Без воды
Часть 13 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Территория Аризона, 1893 г.
Много лет прослужив в народной армии Санта Анна[34], отец Рея Руиса с раздражением обнаружил, что войны, в которых он принимал участие, весьма сильно сдвинули государственную границу к югу от его поместья. Говорившие по-английски офицеры разместились в знакомых с детства местах, которые он так любил, но уверяли его, что ему будет разрешено сохранить все, принадлежащее ему по закону. Убежденный в том, что Мексике неизбежно грозит передача прав на владение значительной частью своей территории[35], он все же остался жить в той республике, которая уже вызывала у него отвращение, а сына Рея воспитал с неизменным чувством verguenza[36], сохранявшимся еще долгое время и после того, как старик отправился на свидание с Богом. Десма встретилась с Реем, направляясь на запад, когда он торопливо перегонял остатки стада, принадлежавшего его семье и успевшего уменьшиться в десять раз, за пределы чирикахуанской территории, уже начинал сомневаться в правильности убеждений покойного отца. Мехико, разоренный войной, ощетинился зубцами и бойницами крепостных стен. И было не похоже, что он будет возвращен тем, кто совсем недавно сражался и погиб, защищая его. В общем, дальше Рей и Десма прошли вместе три сотни миль, и он обнаружил, что она хорошо знакома с pistoleros[37]. Оказалось, что мужчины из ее семьи возглавляли партизанские отряды и устраивали засады по всей Македонии. Когда Рей стал рассказывать ей, что помнит, хотя и довольно смутно, как в детстве сидел за кухонным столом, а солдаты тем временем вспарывали штыками мешки с мукой, пытаясь найти его отца, который прятался в дымоходе, Десма сказала таким тоном, словно и сама тогда жила у них в доме: «Неужели твоя мать сумела затем приготовить им такое замечательное угощение, что они не заметили, что она ни одной кастрюли на огонь не ставила?»
Добравшись до Рио-Рохо, они закрепили за собой соседние участки земли и последующие семь лет жили бок о бок, притворяясь чужими людьми, но во всем поддерживая друг друга, а вокруг тем временем разрастался Амарго. Рей, всю жизнь привыкший снизу вверх смотреть на обутых в сапоги янки, наконец нашел способ, с помощью которого можно было, кажется, не только выровнять эти отношения, но и получить некую выгоду. Он создал себе репутацию самого надежного «водяного колдуна» и вскоре стал хорошо известен во всех шести округах. Затем он огородил ту часть ручья, что протекала по его земле, и стал брать налог с пастухов и путников, желавших подойти к воде, для чего устроил специальные проходы. Он прилежно крушил в себе любые ростки убеждений, свойственных его бабушке, что возделывание земли – это работа для слабаков. Незадолго до приезда Норы и Эммета, начавших довольно неумело устраиваться на новом месте, Руисы наконец поженились, и в Амарго их считали истинными столпами местной общины, ибо они совместно владели 320 акрами земли, через которые к тому же протекал ручей.
– Изрядный кусок вы отхватили, – несколько нервно, но осторожно заметил Эммет во время одного из самых первых, еще пробных, совместных ужинов. – По-моему, любой, кто сюда заявится, сразу захочет попробовать отнять его у вас, или я не прав?
– Неужели ты думаешь, что для меня это стало бы неожиданностью? К подобным вещам мой народ давно привык.
«Своим народом» Рей считал мексиканцев и индейцев кечуа. Но в зависимости от ситуации и повода для недовольства незаметные ранее ветви его генеалогического древа могли значительно расширяться, захватывая и других таких же страдальцев – индейцев навахо, пуэбло, явапаи, а иногда даже апачей, особенно когда целью их набегов являлся какой-нибудь «полудохлый» форт янки, разместившийся на берегу реки, а не бедная ферма, оставшаяся без отца и хозяина.
Рей сразу объяснил Норе и Эммету, как важно занять агрессивную позицию по отношению к чиновникам и различным канцелярским учреждениям, всегда следить за местонахождением тех или иных своих документов и всегда быть в состоянии подтвердить с помощью свидетелей и письменных свидетельств любой свой договор, любой товарообмен, любые взаимные услуги. Пожалуй, ничто не могло доставить Рею большего удовольствия, чем возможность поставить в неловкое положение налоговых инспекторов и завистливых соседей. Его организованность была безупречной, что вполне совпадало с вечным стремлением Десмы к порядку, причем стремление это касалось отнюдь не только домашнего хозяйства. Последние десять лет своей жизни она, например, отдала приведению в порядок каждого неухоженного клочка земли, непосредственно прилегавшего к границам ее фермы. Действовала она тайно. Но с каждым годом проезжая дорога рядом с ее ранчо невероятным образом становилась все менее извилистой; цветы на обочинах как бы случайно переставали быть дикими; а деревья постепенно приобретали одинаковую форму. В итоге стройные ряды аккуратных кипарисов выстроились вдоль довольно большого участка дороги вплоть до впадины возле южной развилки Рио-Рохо, где притулились хозяйственные постройки Руисов. В настоящее время, правда, эта река больше походила на жидкое болото, но отражавшийся в грязной жиже солнечный свет все же давал какую-то надежду на то, что там когда-нибудь снова заблестит чистая струящаяся вода.
