веранды обратно в кухню. – И Джози, видя удивление доктора, быстро-быстро закивала в подтверждение своих слов. – Сама я, правда, так и не видела, как она со своим креслом управляется, но, богом клянусь, это чистая правда. Вот Тоби спросите. И случается это с ней всегда примерно в одно и то же время: или рано утром, или сразу после заката. Ума не приложу, почему это так, только думается мне, что как раз в это время ее настолько воспоминания о прошлом одолевают – какой она была до того, как у нее мозг повредился, – что она, собрав все свои силы, отправляется искать себя прежнюю.