Без права на ошибку
Часть 24 из 61 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну, во-первых – не очень то и воюет. Так… Отдельные перестрелки, боестолкновения, и только… А во-вторых… ну, даже если и воюет… И что? – теперь удивился уже Николай. – Одно другому не мешает. Война отдельно, а торговля отдельно. Должны же солдаты что-то есть…
Прозвучавший бред Данил снова не понял. Не врубился и все тут. Как это так: война – отдельно, а еда – отдельно??! Ведь понятно же: для того, чтобы выиграть войну, нужно давить любыми средствами, до последнего! Если америкосы перестанут снабжать соседей патронами, те не смогут вести войну! И если соседи прикроют кран продовольствия, у этой самой ОАО начнется голод! А голод – очень даже действенное средство. Это что же получается?.. До обеда Джим Моррис с Джоном Смитом друг в друга стреляют, потом – перерыв на обед, причем Смит дает Моррису патронов, а тот ему – гамбургер, а после – продолжаем перестрелку? Что за чушь?!..
– Это именно типично русский взгляд на вещи, – кивнул Николай – или уже Николас? – когда Добрынин обрисовал ему этот вопрос. – Все мешать в одну корзину… Но это же глупо! Вредит бизнесу! Бизнес не должен простаивать. Кстати, говорят, и до Войны так же было. Российская общественность очень негодовала, когда Белый Дом избирательные санкции вводил. И Российское правительство почему-то в ответ тоже санкции вводило… А бизнесу – прямой убыток. Вот это уже совсем возмутительно. Не понимали, что для их же пользы…
Добрынин снова промолчал. Во-первых, потому что смысла спорить не было – он-то по-другому воспитан, и переубеждать сейчас человека… зачем? Во-вторых, не понимал предмета. Не жил в то время. Юка, может, и сказала бы чего… А в-третьих, он уже потерял интерес к этой теме. Его вниманием снова завладел танцпол – и вот там сейчас действительно происходило что-то очень и очень странное…
Из глубины помещения, откуда-то из темного угла за бильярдом, один за другим, вереницей, начали выходить… существа. Иначе Добрынин их и обозначить-то затруднялся. Это были люди, хомо сапиенсы, вроде бы мужского пола, но… выглядели они сейчас похлеще любого выродка. Полураздетые: кто в розовых обтягивающих шортиках, кто в чем-то вроде юбочек, кто и вообще в одних только подтяжках, удерживающих кожаные мешочки на мудях; в перьях: короны из разноцветных перьев на голове, разноцветные веера, окрашенные в цвета радуги, перья на теле, перья, прикрывающие голые задницы, разноцветный перышки на руках и ногах; с флагами – причем флаг единообразный у всех – прямоугольник, раскрашенный во все цвета радуги; да и просто разодетые кто во что горазд: один в колготках в сеточку, второй – в кожаной фуражке и расстегнутом плаще, между полами которого мотыляется мужское достоинство, третий – с розовыми крылышками за спиной, словно огромная бабочка… Это было нечто невообразимое! Кривляясь и пританцовывая, раскланиваясь направо и налево под свист и одобрительные выкрики публики, они прошествовали на танцпол, смешались с людьми – и принялись вытанцовывать, выделывая мерзкие недвусмысленные движения и жесты, адресуясь в зал, улыбаясь до ушей накрашенными губищами и посылая вокруг воздушные поцелуи…
– А это… а это еще что?! – глядя во все глаза на сие действо, растерянно выдохнул Добрынин.
– Ты удачно попал! – улыбаясь и кивая в такт музыке, ответил Николас. – Сегодня гей-парад! Сейчас весело будет! Выпивка бесплатно для всех! Тебе чего принести?
– Гей-парад?! – поразился Добрынин. – То есть сейчас эти вот… пидорасы… будут здесь маршем ходить и мудлом своим трясти?!
– Да не пидорасы, я же сказал! – мгновенно отреагировал парень. – Геи! Так их и надо называть! Такие же люди, как мы! Как ты и я!..
– Как я?! – во весь голос вопросил Данил. Поперхнулся, закашлялся – биг-мак пошел не тем горлом. – Слышь, ты!.. Да я тебе сейчас за это нос в голову заряжу! Это я-то такой как они??!
Николас, сообразив видимо, что немного переборщил с новичком, не достигшим пока еще вершин цивилизованного общества, и потому испытывающим сейчас культурный шок, резко пошел на попятный:
– Все, все, дружище, извини! Не то имел ввиду! Прошу прощения!.. Хотел сказать, что здесь это – норма, в порядке вещей… Обычное дело!