Нора подошла к дому Десмы и обнаружила, что на переднем дворе никого нет, если не считать нескольких кур и Козочки, которая служила предметом особой гордости для всего Амарго и в настоящий момент с наслаждением принимала пылевую ванну. Козочка впервые появилась здесь бог знает в какие далекие времена, угодив в один из кроличьих силков, поставленных Реем. Тогда это было непонятное маленькое толстенькое существо с жесткой, как щетка, шерсткой на шее и с белой звездочкой на лбу. То, что это некая разновидность коз, было для жителей Амарго несомненно – но на этом согласие среди них и кончалось. Уж больно Козочка была мала, так что вряд ли могла служить источником дохода. И потом, никто так и не смог доказать, что это действительно коза, а, скажем, не овца. Десма, повинуясь собственной странной прихоти, выставила ее на окружной ярмарке, и Козочка завоевала абсолютную победу во всех возможных номинациях, собрав зевак чуть ли не со всей Территории, которые продолжали яростно спорить относительно ее происхождения, глядя, как она, жеманно перебирая копытцами, по пятам ходит за Реем. Появление ее фотографии в новостном бюллетене Общества охраны дикой природы вскоре привлекло в город какого-то важного представителя другого общества – общества Прескотта[38]. Этот тип держался весьма высокомерно, язвительно заметил, что Козочка являет собой попытку самой обыкновенной мистификации, а в дальнейшем еще больше усугубил и без того негативное отношение к нему горожан, заявив, что единственный способ установить истину – это вскрыть «труп животного». В результате Рей так его избил, что он, по словам Десмы, «и самого Господа Бога не признал бы». Об этом неприятном инциденте «Страж Амарго» предпочел умолчать, зато «Горн Эш-Ривер» мусолил это событие несколько недель подряд.
Когда подросшая Козочка пребывала на пике своей славы, Роб и Долан – им тогда было одному пять, а другому шесть лет – практически поселились у Десмы. Братья то и дело умоляли разрешить им или выкупать Козочку, или прогуляться с ней в город, или спать у Руисов в сарае на чердаке, чтобы заодно сторожить свою любимицу. Интересно, помнит ли Роб, как он тогда чуть ли не каждого прохожего предупреждал, какая это опасная «чупакабра», да в конце концов и сам в это почти поверил? А помнит ли Долан, как продавал пучки увядшей травы любопытствующим «паломникам», чтобы «им не было стыдно с пустыми руками с Козочкой знакомиться»? В последнее время только Тоби, единственный из Ларков, регулярно навещал Козочку и очень ее любил, но для него она все же особого значения не имела. Дело в том, что к тому времени, как Тоби появился на свет, Козочка успела в очередной раз потрясти всех в Амарго, превратившись в самого обыкновенного… ослика.
И сколько же поистине ослиных черт в ней открылось! Впрочем, теперь ее на редкость противный характер можно было списать уже и на старость – лет тринадцать или четырнадцать, а может, и все пятнадцать минуло с тех пор, как она победоносно дебютировала на окружной ярмарке. Теперь она поседела, растолстела, обрела массу отвратительных привычек, а также любила потакать собственным слабостям, точно какая-нибудь вдовствующая герцогиня. Порой единственное, что могло заставить ее с негодующим фырканьем подняться на ноги, это несколько раз крикнуть: «Десма!»
В общем, поскольку Нора продолжала громко звать Десму, Козочка встала, отряхнулась и поспешила исчезнуть где-то за домом.
Нора втайне надеялась, что по какой-нибудь счастливой случайности Десмы может дома и не оказаться, и тогда все мучительные вопросы придется отложить до следующего раза. Но в подобном сценарии были и минусы: тогда никаких бифштексов из лосятины семейство Норы на ужин не получит.
Собравшись с духом, Нора вошла в дом, подошла к ведущей наверх лестнице и снова окликнула Десму. Лестничный пролет был темен. Наверху стояла тишина. Обычно для этого могла быть только одна причина – но в таких случаях тишина в доме Руисов длилась, приводя неожиданных визитеров в полную растерянность, до тех пор, пока Десма и Рей не поднимутся с «ложа страсти» и не приведут себя в пристойный вид. А страсть настигала их в любое время суток, заставляя рухнуть на постель, на сеновал или просто в телегу.
Но сейчас причиной тишины в доме никак не могла быть внезапно вспыхнувшая страсть. Она здесь никогда уж больше не проснется. Вот ведь что удивительно: смерть приходит и уходит, но ее последствия настолько изменяют прежнюю привычную жизнь, что, даже когда сама она уже умчится в другие места, вызванные ею перемены способны еще очень долго вызывать изумление и у близких покойного, и вообще у всех вокруг.
На кухне было страшно душно и жарко – в основном из-за горячей плиты, в которой еще не совсем прогорели дрова. В спертом влажном воздухе висел какой-то неприятный запах, исходивший, скорее всего, от невероятного количества подпорченных овощей, которые горой были навалены на кухонном столе. Клубни свеклы и турнепса толстым слоем покрывали пол. Как все это странно, думала Нора. Какой ужасный необъяснимый ущерб. А может, пренебрежение? Впрочем, хуже всего оказалось то, что ей нигде не удалось обнаружить ни капли воды. Вот проклятие! Она просто с ума сходила от жажды. На столике стоял пустой бак. В холодном кофейнике на дне болталась черная гуща, оставшаяся, видимо, со вчерашнего утра. При мысли о кофе у Норы закружилась голова. Сейчас она, наверное, смогла бы заставить себя проглотить даже этот пахнущий чем-то кислым осадок. Собственно, почему бы и нет? Никто на нее не смотрит, никого нет ни наверху, ни на дворе, за распахнутой настежь задней дверью, ни дальше, на поле.
