Без права на ошибку

Данил улыбнулся:

– Тут в полях деревушка есть, Холманка. Там уселся. Зайцем.

– Раньше за проезд без билета штраф полагался, – заржал мужик.

– Да пусть. Сейчас на место приедем, снимем его. Может, подкормим, – усмехнулся Добрынин.

Как и говорил начкар, стоянка оказалась сразу же на въезде. Причем – не пустующая. Сразу справа от выхода стоял караван: два УРАЛа, два автомобиля УАЗ и три автобуса – два побольше, ПАЗики, и один поменьше. И при виде этого маленького автобусика сердце Данила застучало в два раза быстрее: он прекрасно помнил и его, и тех, кто в нем содержался. И не только помнил, но и расстрелял этот караван под руководством Полковника. Правда, в прошлой своей жизни.

Это был Черный Караван.

– Ты чего? – глядя, как побелел вдруг ее любимый мужчина, тревожно спросила Юка. – Что такое?..

Добрынин встряхнул головой, будто избавляясь от наваждения. Выдавил:

– Да ничего. Старые знакомые. Из прошлого.

– Кто?!

– А вон… – он кивнул на сереющие в сумерках автомобили и расхаживающую вокруг поселковую охрану. – Черный Караван. Рабами торгуют. Там Барыга заправляет. У него в маленьком автобусике обычно люди на продажу, но сейчас не знаю, есть или нет.

Юка тотчас же набычилась – к рабству она всегда относилась резко враждебно.

– Заворачивай и вставай прямо вдоль глухой стены, – кивнул Данил, указывая на большое кирпичное здание с вывеской «Гостиница «Озинки». – Ужин, постель, сон. С утра снова в дорогу.

– Что с пацаном?

– Давай снимать, кормить. Спросим, что и как, куда едет, – ответил Добрынин – и, дотянувшись, щелкнул переключателем панорамной камеры.

Пацана на крыше не было.

– И куда он? – встревожилась Юка.

– Да какая разница? Доехал, значит, куда нужно – и слинял, – усмехнулся Добрынин. – Может, у него тут бабка с дедкой живут. Давай, Юк, собираемся. Поесть да отоспаться. Только бы хозяина найти…

Хозяин с парой охранников уже ждал снаружи. Наметанным глазом определив, что гости ребята не бедные – тут и по комбезу видно, и по снаряге с оружием, да и даже по тому, как себя держат – сразу же засуетился. Отвел на большую открытую веранду, где стояло десятка два столиков и в центре горел обложенный большими камнями костер, принесли закуску. Хозяин заверил, что сей же момент, не дольше получаса, будет готов шашлык и все сопутствующее. Собрался было уже удалиться – но Добрынин, тормознув его, спросил:

– Уважаемый, а где народ из каравана? И кто-то кроме них еще присутствует? Нам бы убедиться, что с охраной нашего броневика проблем не будет. Людей-то хватит у тебя?

– Какие там проблемы, о чем вы? – развел руками хозяин. – Десять лет работаем, репутацией дорожим. Охрана уже около вашей машины расположилась, дежурят. Караванщиков – человек тридцать. Кроме них еще семеро гостят, все одиночки. А у нас в поселке бойцов полторы сотни, и все на бизнесе завязаны. Беспорядков не будет.

– А где гости? Уже по комнатам?

– Я вас раньше посадил. Ужин готовится как раз. Сейчас все соберутся – и шашлык подоспеет.

И в самом деле. Спустя примерно минут двадцать начали по одному, по два, появляться постояльцы. Кивали друг другу, вежливо здоровались, рассаживались под навесом поближе к гостеприимному огню. Вечер выдался прохладный, приятно у огонька посидеть.

Появился Барыга. Он был таким же, как запомнил его Данил, разве чуть моложе – невысокий, крепко сложенный, с небольшим брюшком; улыбающиеся глаза, морщинки к вискам. Добродушный мужичок-боровичок, да и только. Поздоровался с посетителями, уселся за столик у самого огня. Толкнув Юку локтем, Данил указал на него глазами – и девушка так и впилась в лицо работорговца сверлящим взглядом.

– Ты потише… потише… А то решит, что убивать сейчас начнешь, – усмехнулся Данил. Он уже оправился от неожиданности и теперь откровенно посмеивался. А кроме того – испытывал некое чувство превосходства над этим человеком. Странно было смотреть на него и знать, когда и как он умрет, какая судьба его ожидает. Бабка Ванга, да и только…

– Ты чего улыбаешься? – прошипела Юка. – Они же рабами торгуют! Как этот… Керимов!