Добрынин, глядя на него, растерянно молчал. Ну и вечерок… Как начался – так одна хреновина за другой! Недолго и с катушек съехать! И главное – сам-то этот парень, Николай-Николас, нормально все воспринимает!.. Как же так?
– А давно ль ты здесь живешь, дружище? – сообразив вдруг, что к чему, спросил он.
– Так почти с самого начала. Когда война началась, мне пять лет было. Все это время я тут. Отец-то погиб, а мать – жива, здесь же в общине при школе работает.
Вот теперь все сразу стало понятно. Парень жил здесь с детства. Оно и немудрено, что для него это – обыденность. И Данилу вдруг стало как-то жалко его, этого парнишку. Может, и не виноват он?.. Живя в грязи – как не запачкаться?
– Где же вы с ней живете? – сочувственно спросил он. – Комнату, небось, выделяют?
– Мать в Чердаклы, у нее там свой домик, небольшой. А я – здесь, при общине. До семи лет с матерью жил, а потом меня в детдом забрали.
– Как это – забрали? – снова, в который уже раз за последний час, оторопел Добрынин. – Кто?!
– Ювенальная группа.
– Кто-о-о?.. – пытаясь понять, что говорит парень, и прежде всего, почему он так спокойно это говорит, переспросил Данил.
– Да ювеналы же… Администация организовала особую ювенальную группу, которая следит за всеми детьми общины, – принялся подробно растолковывать Николас, время от времени прерываясь, чтоб откусить от своего «бургера». – Если, к примеру, семья неполная – за такими сразу контроль… Или не все благополучно в семье – еды мало, или одежды, или бьют ребенка родители, ремнем, там, или еще как руку на него поднимают… Детей из такой семьи изымают – и в детский дом. Или другую семью для них ищут.
– А если ремнем – в воспитательных целях? – спросил Добрынин, у которого в башке все сказанное не умещалось… – Если неоткуда матери денег взять? Может быть, лучше помочь?.. Этих ваших… долларей зеленых… подкинуть… Или еще как?
– Нет, это все так себе… полумеры. Понятно же – нехорошо ему в такой семье, – ответил Николас, и было видно, что говорит он без тени сомнения, верит в свои слова. – Ребенку лучше в детском доме, чем с такими родителями, которые ему достойной жизни обеспечить не могут.
– И кто же оценивает, хорошо ребенку такой в семье или нет? – спокойно спросил Добрынин, хотя внутри пекло от возмущения.
Не умещалось у него в голове… Просто выходило за рамки понимания. Отобрать у матери ребенка – да как так-то?! Вместо того, чтобы назначить какие-то дополнительные меры, чтобы приходить и помогать, работать с таким семейством или, тем более, с одинокой матерью… Вместо этого так вот просто взять – и отобрать?!.. У него, у Данила, в детстве тоже не было игрушек… Не было помидоров и огурцов, не было апельсинов и мандаринов, которые видел он в книжке… Было двое колготок – хошь на праздник надевай, хочешь так носи. Была какая-то тужурка… Позже – пятнистый комбез, пошитый из взрослого. Но если бы кто-то пришел отбирать его у деда… Да он сам бы за ружье свое взялся, да харо-о-о-ший такой заряд картечи отбиральщику в брюхо влупил! Кто вообще кроме отца и матери – или того же деда – имеет право определять, как воспитывать ребенка?! Кто кроме них имеет право решать, кем он вырастет?!
А Николас, не замечая, что творится с его собеседником, продолжал рассказывать:
– Есть особые стандарты, разработанные ювенальной группой. Нам в детдоме об этом рассказывали, специальные уроки даже были. Там есть определенный набор требований, которые необходимо выполнять. Если хотя бы один пункт минус – тогда в детдом. Или на усыновление. За каждого такого ребенка семье и налоги скидывают, и пособия дают… От желающих отбоя нет! Вот хотя бы та же гейская семья – очень часто им отдают. А что… – он пожал плечами. – Нормальная практика. Тоже ведь семья, только не папа и мама, а папа и папа…
– Пидорам отдать??! – вытаращил глаза Данил. – Вы тут все… ебанулись что ли совсем?!.. – слов у него просто не было, а если и были – только матом… – Да какой они ребенку пример подадут?! Как эти… как они вообще ребенка воспитают?!
– Нор-маль-но вос-пи-та-ют! – по слогам, непреклонно, словно затверженную раз и навсегда истину, отрубил Николас. – Достойный член общества вырастет!