Нора еще раз внимательно посмотрела в ту сторону и вздрогнула, пораженная: поле было коричневым! Его словно поглотила некая разлившаяся река, скрыв под грязной водой и яркие цветы, и зеленые сочные листья. Земля в саду и в огороде Десмы была вся перерыта и перекопана. Во многих местах даже старые столбики ограды были выломаны, впрочем, на их месте уже поднималась вверх по склону цепочка новеньких, непристойно розовых столбиков; особенно пострадала ограда в двух местах – ближе к дому и на самом берегу ручья под холмом.
Там-то Нора в конце концов и разглядела Десму – далекое черно-оранжевое пятнышко, движущееся вверх по склону в противоположную от дома сторону. Нора снова попыталась громко окликнуть хозяйку, но добилась лишь укоризненного взгляда Козочки.
Теперь, когда она выяснила, где находится Десма, у нее оставалось еще немного времени, чтобы собраться с мыслями и как-то внутренне подготовиться к тому непростому разговору, который неизбежно должен был состояться. Она даже немного успокоилась. Все-таки есть разница, хоть и весьма небольшая, между тем, чтобы ввалиться к кому-то в дом с запоздалыми оправданиями, и тем, чтобы спокойно, будто сидя в засаде, дожидаться возвращения хозяйки. Во-первых, элемент неожиданности в данном случае будет только кстати, а во-вторых, она пока постарается отыскать те слова, которые подойдут для разговора с таким человеком, как Десма Руис.
Нора вернулась на кухню. Огонь в плите еще не совсем потух, и она, исполненная тайной надежды, на мгновение приподняла крышку кастрюли, стоявшей на плите. Но и в кастрюле воды не оказалось; она обнаружила там лишь остатки пригоревшей кукурузной каши, намертво присохшей к покрытому рубцами дну. Вот почему Десма так сильно похудела – она не только почти перестала готовить после смерти Рея, но не съедала даже ту жалкую еду, которую все-таки готовила, оставляя на дне кастрюль и сковородок маленькие островки чего-то засохшего и ставшего несъедобным. Интересно, что она собралась делать с таким количеством овощей? И совершенно непонятно, зачем многие из них сорваны недозрелыми? Как это странно и как не похоже на Десму – собрать огромный урожай и бросить все гнить на кухне.
Мам, а ты можешь вспомнить, чтобы Десма хоть раз, даже когда бывала в гневе, что-нибудь просто так рвала и разбрасывала?
Десма? Господи, нет, никогда! Единственное, что способно было привести эту женщину в бешенство – не считая упоминаний о Меррионе Крейсе, – это беспорядок в доме.
Вот поэтому я так люблю бывать здесь.
Легко соблюдать порядок, когда у тебя нет троих сорванцов да еще сиротки из Нью-Йорка в придачу. Такая компания способна в одну минуту весь дом разнести.
Это, конечно, так, зато тебя не преследует Ассоциация скотоводов. И тебя никто не называет шлюхой на страницах газеты.
Какое отношение это имеет к поддержанию порядка в доме? Я лишь хочу сказать, что если Десма поступит по-своему, то мир вокруг, скорее всего, поступит с точностью до наоборот. Или вообще никак на ее поступок не отреагирует.
Возможно, так и должно быть. А не так, как у нас.
В таком случае тебе, черт возьми, лучше тут и остаться! Не сомневаюсь, Десма твоему обществу только обрадуется. Господь свидетель, тут одной свеклы довольно, чтобы целый город раза в два больше нашего накормить!
А может, она гостей принимать готовилась? А тебя, мамочка, и не пригласила?
Чтобы проучить меня за ту брехню в газете?
Не думаю, что она эту газету читала.
Наверняка читала!
А мне кажется, нет. Смотри-ка.
Ивлин оказалась права: газета «Горн Эш-Ривер» действительно лежала в корзине с растопкой, как всегда стоявшей между плитой и любимым креслом Десмы, в котором она обычно вязала. Нора даже не сразу ее узнала – первые страницы были мятыми и грязными, но внутренние сохранились, и именно там, в разделе «Аукцион», была напечатана та проклятая сплетня, да еще и переданная в совершенно искаженном виде.
Увидев знакомый заголовок, Нора вздрогнула так, словно встретилась глазами с каким-то своим бывшим сообщником, которого давно уж не надеялась увидеть в живых.
Не волнуйся, мама. Похоже, она ее вообще не читала.
Ох, нет! Она определенно ее прочла!
А что, если все-таки она ее не читала? Это у Рея была привычка прочитывать любую газету от корки до корки; а Десма вполне обходилась всякими обрывками новостей, которые кто-то ей сообщил. Газеты же, пережив крайне небрежное отношение со стороны Рея и его привычку яростно жестикулировать со скрученными страницами в руках, неизменно отправлялись Десмой в корзину с растопкой, стратегически размещенную рядом с ее любимым креслом, ибо она частенько совала газетные страницы в огонь, зачем-то перед этим еще раз их просматривая. Эта ее странная привычка каждый раз ставила Эммета в тупик – для чего снова заглядывать в газету, если у тебя нет желания выяснить, когда состоится то или иное событие, на котором ты хотел бы присутствовать, или где купить вещь, которую тебе давно хотелось иметь?
Десма находила подобные рассуждения смешными.
– Черт возьми, Эммет, куда мне идти-то? И с чего это мне вдруг захочется что-то покупать?