– Кстати, может от него и возят, – ответил Добрынин, которому эта мысль вот только что вскочила в голову. – Вернее – возил. Керимова нет – рабов нет. Но он еще каналы найдет, не сомневайся.

– Так что тут веселого?

– А я просто знаю, как он закончит, – наклонившись к девушке, сказал Данил. – Мы же этот караван и раздавим. И не далее как через три года, в тридцатом. А самого Барыгу китаец Ван Ли убьет летом тридцать третьего. Километрах в семистах к северу отсюда. Вот название поселка, увы, не помню…

Юка с каким-то священным восторгом посмотрела на него.

– То есть ты это действительно знаешь?..

– Я знаю, потому что сделал это сам, – кивнул Данил. И усмехнулся: – Ну и как тебе, с провидцем жить?

Юка поежилась:

– Нет… я знаю, конечно, откуда ты взялся – но чтоб вот так… Как-то странно все получается…

– Река времени, – пожал плечами Данил. – Я-то привыкший – но тоже нет-нет, да и кинет в дрожь…

– А не можем мы его сейчас сами… – задумчиво произнесла она, поглядывая на торгаша. – Ну… того…


– Не можем, – отрубил Данил.

– Почему?! За три года он дел-то еще каких наворотит!

– Категорически нельзя. Убьем Барыгу – изменим течение времени и события. Он не приедет в Сердобск, а значит, в Убежище не появится оружие и патроны, не привезет китайца, не будет первого боевого крещения у Даньки-младшего… Да мало ли чего еще не случится – или случится не так, как должно. Мы сейчас с этого Барыги, как ни странно, должны пылинки сдувать, – ухмыльнулся Добрынин. – А ты говоришь – того… Даже и думать не смей.

Юка вздохнула, но вопросов больше не задавала.

Наконец принесли ужин. И шашлык, и все сопутствующее было выше всяческих похвал. Тушенка и каша изрядно надоели, и они слопали по две порции. Юка на этом остановилась, а Данил, отдуваясь, заказал еще одну. Расправляясь с ней, он вдруг заметил стоящего у дороги и во все глаза глядящего на них пацана. Присмотрелся – тот самый, безбилетник! Стоит, рот открыл, куски глазами провожает. Аж не по себе стало, настолько голодным был его взгляд.

Сообразив, что его заметили, мальчуган дернулся и нерешительно побрел к веранде. И столько робости, столько беззащитности и отчаяния было в его одинокой фигурке, что Данила дрожь пробрала. Вот скотина, а ведь он еще заставил пацана на крыше ехать…

– Подходи, дружище, подходи, – поманил он парнишку, и когда тот приблизился, спросил: – Кушать будешь? Я тебя сюда на броневике привез – я и угощаю.

В глазах мальчугана на секунду мелькнул страх, но, увидев, что угрозы вроде бы нет, он расслабился. Молча уселся за столик рядом, принял порцию шашлыка, которую пододвинула ему Юка, хлеб – и с голодным урчанием, словно волчонок, вгрызся в мясо.

– Ну и откуда ты такой? – дождавшись, пока пацан поест, спросил Добрынин. – Тебя как зовут-то?

– Данька я, – шмыгнув носом, ответил парень. – Родкины мы…

И услышав это имя и эту фамилию, Добрынин вновь, во второй раз за один вечер, растерялся… Пригляделся – и впрямь! Он и есть, тот самый Данька! Такой же белобрысый, такой же лопоухий! И на виске слева мелкий шрам! Это ведь он, этот пацан, помог ему тогда под Ульяновском! Да как помог! Такой план завернул – хоть стой, хоть падай! С юмором, да с огоньком!.. Да, это было в другой реальности, в другой временной петле, но… не значило ли это, что в теперешнем времени парень поможет и Данилу-младшему?

– Куда путь держишь, Данька Родкин? – справившись с собой, спросил Добрынин. – И почему один? Почему без защиты? Радиация вокруг – ты, вообще, знаешь об этом?..

Мелкий молчал, только носом пошмыгивал. Шмыгнул раз, шмыгнул другой – и вдруг словно прорвало. Захлюпал носом, заплакал тихонечко, размазывая по пыльной физиономии слезы, тут же превращающиеся в грязные разводы на щеках и потеки на подбородке…

– Ох ты… Ну… Ты это… Да успокойся ты, все ж нормально теперь… – неловко забормотал Добрынин, не зная, с какого бока подступиться к пацану.