Добрынин, давно уже забыв про свой недоеденный бутерброд, сидел и только глазами хлопал. С таким за всю свою богатую приключениями жизнь он еще не сталкивался…
– Ну а вот ты, к примеру, как себя чувствовал, когда тебя от мамки-то забирали? – спросил он, наконец, нашедшись, надеясь хотя бы этим последним доводом пробудить в собеседнике понимание. – Если б тебя пидорам отдали… Как оно тебе было бы?
И – поразился… Не один мускул не дрогнул на лице Николаса. Он лишь пожал плечами и сказал:
– Я маленький был. Не помню. Да, наверно, не очень. Орал, наверняка. Вырывался… Я видел несколько раз, как ювенальная группа работает. Когда в семью такую приходят. Кричат они, дети-то. Вырываются… к мамке на ручки… Если мелкие – так и вообще… Тяжело смотреть. Но так и что? Пройдет год, два – он и забудет. И будет в детдоме расти, горя не зная. Там ему все объяснят, растолкуют, позаботятся. Нормальным, правильным членом общества станет!
Данил молчал. Он просто не знал, что сказать. Набрал было воздуха в легкие, чтоб разразиться долгой возмущенной речью, но поперхнулся и замолк. Что он мог доказать сейчас? Что можно было вообще доказать этому человеку, которого с детства воспитывали во всем этом дерьме? Которому уже все объяснили и растолковали, о котором уже позаботились… Который пусть не с молоком матери, но еще до начала становления характера, до появления критического восприятия мира был обработан так, что принял подаваемое раз и навсегда, на всю жизнь?!.. Которому так крепко вбили в голову всю это пакость, что он говорит даже штамповаными фразами! О толерантности… терпимости… Какие слова найти теперь, как донести, что это – неправильно! Что этот путь – в никуда! Забирая ребенка от семьи, отрывая его от корней – растят бездумных, оболваненных Иванов, родства не помнящих!.. А может… Может, Администрации именно это и нужно?.. Вырастить человека без роду, без племени… Был русский – стал хрен знает кто. Батарейка. Винтик в механизме общины. Один на всем белом свете. Человек, забывший, кто он, человек, не помнящий своих предков, человек, за плечами которого не стоит длинная вереница его дедов с их подвигами, делами, свершениями… Человек, которым благодаря этому очень легко управлять, у которого нет моральных ориентиров, который не знает, что это такое – честь и совесть?.. Не крылась ли за созданием ювенальной группы именно эта цель, а не искреннее желание обеспечить будущее ребенку?..
– Ладно… – проглотив, наконец, желание высказаться длинно и матерно, после долгого молчания ответил Добрынин. – Понял я твою точку зрения… Можешь не продолжать. Закрыли тему.
Николас удовлетворенно кивнул – видимо решил, что убедил человека, сделав еще один шаг к успешному рекрутированию.
– Ну и как тут вообще народ обитает? С такими-то порядками?..
– Нормально обитает, – уверенно ответил Николас. – Вы, если согласитесь с общиной контракт подписать, сразу гринкарту получаете. Это значит хоть и не граждане еще, но вид на жительство есть. И если хорошо работать и быть на хорошем счету – через десять лет гражданство.
– И что, востребовано?
– А то как же! ОАО – община богатая. Живем спокойно, не бедствуем. Работа есть, платят хорошо. А еще до Войны в районе Андреевки – это километров двадцать ниже Чердаклы – нефть нашли. Не знаю уж, что там Администрация планирует, но тот район тоже под контролем держат. Не просто так, наверно…
– То есть, идут люди в общину? – уточнил Добрынин.
– Идут. Я тебе как рекрутер могу это авторитетно заявить. Причем знаешь… Странно, конечно – но нам это даже еще и лучше: в последние полгода, начиная с осени, прямо потоком пошли. И все больше – матерые мужики, бессемейные. По одному, по два, группками… В основном к военным. Человек двести уже набрали, скоро по батальону полностью вакансии закроют.
– Да?.. Странно… – удивился Добрынин. – И впрямь интересный какой-то поток…
– Мистер Райерсон – это шеф мой – говорит, что это нормально. Это – показатель. Вести-то о нашей общине расходятся все дальше и дальше. И все больше и больше народа у нас поселиться хотят. А ты говоришь – порядки не те…
– Ну, может быть, может быть… – с сомнением пробормотал Добрынин.
– Да не может быть, а точно! – с абсолютной верой в это, кивнул парень. – Дай только время. Раньше была русская Америка, а теперь – американская Россия будет. Не сразу, конечно, – но будет. Обязательно будет!