Как часто они проводили время тут, в этой самой гостиной, и Десма, сидя на этом самом кресле, либо чинила штаны Рея, сдвинув очки на кончик носа, либо со смехом зачитывала очередную рекламу какого-нибудь корсета или утюга, прежде чем скормить огню и этот газетный лист.
Но та газета была цела и преспокойно лежала, наглая и даже не особенно помятая, среди прочей растопки, что, собственно, и свидетельствовало о том, что ее, скорее всего, никто так и не прочел.
Если бы она ее прочла, – услышала Нора голосок Ивлин, – то наверняка бы уже сунула в огонь, верно?
А может, она ее специально сохранила, чтобы швырнуть мне в лицо?
Да ладно тебе, мама.
Да, такое, пожалуй, просто невозможно.
И потом, даже по виду сразу можно сказать, читал кто-нибудь эту газету или нет, заметила Ивлин.
Возможно, это было неизбежно, но первая же попытка Норы осторожно вытащить из корзины с растопкой ту единственную газетную страницу привела к тому, что корзина опрокинулась и растопка рассыпалась по всей кухне. Ни Нора, ни Ивлин этого не предвидели, и теперь, опустившись на четвереньки, точно степная собачка, и стараясь не спускать глаз с заднего двора и дровяного сарая, Нора принялась поспешно запихивать газеты, щепки, какие-то бумаги и конверты обратно в корзину. Раньше сверху явно лежали какие-то недавно пришедшие письма; однако Норе попадались и конверты без почтовых штемпелей, и обрывки каких-то старых писем, на которых тоже никаких дат не было. Как же все это лежало? Ведь Десма наверняка заметит, что теперь эти бумаги и письма лежат не так. Еще хуже было то, что каждый раз, когда Норе казалось, что она вроде бы все вернула в надлежащий вид, она замечала какие-то отлетевшие в сторону листки под столом, под скамеечкой для ног или еще где-нибудь, причем все время в разных концах комнаты, и ей приходилось без конца сновать туда-сюда на карачках, точно жуку.
Поторопись, мама.
В открытую дверь было видно, что Десма возвращается, сгибаясь под целой охапкой новых столбиков для починки ограды. С таким грузом ей понадобится еще минуты три или, может, чуть больше, чтобы увидеть и распахнутую дверь, и красное виноватое лицо Норы.
Нора вытащила из-под растопки целую газету «Горн Эш-Ривер» и раскрыла ее. Похоже, эту газету лишь однажды сложили пополам, и она не успела приобрести тот потрепанный вид, какой бывает у газет, которые передают из рук в руки, – оборванные углы, кружки от стаканов и чашек, липкие последствия чтения за обеденным столом. Возможно, такие чистые газеты вообще встречаются только в тех домах, где нет ни мужчин, ни мальчишек? Возможно, лишь во вдовьем хозяйстве газеты способны сохранить свой первоначальный облик?
А возможно, она просто ее не читала!
Нет, это невозможно.
Это было бы слишком большим подарком фортуны. Нора выглянула наружу. Вот она идет, Десма, широким шагом – этакая амазонка, крепкая, загорелая, грудь как нос корабля, а на голове великолепная корона пышных густых волос, в которых лишь недавно появились седые нити.
Господи, как быстро она идет!
Мама! Ты ведь спрячешь эту газету?
Не говори глупостей.
Но если она ее еще не читала, то и читать ей незачем.
Ей все равно в городе расскажут. Если уже не рассказали.
Но ведь городские сплетницы не знают, что автором той статьи была ты. Откуда ей-то об этом узнать?
Когда Нора снова подняла глаза, Десма уже с грохотом ссыпала на землю принесенные столбики для ограды, и в руках у нее мгновенно появился небольшой крупнокалиберный пистолет, который она всегда носила в кармане. На таком расстоянии стрелять из пистолета было практически бесполезно, однако Десма целилась прямо в распахнутую дверь с таким видом, словно способна была с двухсот ярдов не только в человека, но и в птицу попасть.
– Эй, кто там? – крикнула Десма. – Выходи и учти: ты под прицелом!
– Это я! Это всего лишь я, Нора! – Нора помахала ей свободной рукой.
– Кто-кто? – не сразу сообразила Десма и с облегчением вздохнула: – Ну, слава богу! – Потом она еще минутку постояла, прижимая руку к груди, и пояснила: – Я уж решила: ну вот, теперь они уже среди бела дня явились, а у меня, дуры, даже винтовки нет.
Нора, пытаясь ее успокоить, снова пробормотала, что это всего лишь она.
– Ты, наверное, за мясом пришла? – спросила Десма.
– Только если у тебя лишний кусок найдется.
– Извини, Нора, но на этой неделе я не охотилась.
Это звучало скорее как обвинение. Впрочем, лгать Десме было совершенно несвойственно.
И Нора, указав на груду помятых и разбросанных овощей, спросила:
– А это что такое?
– Овощи, как видишь.
Но что означает подобный ответ? Упрек? Похоже, ссора пока что им не грозит – но объятия и улыбки тоже вряд ли возможны. Нора так растерялась, что не могла вспомнить, как же обычно приветствовала ее Десма. Она нервно погрызла ноготь, имевший соленый привкус, и спросила:
– Может, тебе помочь?
Но Десма только отмахнулась:
– Ты лучше сама себе помоги. Тут вот кофе немножко осталось, можешь пока допить, а я через минутку к тебе присоединюсь.