Юка, сердито сверкнув на него глазами, взяла дело в свои руки, и вскоре парень, успокоившись, и умяв две порции шашлыка, уже рассказывал свою историю. И слушая его, Добрынин только головой качал да руками в растерянности разводил. Юка же так и вообще развела сырость, хоть саму утешай.

И было от чего.





* * *


Сначала бабка умерла, потом дед. Потом, через совсем недолгое время – батька. Барбос убежал, кота Сухарика съели – кот в хозяйстве скотина ненужная. Остался Данька с одной мамкой да двумя братишками. Младшему три года, среднему – семь. Данька самый старший, двенадцать ему. Младший все время кушать просит, за юбку цепляется, пальцем в рот тычет. Средний ружье ножиком вырезает, голубей стрелять хочет. А что голуби? Пролетит раз в день – и то мимо деревни. Голуби об эту пору наученные…

Мать с голодухи тоже слегла. Нечего есть – корова еще осенью околела, свинью зарезали среди зимы. Хлеба нет. Картошка – отрава. Зеленая, в глазках, с толстенной кожурой – Данька такой и не видывал отродясь. Радиация.

Голодно в поселке. То мужика на кладбище везут, то бабу, а то сразу двоих. Умер сосед справа, дед Семен. Умерли тетка Лена с дядькой Петром – соседи слева. После них девчонка осталась, десяти лет – и она недолго прожила. Напротив – целая семья, в одну ночь. Мамка с ума сошла – как выдержать, когда твой ребенок голодным криком заходится? Убила дочку – а отец ее саму порешил. После уж нашли его в петле в сенях. Сняли – и туда же, на погост.

Горе.

Думает Данька – как быть? Он самый крепкий в семье. Отец, когда умирал, так и сказал – ты, Данька, теперь хозяин. Думает день, думает другой. От голода голова кружится. Устанет – приляжет на диван, полежит. Снова думает. Что делать? Где хлеба достать?

Вышел на улицу. Через два дома на завалинке мужики сидят, про Ставрополь говорят. Большой город, Ставрополь – но пусто ныне. Говорят: упала туда бомба новой конструкции. Все умерли – но город целый остался. Все цело – магазины, амбары, склады. Лежит в магазинах мука, хлеб, консервы – ешь, не хочу! И заразы нет – выветрилась. Благодатный край! Вот только добраться трудно. Туда тыща километров, обратно тыща километров. Как попасть?

– С караванами. С караванами надо! – поучает дед Андрей. – В помощники наняться – так и доехать.

– А назад? – мужики голову чешут. Туда можно – назад как? Но надо ехать. Не поедешь – смерть.

Долго слушал Данька. Спросил:

– А мне можно с вами?

– И ты ехать хочешь? – удивляются мужики.

– А что? Мы, Родкины, народ ушлый. Залезу на крышу – меня и не заметят.

Смеются мужики.

– Ишь, шустрый… Придется тебе еще дома посидеть. И не такие пропадают, не возвращаются…

Не верит мужикам Данька. Как живой перед глазами город Ставрополь. Магазины, амбары, склады. Ешь – не хочу! И зараза выветрилась. Видит Данька ангары, коробками полные – ничего не боится. Не страшно ему неизвестное, другое страшно. Младший пищит, есть просит, средний туда же. Мать хворая. А в погребе – двадцать консервов да банка с компотом. И все. Год живи как хошь. Проешь – где возьмешь?

Крепко задумался Данька. Снова думает день, думает другой. Мать суп наварила – одна консерва на огромную кастрюлю воды. Похлебал – кажись и сил прибавилось! Сразу уверенности почувствовал. Решил: еду.

А к вечеру, как на удачу, караван пришел. Четыре машины больших и две маленьких. Большие – УРАЛ, малые – УАЗы. Большие машины, надежные – у Даньки отец на таких работал, нахваливал. Надежные – значит точно доедет!

Повертелся вокруг них Данька, поспрашивал. Едут в Астрахань, дорога не близкая. По пути! От Астрахани до Ставрополя рукой подать – специально бегал домой, атлас школьный смотрел. Вернулся опять к машинам. Мальчонка на побегушки? Нет, не нужен. Своих не знай куда девать. Опечалился Данька – да ненадолго. Глядь – у крайнего УРАЛа лесенка на крышу есть. Залезть туда – кто заметит?