И тут терпение Добрынина как-то сразу и закончилось. Копилось-копилось в душе… Сначала неприязнь, потом отторжение – а теперь и до брезгливости дошло. И – через край, водопадом. Как говно из выгребной ямы.
Не будет у вас, ребята, американской России. Хрен вам по всей физиономии. Насмотрелся. До блевотины нагляделся и наслушался! Одного вечера в кабаке хватило, чтобы все увидеть и понять. Береговое Братство – серьезный противника. Очень серьезный! Но хотя бы – достойный. Достойный того, чтоб в нем врага видеть! А пиндосия эта ваша, ОАО – мерзость, падаль и гниль. И чтобы эта клоака здесь, в его стране, расти начала?! Да не бывать этому!
Добрынин поднялся. Нашарил в кармане рожок, вытащил, выщелкнул тройку пять-сорок пять – и бросил на стол перед удивленно взирающим на него парнишкой.
– Бывай, браток. Нечего мне тут у вас делать. Извини, если время отнял – не знал, куда попал. Успехов тебе желать не буду, не хочу я тебе успехов. Поэтому просто – прощай.
Развернулся – и, расталкивая веселящийся вокруг народ, быстро пошел к выходу. И тогда сзади, пробиваясь через шум и музыку, послышался жалобный выкрик рекрутера:
– Зачем мне твои патроны?.. Ты баксы-то… баксы как отдашь?!..
* * *
Что-то было не так. Неспокойно было. Юка, проворочавшись на диванчике час, уснуть так и не смогла. Первые полчаса, как ушел Данил, поужинав, она просто лежала, глядела в потолок, ни о чем не думая; потом начала потихонечку волноваться; а спустя час уже места себе не находила. В голову лезло всякое. Данька ушел один, неизвестно с кем, неизвестно куда, в незнакомой общине… А ведь сам рассказывал ей, какие они, эти общины, бывают. И хотя рассказывал с юмором, но стоило лишь задуматься хоть о тех же людоедах – так в дрожь бросало!.. Не был бы он таким хорошим бойцом – все, не встретились бы никогда! Не было бы его в ее жизни! А уж потерять его теперь – этого она просто вообразить себе не могла.
Нужно было что-то делать. Полтора часа – его все нет. Хотя сам обещал через часок быть! Что-то случилось, точно! Куда он там… в бар собирался?..
Поднявшись, она начала было собирать оружие, но, вспомнив, что в бар ее в таком виде не пустят, отложила в сторону. Взяла только нож. Хотя и не ахти ножевиком была – все же умела кое-что, благодаря Даньке. Да и ножевой от рукопашки не очень-то отличается, а в рукопашке она все ж смыслила.
Выспросив на ресепшене, как найти бар, узнала, что до него от гостиницы всего ничего: сразу направо, и метров через сто уже и этот самый бар. Других заведений наподобие здесь не наблюдалось, а потому искать нужно было именно там. Вышла из гостиницы, свернула направо, торопливо зашагала к ярко горящей вывеске – но, не прошагав и полсотни шагов, вдруг остановилась: из кустарника, растущего справа от дорожки, выдвинулись две габаритные фигуры и заступили ей путь.
– Не желаете ли составить компанию, мадам? – галантно осведомился правый. А левый с акцентом присовокупил: – Гууд ивенинг, мэм… Хороши вечэр… Выпьем глоток вискей… поболтаем…
Юка развернулась, намереваясь обойти нежданных кавалеров и идти дальше – но сзади оказались еще двое. Один из них шагнул вперед, стальной хваткой вцепился в ее запястье и, дернув, потащил с тропинки вбок, в кустарник, где в темноте чернели еще две фигуры. Девушка взвизгнула, но американец рывком прижал ее к себе, закрыв ладонью рот, и все так же целенаправленно поволок дальше. Юка, в отчаянии извернулась, пытаясь вырваться, выдраться из рук этих упырей – и вдруг нечаянно, мельком, краем глаза ухватила взглядом фигуру, спешащую по дорожке от клуба. До капельки знакомые движения, легкая хромота на правую ногу, широкий стремительный шаг… И тогда девушка, впившись зубами в ладонь агрессора, что было силы завизжала:
– Даня-а-а-а!..
* * *
Продравшись сквозь веселящуюся на расслабоне толпу, Добрынин широким быстрым шагом устремился к выходу. Трясло его от увиденного так, как не трясло еще никогда в жизни. Даже когда Сашку мертвым увидал, и то, наверное, не был в таком бешенстве. Да и спешить нужно было: рекрутер не дурак и скоро сообразит, что человек, который хотел донести командованию какие-то сведения, уходить собрался. И ему труда не составит брякнуть полицаям или тем же морпехам. Очень нехорошо может получиться, если придется из логова врага под огнем выбираться, да еще и с любимой женщиной на буксире. Юка хоть и достигла немалых высот в боевом деле, но при мысли о том, что придется сунуть ее под пули, у Добрынина лысина мурашками покрывалась. Страшно!