Много лет прослужив в народной армии Санта Анна[34], отец Рея Руиса с раздражением обнаружил, что войны, в которых он принимал участие, весьма сильно сдвинули государственную границу к югу от его поместья. Говорившие по-английски офицеры разместились в знакомых с детства местах, которые он так любил, но уверяли его, что ему будет разрешено сохранить все, принадлежащее ему по закону. Убежденный в том, что Мексике неизбежно грозит передача прав на владение значительной частью своей территории[35], он все же остался жить в той республике, которая уже вызывала у него отвращение, а сына Рея воспитал с неизменным чувством verguenza[36], сохранявшимся еще долгое время и после того, как старик отправился на свидание с Богом. Десма встретилась с Реем, направляясь на запад, когда он торопливо перегонял остатки стада, принадлежавшего его семье и успевшего уменьшиться в десять раз, за пределы чирикахуанской территории, уже начинал сомневаться в правильности убеждений покойного отца. Мехико, разоренный войной, ощетинился зубцами и бойницами крепостных стен. И было не похоже, что он будет возвращен тем, кто совсем недавно сражался и погиб, защищая его. В общем, дальше Рей и Десма прошли вместе три сотни миль, и он обнаружил, что она хорошо знакома с pistoleros[37]. Оказалось, что мужчины из ее семьи возглавляли партизанские отряды и устраивали засады по всей Македонии. Когда Рей стал рассказывать ей, что помнит, хотя и довольно смутно, как в детстве сидел за кухонным столом, а солдаты тем временем вспарывали штыками мешки с мукой, пытаясь найти его отца, который прятался в дымоходе, Десма сказала таким тоном, словно и сама тогда жила у них в доме: «Неужели твоя мать сумела затем приготовить им такое замечательное угощение, что они не заметили, что она ни одной кастрюли на огонь не ставила?»
Добравшись до Рио-Рохо, они закрепили за собой соседние участки земли и последующие семь лет жили бок о бок, притворяясь чужими людьми, но во всем поддерживая друг друга, а вокруг тем временем разрастался Амарго. Рей, всю жизнь привыкший снизу вверх смотреть на обутых в сапоги янки, наконец нашел способ, с помощью которого можно было, кажется, не только выровнять эти отношения, но и получить некую выгоду. Он создал себе репутацию самого надежного «водяного колдуна» и вскоре стал хорошо известен во всех шести округах. Затем он огородил ту часть ручья, что протекала по его земле, и стал брать налог с пастухов и путников, желавших подойти к воде, для чего устроил специальные проходы. Он прилежно крушил в себе любые ростки убеждений, свойственных его бабушке, что возделывание земли – это работа для слабаков. Незадолго до приезда Норы и Эммета, начавших довольно неумело устраиваться на новом месте, Руисы наконец поженились, и в Амарго их считали истинными столпами местной общины, ибо они совместно владели 320 акрами земли, через которые к тому же протекал ручей.
– Изрядный кусок вы отхватили, – несколько нервно, но осторожно заметил Эммет во время одного из самых первых, еще пробных, совместных ужинов. – По-моему, любой, кто сюда заявится, сразу захочет попробовать отнять его у вас, или я не прав?
– Неужели ты думаешь, что для меня это стало бы неожиданностью? К подобным вещам мой народ давно привык.
«Своим народом» Рей считал мексиканцев и индейцев кечуа. Но в зависимости от ситуации и повода для недовольства незаметные ранее ветви его генеалогического древа могли значительно расширяться, захватывая и других таких же страдальцев – индейцев навахо, пуэбло, явапаи, а иногда даже апачей, особенно когда целью их набегов являлся какой-нибудь «полудохлый» форт янки, разместившийся на берегу реки, а не бедная ферма, оставшаяся без отца и хозяина.
Рей сразу объяснил Норе и Эммету, как важно занять агрессивную позицию по отношению к чиновникам и различным канцелярским учреждениям, всегда следить за местонахождением тех или иных своих документов и всегда быть в состоянии подтвердить с помощью свидетелей и письменных свидетельств любой свой договор, любой товарообмен, любые взаимные услуги. Пожалуй, ничто не могло доставить Рею большего удовольствия, чем возможность поставить в неловкое положение налоговых инспекторов и завистливых соседей. Его организованность была безупречной, что вполне совпадало с вечным стремлением Десмы к порядку, причем стремление это касалось отнюдь не только домашнего хозяйства. Последние десять лет своей жизни она, например, отдала приведению в порядок каждого неухоженного клочка земли, непосредственно прилегавшего к границам ее фермы. Действовала она тайно. Но с каждым годом проезжая дорога рядом с ее ранчо невероятным образом становилась все менее извилистой; цветы на обочинах как бы случайно переставали быть дикими; а деревья постепенно приобретали одинаковую форму. В итоге стройные ряды аккуратных кипарисов выстроились вдоль довольно большого участка дороги вплоть до впадины возле южной развилки Рио-Рохо, где притулились хозяйственные постройки Руисов. В настоящее время, правда, эта река больше походила на жидкое болото, но отражавшийся в грязной жиже солнечный свет все же давал какую-то надежду на то, что там когда-нибудь снова заблестит чистая струящаяся вода.