Вот, наконец, и дверь. Толкнул ее от себя – чуть входящего навстречу человека не зашиб. Поднял голову, намереваясь пробормотать слова извинения – и слова застыли у него в глотке! Навстречу входил… майор Хасан. Лишь невероятным усилием воли Добрынин погасил мгновенный импульс – выхватить нож с предплечья и всадить ему прямо в горло! А ведь мог, заряженный адреналином по самую макушку! И ведь дернулась уже рука!..
– Поосторожнее, мужик, зашибешь, – улыбнулся майор, мазнув по нему взглядом, – и прошел мимо. А у Данила вдруг как-то разом все и выстроилось.
«…в последние полгода, начиная с осени – прямо потоком пошли. И все больше – матерые мужики, бессемейные. По одному, по два, группками… В основном к военным. Человек двести уже набрали, скоро по батальону полностью вакансии закроют» – это были слова рекрутера Николаса, произнесенные им буквально пять минут назад. И означать они могли только одно: бойцы Братства уже были здесь. Понемногу, капля за каплей, человек за человеком, они просачивались, проникали в общину, заполняя вакантные армейские должности. Двести человек – немало, особенно если ударить разом, внезапно. Операция Братства уже началась – причем началась давно, с осени – и очень скоро будет финальный аккорд! Это была точно такая же операция, какую провел сам Добрынин в Казахстане год назад!
И она обещала быть не менее эффективной.
Хлопнув дверью, он выскочил из бара и чуть ли не бегом устремился к гостинице… Вот теперь действительно нужно уходить немедля. Наверняка его приметы известны всем бойцам группировки. Они, конечно, сконцентрированы сейчас на другом, про мужика на протезе, который уделал Керимова, вряд ли помнят, но чем черт не шутит. Если узнают его – что тогда?.. Лучше не рисковать, делать быстрее ноги. По совокупности причин, так сказать.
– Даня-а-а-а!..
Добрынин встал как вкопанный – и завертел головой по сторонам. Юка? Где?! Откуда она тут, в номере же оставил!..
Прозвучавший бред Данил снова не понял. Не врубился и все тут. Как это так: война – отдельно, а еда – отдельно??! Ведь понятно же: для того, чтобы выиграть войну, нужно давить любыми средствами, до последнего! Если америкосы перестанут снабжать соседей патронами, те не смогут вести войну! И если соседи прикроют кран продовольствия, у этой самой ОАО начнется голод! А голод – очень даже действенное средство. Это что же получается?.. До обеда Джим Моррис с Джоном Смитом друг в друга стреляют, потом – перерыв на обед, причем Смит дает Моррису патронов, а тот ему – гамбургер, а после – продолжаем перестрелку? Что за чушь?!..
– Это именно типично русский взгляд на вещи, – кивнул Николай – или уже Николас? – когда Добрынин обрисовал ему этот вопрос. – Все мешать в одну корзину… Но это же глупо! Вредит бизнесу! Бизнес не должен простаивать. Кстати, говорят, и до Войны так же было. Российская общественность очень негодовала, когда Белый Дом избирательные санкции вводил. И Российское правительство почему-то в ответ тоже санкции вводило… А бизнесу – прямой убыток. Вот это уже совсем возмутительно. Не понимали, что для их же пользы…
Добрынин снова промолчал. Во-первых, потому что смысла спорить не было – он-то по-другому воспитан, и переубеждать сейчас человека… зачем? Во-вторых, не понимал предмета. Не жил в то время. Юка, может, и сказала бы чего… А в-третьих, он уже потерял интерес к этой теме. Его вниманием снова завладел танцпол – и вот там сейчас действительно происходило что-то очень и очень странное…
Из глубины помещения, откуда-то из темного угла за бильярдом, один за другим, вереницей, начали выходить… существа. Иначе Добрынин их и обозначить-то затруднялся. Это были люди, хомо сапиенсы, вроде бы мужского пола, но… выглядели они сейчас похлеще любого выродка. Полураздетые: кто в розовых обтягивающих шортиках, кто в чем-то вроде юбочек, кто и вообще в одних только подтяжках, удерживающих кожаные мешочки на мудях; в перьях: короны из разноцветных перьев на голове, разноцветные веера, окрашенные в цвета радуги, перья на теле, перья, прикрывающие голые задницы, разноцветный перышки на руках и ногах; с флагами – причем флаг единообразный у всех – прямоугольник, раскрашенный во все цвета радуги; да и просто разодетые кто во что горазд: один в колготках в сеточку, второй – в кожаной фуражке и расстегнутом плаще, между полами которого мотыляется мужское достоинство, третий – с розовыми крылышками за спиной, словно огромная бабочка… Это было нечто невообразимое! Кривляясь и пританцовывая, раскланиваясь направо и налево под свист и одобрительные выкрики публики, они прошествовали на танцпол, смешались с людьми – и принялись вытанцовывать, выделывая мерзкие недвусмысленные движения и жесты, адресуясь в зал, улыбаясь до ушей накрашенными губищами и посылая вокруг воздушные поцелуи…
– А это… а это еще что?! – глядя во все глаза на сие действо, растерянно выдохнул Добрынин.
– Ты удачно попал! – улыбаясь и кивая в такт музыке, ответил Николас. – Сегодня гей-парад! Сейчас весело будет! Выпивка бесплатно для всех! Тебе чего принести?
– Гей-парад?! – поразился Добрынин. – То есть сейчас эти вот… пидорасы… будут здесь маршем ходить и мудлом своим трясти?!
– Да не пидорасы, я же сказал! – мгновенно отреагировал парень. – Геи! Так их и надо называть! Такие же люди, как мы! Как ты и я!..
– Как я?! – во весь голос вопросил Данил. Поперхнулся, закашлялся – биг-мак пошел не тем горлом. – Слышь, ты!.. Да я тебе сейчас за это нос в голову заряжу! Это я-то такой как они??!
Николас, сообразив видимо, что немного переборщил с новичком, не достигшим пока еще вершин цивилизованного общества, и потому испытывающим сейчас культурный шок, резко пошел на попятный:
– Все, все, дружище, извини! Не то имел ввиду! Прошу прощения!.. Хотел сказать, что здесь это – норма, в порядке вещей… Обычное дело!
Добрынин, глядя на него, растерянно молчал. Ну и вечерок… Как начался – так одна хреновина за другой! Недолго и с катушек съехать! И главное – сам-то этот парень, Николай-Николас, нормально все воспринимает!.. Как же так?
– А давно ль ты здесь живешь, дружище? – сообразив вдруг, что к чему, спросил он.
– Так почти с самого начала. Когда война началась, мне пять лет было. Все это время я тут. Отец-то погиб, а мать – жива, здесь же в общине при школе работает.
Вот теперь все сразу стало понятно. Парень жил здесь с детства. Оно и немудрено, что для него это – обыденность. И Данилу вдруг стало как-то жалко его, этого парнишку. Может, и не виноват он?.. Живя в грязи – как не запачкаться?
– Где же вы с ней живете? – сочувственно спросил он. – Комнату, небось, выделяют?
– Мать в Чердаклы, у нее там свой домик, небольшой. А я – здесь, при общине. До семи лет с матерью жил, а потом меня в детдом забрали.
– Как это – забрали? – снова, в который уже раз за последний час, оторопел Добрынин. – Кто?!
– Ювенальная группа.
– Кто-о-о?.. – пытаясь понять, что говорит парень, и прежде всего, почему он так спокойно это говорит, переспросил Данил.
– Да ювеналы же… Администация организовала особую ювенальную группу, которая следит за всеми детьми общины, – принялся подробно растолковывать Николас, время от времени прерываясь, чтоб откусить от своего «бургера». – Если, к примеру, семья неполная – за такими сразу контроль… Или не все благополучно в семье – еды мало, или одежды, или бьют ребенка родители, ремнем, там, или еще как руку на него поднимают… Детей из такой семьи изымают – и в детский дом. Или другую семью для них ищут.
– А если ремнем – в воспитательных целях? – спросил Добрынин, у которого в башке все сказанное не умещалось… – Если неоткуда матери денег взять? Может быть, лучше помочь?.. Этих ваших… долларей зеленых… подкинуть… Или еще как?
– Нет, это все так себе… полумеры. Понятно же – нехорошо ему в такой семье, – ответил Николас, и было видно, что говорит он без тени сомнения, верит в свои слова. – Ребенку лучше в детском доме, чем с такими родителями, которые ему достойной жизни обеспечить не могут.
– И кто же оценивает, хорошо ребенку такой в семье или нет? – спокойно спросил Добрынин, хотя внутри пекло от возмущения.