Нора подошла к дому Десмы и обнаружила, что на переднем дворе никого нет, если не считать нескольких кур и Козочки, которая служила предметом особой гордости для всего Амарго и в настоящий момент с наслаждением принимала пылевую ванну. Козочка впервые появилась здесь бог знает в какие далекие времена, угодив в один из кроличьих силков, поставленных Реем. Тогда это было непонятное маленькое толстенькое существо с жесткой, как щетка, шерсткой на шее и с белой звездочкой на лбу. То, что это некая разновидность коз, было для жителей Амарго несомненно – но на этом согласие среди них и кончалось. Уж больно Козочка была мала, так что вряд ли могла служить источником дохода. И потом, никто так и не смог доказать, что это действительно коза, а, скажем, не овца. Десма, повинуясь собственной странной прихоти, выставила ее на окружной ярмарке, и Козочка завоевала абсолютную победу во всех возможных номинациях, собрав зевак чуть ли не со всей Территории, которые продолжали яростно спорить относительно ее происхождения, глядя, как она, жеманно перебирая копытцами, по пятам ходит за Реем. Появление ее фотографии в новостном бюллетене Общества охраны дикой природы вскоре привлекло в город какого-то важного представителя другого общества – общества Прескотта[38]. Этот тип держался весьма высокомерно, язвительно заметил, что Козочка являет собой попытку самой обыкновенной мистификации, а в дальнейшем еще больше усугубил и без того негативное отношение к нему горожан, заявив, что единственный способ установить истину – это вскрыть «труп животного». В результате Рей так его избил, что он, по словам Десмы, «и самого Господа Бога не признал бы». Об этом неприятном инциденте «Страж Амарго» предпочел умолчать, зато «Горн Эш-Ривер» мусолил это событие несколько недель подряд.
Когда подросшая Козочка пребывала на пике своей славы, Роб и Долан – им тогда было одному пять, а другому шесть лет – практически поселились у Десмы. Братья то и дело умоляли разрешить им или выкупать Козочку, или прогуляться с ней в город, или спать у Руисов в сарае на чердаке, чтобы заодно сторожить свою любимицу. Интересно, помнит ли Роб, как он тогда чуть ли не каждого прохожего предупреждал, какая это опасная «чупакабра», да в конце концов и сам в это почти поверил? А помнит ли Долан, как продавал пучки увядшей травы любопытствующим «паломникам», чтобы «им не было стыдно с пустыми руками с Козочкой знакомиться»? В последнее время только Тоби, единственный из Ларков, регулярно навещал Козочку и очень ее любил, но для него она все же особого значения не имела. Дело в том, что к тому времени, как Тоби появился на свет, Козочка успела в очередной раз потрясти всех в Амарго, превратившись в самого обыкновенного… ослика.
И сколько же поистине ослиных черт в ней открылось! Впрочем, теперь ее на редкость противный характер можно было списать уже и на старость – лет тринадцать или четырнадцать, а может, и все пятнадцать минуло с тех пор, как она победоносно дебютировала на окружной ярмарке. Теперь она поседела, растолстела, обрела массу отвратительных привычек, а также любила потакать собственным слабостям, точно какая-нибудь вдовствующая герцогиня. Порой единственное, что могло заставить ее с негодующим фырканьем подняться на ноги, это несколько раз крикнуть: «Десма!»
В общем, поскольку Нора продолжала громко звать Десму, Козочка встала, отряхнулась и поспешила исчезнуть где-то за домом.
Нора втайне надеялась, что по какой-нибудь счастливой случайности Десмы может дома и не оказаться, и тогда все мучительные вопросы придется отложить до следующего раза. Но в подобном сценарии были и минусы: тогда никаких бифштексов из лосятины семейство Норы на ужин не получит.
Собравшись с духом, Нора вошла в дом, подошла к ведущей наверх лестнице и снова окликнула Десму. Лестничный пролет был темен. Наверху стояла тишина. Обычно для этого могла быть только одна причина – но в таких случаях тишина в доме Руисов длилась, приводя неожиданных визитеров в полную растерянность, до тех пор, пока Десма и Рей не поднимутся с «ложа страсти» и не приведут себя в пристойный вид. А страсть настигала их в любое время суток, заставляя рухнуть на постель, на сеновал или просто в телегу.
Но сейчас причиной тишины в доме никак не могла быть внезапно вспыхнувшая страсть. Она здесь никогда уж больше не проснется. Вот ведь что удивительно: смерть приходит и уходит, но ее последствия настолько изменяют прежнюю привычную жизнь, что, даже когда сама она уже умчится в другие места, вызванные ею перемены способны еще очень долго вызывать изумление и у близких покойного, и вообще у всех вокруг.
На кухне было страшно душно и жарко – в основном из-за горячей плиты, в которой еще не совсем прогорели дрова. В спертом влажном воздухе висел какой-то неприятный запах, исходивший, скорее всего, от невероятного количества подпорченных овощей, которые горой были навалены на кухонном столе. Клубни свеклы и турнепса толстым слоем покрывали пол. Как все это странно, думала Нора. Какой ужасный необъяснимый ущерб. А может, пренебрежение? Впрочем, хуже всего оказалось то, что ей нигде не удалось обнаружить ни капли воды. Вот проклятие! Она просто с ума сходила от жажды. На столике стоял пустой бак. В холодном кофейнике на дне болталась черная гуща, оставшаяся, видимо, со вчерашнего утра. При мысли о кофе у Норы закружилась голова. Сейчас она, наверное, смогла бы заставить себя проглотить даже этот пахнущий чем-то кислым осадок. Собственно, почему бы и нет? Никто на нее не смотрит, никого нет ни наверху, ни на дворе, за распахнутой настежь задней дверью, ни дальше, на поле.