Не умещалось у него в голове… Просто выходило за рамки понимания. Отобрать у матери ребенка – да как так-то?! Вместо того, чтобы назначить какие-то дополнительные меры, чтобы приходить и помогать, работать с таким семейством или, тем более, с одинокой матерью… Вместо этого так вот просто взять – и отобрать?!.. У него, у Данила, в детстве тоже не было игрушек… Не было помидоров и огурцов, не было апельсинов и мандаринов, которые видел он в книжке… Было двое колготок – хошь на праздник надевай, хочешь так носи. Была какая-то тужурка… Позже – пятнистый комбез, пошитый из взрослого. Но если бы кто-то пришел отбирать его у деда… Да он сам бы за ружье свое взялся, да харо-о-о-ший такой заряд картечи отбиральщику в брюхо влупил! Кто вообще кроме отца и матери – или того же деда – имеет право определять, как воспитывать ребенка?! Кто кроме них имеет право решать, кем он вырастет?!
А Николас, не замечая, что творится с его собеседником, продолжал рассказывать:
– Есть особые стандарты, разработанные ювенальной группой. Нам в детдоме об этом рассказывали, специальные уроки даже были. Там есть определенный набор требований, которые необходимо выполнять. Если хотя бы один пункт минус – тогда в детдом. Или на усыновление. За каждого такого ребенка семье и налоги скидывают, и пособия дают… От желающих отбоя нет! Вот хотя бы та же гейская семья – очень часто им отдают. А что… – он пожал плечами. – Нормальная практика. Тоже ведь семья, только не папа и мама, а папа и папа…
– Пидорам отдать??! – вытаращил глаза Данил. – Вы тут все… ебанулись что ли совсем?!.. – слов у него просто не было, а если и были – только матом… – Да какой они ребенку пример подадут?! Как эти… как они вообще ребенка воспитают?!
– Нор-маль-но вос-пи-та-ют! – по слогам, непреклонно, словно затверженную раз и навсегда истину, отрубил Николас. – Достойный член общества вырастет!
Добрынин, давно уже забыв про свой недоеденный бутерброд, сидел и только глазами хлопал. С таким за всю свою богатую приключениями жизнь он еще не сталкивался…
– Ну а вот ты, к примеру, как себя чувствовал, когда тебя от мамки-то забирали? – спросил он, наконец, нашедшись, надеясь хотя бы этим последним доводом пробудить в собеседнике понимание. – Если б тебя пидорам отдали… Как оно тебе было бы?
И – поразился… Не один мускул не дрогнул на лице Николаса. Он лишь пожал плечами и сказал:
– Я маленький был. Не помню. Да, наверно, не очень. Орал, наверняка. Вырывался… Я видел несколько раз, как ювенальная группа работает. Когда в семью такую приходят. Кричат они, дети-то. Вырываются… к мамке на ручки… Если мелкие – так и вообще… Тяжело смотреть. Но так и что? Пройдет год, два – он и забудет. И будет в детдоме расти, горя не зная. Там ему все объяснят, растолкуют, позаботятся. Нормальным, правильным членом общества станет!
Данил молчал. Он просто не знал, что сказать. Набрал было воздуха в легкие, чтоб разразиться долгой возмущенной речью, но поперхнулся и замолк. Что он мог доказать сейчас? Что можно было вообще доказать этому человеку, которого с детства воспитывали во всем этом дерьме? Которому уже все объяснили и растолковали, о котором уже позаботились… Который пусть не с молоком матери, но еще до начала становления характера, до появления критического восприятия мира был обработан так, что принял подаваемое раз и навсегда, на всю жизнь?!.. Которому так крепко вбили в голову всю это пакость, что он говорит даже штамповаными фразами! О толерантности… терпимости… Какие слова найти теперь, как донести, что это – неправильно! Что этот путь – в никуда! Забирая ребенка от семьи, отрывая его от корней – растят бездумных, оболваненных Иванов, родства не помнящих!.. А может… Может, Администрации именно это и нужно?.. Вырастить человека без роду, без племени… Был русский – стал хрен знает кто. Батарейка. Винтик в механизме общины. Один на всем белом свете. Человек, забывший, кто он, человек, не помнящий своих предков, человек, за плечами которого не стоит длинная вереница его дедов с их подвигами, делами, свершениями… Человек, которым благодаря этому очень легко управлять, у которого нет моральных ориентиров, который не знает, что это такое – честь и совесть?.. Не крылась ли за созданием ювенальной группы именно эта цель, а не искреннее желание обеспечить будущее ребенку?..