Нора еще раз внимательно посмотрела в ту сторону и вздрогнула, пораженная: поле было коричневым! Его словно поглотила некая разлившаяся река, скрыв под грязной водой и яркие цветы, и зеленые сочные листья. Земля в саду и в огороде Десмы была вся перерыта и перекопана. Во многих местах даже старые столбики ограды были выломаны, впрочем, на их месте уже поднималась вверх по склону цепочка новеньких, непристойно розовых столбиков; особенно пострадала ограда в двух местах – ближе к дому и на самом берегу ручья под холмом.
Там-то Нора в конце концов и разглядела Десму – далекое черно-оранжевое пятнышко, движущееся вверх по склону в противоположную от дома сторону. Нора снова попыталась громко окликнуть хозяйку, но добилась лишь укоризненного взгляда Козочки.
Теперь, когда она выяснила, где находится Десма, у нее оставалось еще немного времени, чтобы собраться с мыслями и как-то внутренне подготовиться к тому непростому разговору, который неизбежно должен был состояться. Она даже немного успокоилась. Все-таки есть разница, хоть и весьма небольшая, между тем, чтобы ввалиться к кому-то в дом с запоздалыми оправданиями, и тем, чтобы спокойно, будто сидя в засаде, дожидаться возвращения хозяйки. Во-первых, элемент неожиданности в данном случае будет только кстати, а во-вторых, она пока постарается отыскать те слова, которые подойдут для разговора с таким человеком, как Десма Руис.
Нора вернулась на кухню. Огонь в плите еще не совсем потух, и она, исполненная тайной надежды, на мгновение приподняла крышку кастрюли, стоявшей на плите. Но и в кастрюле воды не оказалось; она обнаружила там лишь остатки пригоревшей кукурузной каши, намертво присохшей к покрытому рубцами дну. Вот почему Десма так сильно похудела – она не только почти перестала готовить после смерти Рея, но не съедала даже ту жалкую еду, которую все-таки готовила, оставляя на дне кастрюль и сковородок маленькие островки чего-то засохшего и ставшего несъедобным. Интересно, что она собралась делать с таким количеством овощей? И совершенно непонятно, зачем многие из них сорваны недозрелыми? Как это странно и как не похоже на Десму – собрать огромный урожай и бросить все гнить на кухне.
Мам, а ты можешь вспомнить, чтобы Десма хоть раз, даже когда бывала в гневе, что-нибудь просто так рвала и разбрасывала?
Десма? Господи, нет, никогда! Единственное, что способно было привести эту женщину в бешенство – не считая упоминаний о Меррионе Крейсе, – это беспорядок в доме.
Вот поэтому я так люблю бывать здесь.
Легко соблюдать порядок, когда у тебя нет троих сорванцов да еще сиротки из Нью-Йорка в придачу. Такая компания способна в одну минуту весь дом разнести.
Это, конечно, так, зато тебя не преследует Ассоциация скотоводов. И тебя никто не называет шлюхой на страницах газеты.
Какое отношение это имеет к поддержанию порядка в доме? Я лишь хочу сказать, что если Десма поступит по-своему, то мир вокруг, скорее всего, поступит с точностью до наоборот. Или вообще никак на ее поступок не отреагирует.
Возможно, так и должно быть. А не так, как у нас.
В таком случае тебе, черт возьми, лучше тут и остаться! Не сомневаюсь, Десма твоему обществу только обрадуется. Господь свидетель, тут одной свеклы довольно, чтобы целый город раза в два больше нашего накормить!
А может, она гостей принимать готовилась? А тебя, мамочка, и не пригласила?
Чтобы проучить меня за ту брехню в газете?
Не думаю, что она эту газету читала.
Наверняка читала!
А мне кажется, нет. Смотри-ка.
Ивлин оказалась права: газета «Горн Эш-Ривер» действительно лежала в корзине с растопкой, как всегда стоявшей между плитой и любимым креслом Десмы, в котором она обычно вязала. Нора даже не сразу ее узнала – первые страницы были мятыми и грязными, но внутренние сохранились, и именно там, в разделе «Аукцион», была напечатана та проклятая сплетня, да еще и переданная в совершенно искаженном виде.
Увидев знакомый заголовок, Нора вздрогнула так, словно встретилась глазами с каким-то своим бывшим сообщником, которого давно уж не надеялась увидеть в живых.
Не волнуйся, мама. Похоже, она ее вообще не читала.
Ох, нет! Она определенно ее прочла!
А что, если все-таки она ее не читала? Это у Рея была привычка прочитывать любую газету от корки до корки; а Десма вполне обходилась всякими обрывками новостей, которые кто-то ей сообщил. Газеты же, пережив крайне небрежное отношение со стороны Рея и его привычку яростно жестикулировать со скрученными страницами в руках, неизменно отправлялись Десмой в корзину с растопкой, стратегически размещенную рядом с ее любимым креслом, ибо она частенько совала газетные страницы в огонь, зачем-то перед этим еще раз их просматривая. Эта ее странная привычка каждый раз ставила Эммета в тупик – для чего снова заглядывать в газету, если у тебя нет желания выяснить, когда состоится то или иное событие, на котором ты хотел бы присутствовать, или где купить вещь, которую тебе давно хотелось иметь?
Десма находила подобные рассуждения смешными.
– Черт возьми, Эммет, куда мне идти-то? И с чего это мне вдруг захочется что-то покупать?
Как часто они проводили время тут, в этой самой гостиной, и Десма, сидя на этом самом кресле, либо чинила штаны Рея, сдвинув очки на кончик носа, либо со смехом зачитывала очередную рекламу какого-нибудь корсета или утюга, прежде чем скормить огню и этот газетный лист.
Но та газета была цела и преспокойно лежала, наглая и даже не особенно помятая, среди прочей растопки, что, собственно, и свидетельствовало о том, что ее, скорее всего, никто так и не прочел.
Если бы она ее прочла, – услышала Нора голосок Ивлин, – то наверняка бы уже сунула в огонь, верно?
А может, она ее специально сохранила, чтобы швырнуть мне в лицо?
Да ладно тебе, мама.
Да, такое, пожалуй, просто невозможно.
И потом, даже по виду сразу можно сказать, читал кто-нибудь эту газету или нет, заметила Ивлин.
Возможно, это было неизбежно, но первая же попытка Норы осторожно вытащить из корзины с растопкой ту единственную газетную страницу привела к тому, что корзина опрокинулась и растопка рассыпалась по всей кухне. Ни Нора, ни Ивлин этого не предвидели, и теперь, опустившись на четвереньки, точно степная собачка, и стараясь не спускать глаз с заднего двора и дровяного сарая, Нора принялась поспешно запихивать газеты, щепки, какие-то бумаги и конверты обратно в корзину. Раньше сверху явно лежали какие-то недавно пришедшие письма; однако Норе попадались и конверты без почтовых штемпелей, и обрывки каких-то старых писем, на которых тоже никаких дат не было. Как же все это лежало? Ведь Десма наверняка заметит, что теперь эти бумаги и письма лежат не так. Еще хуже было то, что каждый раз, когда Норе казалось, что она вроде бы все вернула в надлежащий вид, она замечала какие-то отлетевшие в сторону листки под столом, под скамеечкой для ног или еще где-нибудь, причем все время в разных концах комнаты, и ей приходилось без конца сновать туда-сюда на карачках, точно жуку.
Поторопись, мама.
В открытую дверь было видно, что Десма возвращается, сгибаясь под целой охапкой новых столбиков для починки ограды. С таким грузом ей понадобится еще минуты три или, может, чуть больше, чтобы увидеть и распахнутую дверь, и красное виноватое лицо Норы.
Нора вытащила из-под растопки целую газету «Горн Эш-Ривер» и раскрыла ее. Похоже, эту газету лишь однажды сложили пополам, и она не успела приобрести тот потрепанный вид, какой бывает у газет, которые передают из рук в руки, – оборванные углы, кружки от стаканов и чашек, липкие последствия чтения за обеденным столом. Возможно, такие чистые газеты вообще встречаются только в тех домах, где нет ни мужчин, ни мальчишек? Возможно, лишь во вдовьем хозяйстве газеты способны сохранить свой первоначальный облик?
А возможно, она просто ее не читала!
Нет, это невозможно.
Это было бы слишком большим подарком фортуны. Нора выглянула наружу. Вот она идет, Десма, широким шагом – этакая амазонка, крепкая, загорелая, грудь как нос корабля, а на голове великолепная корона пышных густых волос, в которых лишь недавно появились седые нити.
Господи, как быстро она идет!
Мама! Ты ведь спрячешь эту газету?
Не говори глупостей.
Но если она ее еще не читала, то и читать ей незачем.
Ей все равно в городе расскажут. Если уже не рассказали.
Но ведь городские сплетницы не знают, что автором той статьи была ты. Откуда ей-то об этом узнать?
Когда Нора снова подняла глаза, Десма уже с грохотом ссыпала на землю принесенные столбики для ограды, и в руках у нее мгновенно появился небольшой крупнокалиберный пистолет, который она всегда носила в кармане. На таком расстоянии стрелять из пистолета было практически бесполезно, однако Десма целилась прямо в распахнутую дверь с таким видом, словно способна была с двухсот ярдов не только в человека, но и в птицу попасть.
– Эй, кто там? – крикнула Десма. – Выходи и учти: ты под прицелом!
– Это я! Это всего лишь я, Нора! – Нора помахала ей свободной рукой.
– Кто-кто? – не сразу сообразила Десма и с облегчением вздохнула: – Ну, слава богу! – Потом она еще минутку постояла, прижимая руку к груди, и пояснила: – Я уж решила: ну вот, теперь они уже среди бела дня явились, а у меня, дуры, даже винтовки нет.
Нора, пытаясь ее успокоить, снова пробормотала, что это всего лишь она.
– Ты, наверное, за мясом пришла? – спросила Десма.
– Только если у тебя лишний кусок найдется.
– Извини, Нора, но на этой неделе я не охотилась.
Это звучало скорее как обвинение. Впрочем, лгать Десме было совершенно несвойственно.
И Нора, указав на груду помятых и разбросанных овощей, спросила:
– А это что такое?
– Овощи, как видишь.
Но что означает подобный ответ? Упрек? Похоже, ссора пока что им не грозит – но объятия и улыбки тоже вряд ли возможны. Нора так растерялась, что не могла вспомнить, как же обычно приветствовала ее Десма. Она нервно погрызла ноготь, имевший соленый привкус, и спросила:
– Может, тебе помочь?
Но Десма только отмахнулась:
– Ты лучше сама себе помоги. Тут вот кофе немножко осталось, можешь пока допить, а я через минутку к тебе присоединюсь.