– Ладно… – проглотив, наконец, желание высказаться длинно и матерно, после долгого молчания ответил Добрынин. – Понял я твою точку зрения… Можешь не продолжать. Закрыли тему.
Николас удовлетворенно кивнул – видимо решил, что убедил человека, сделав еще один шаг к успешному рекрутированию.
– Ну и как тут вообще народ обитает? С такими-то порядками?..
– Нормально обитает, – уверенно ответил Николас. – Вы, если согласитесь с общиной контракт подписать, сразу гринкарту получаете. Это значит хоть и не граждане еще, но вид на жительство есть. И если хорошо работать и быть на хорошем счету – через десять лет гражданство.
– И что, востребовано?
– А то как же! ОАО – община богатая. Живем спокойно, не бедствуем. Работа есть, платят хорошо. А еще до Войны в районе Андреевки – это километров двадцать ниже Чердаклы – нефть нашли. Не знаю уж, что там Администрация планирует, но тот район тоже под контролем держат. Не просто так, наверно…
– То есть, идут люди в общину? – уточнил Добрынин.
– Идут. Я тебе как рекрутер могу это авторитетно заявить. Причем знаешь… Странно, конечно – но нам это даже еще и лучше: в последние полгода, начиная с осени, прямо потоком пошли. И все больше – матерые мужики, бессемейные. По одному, по два, группками… В основном к военным. Человек двести уже набрали, скоро по батальону полностью вакансии закроют.
– Да?.. Странно… – удивился Добрынин. – И впрямь интересный какой-то поток…
– Мистер Райерсон – это шеф мой – говорит, что это нормально. Это – показатель. Вести-то о нашей общине расходятся все дальше и дальше. И все больше и больше народа у нас поселиться хотят. А ты говоришь – порядки не те…
– Ну, может быть, может быть… – с сомнением пробормотал Добрынин.
– Да не может быть, а точно! – с абсолютной верой в это, кивнул парень. – Дай только время. Раньше была русская Америка, а теперь – американская Россия будет. Не сразу, конечно, – но будет. Обязательно будет!
И тут терпение Добрынина как-то сразу и закончилось. Копилось-копилось в душе… Сначала неприязнь, потом отторжение – а теперь и до брезгливости дошло. И – через край, водопадом. Как говно из выгребной ямы.
Не будет у вас, ребята, американской России. Хрен вам по всей физиономии. Насмотрелся. До блевотины нагляделся и наслушался! Одного вечера в кабаке хватило, чтобы все увидеть и понять. Береговое Братство – серьезный противника. Очень серьезный! Но хотя бы – достойный. Достойный того, чтоб в нем врага видеть! А пиндосия эта ваша, ОАО – мерзость, падаль и гниль. И чтобы эта клоака здесь, в его стране, расти начала?! Да не бывать этому!
Добрынин поднялся. Нашарил в кармане рожок, вытащил, выщелкнул тройку пять-сорок пять – и бросил на стол перед удивленно взирающим на него парнишкой.
– Бывай, браток. Нечего мне тут у вас делать. Извини, если время отнял – не знал, куда попал. Успехов тебе желать не буду, не хочу я тебе успехов. Поэтому просто – прощай.
Развернулся – и, расталкивая веселящийся вокруг народ, быстро пошел к выходу. И тогда сзади, пробиваясь через шум и музыку, послышался жалобный выкрик рекрутера:
– Зачем мне твои патроны?.. Ты баксы-то… баксы как отдашь?!..
* * *
Что-то было не так. Неспокойно было. Юка, проворочавшись на диванчике час, уснуть так и не смогла. Первые полчаса, как ушел Данил, поужинав, она просто лежала, глядела в потолок, ни о чем не думая; потом начала потихонечку волноваться; а спустя час уже места себе не находила. В голову лезло всякое. Данька ушел один, неизвестно с кем, неизвестно куда, в незнакомой общине… А ведь сам рассказывал ей, какие они, эти общины, бывают. И хотя рассказывал с юмором, но стоило лишь задуматься хоть о тех же людоедах – так в дрожь бросало!.. Не был бы он таким хорошим бойцом – все, не встретились бы никогда! Не было бы его в ее жизни! А уж потерять его теперь – этого она просто вообразить себе не могла.
Нужно было что-то делать. Полтора часа – его все нет. Хотя сам обещал через часок быть! Что-то случилось, точно! Куда он там… в бар собирался?..
Поднявшись, она начала было собирать оружие, но, вспомнив, что в бар ее в таком виде не пустят, отложила в сторону. Взяла только нож. Хотя и не ахти ножевиком была – все же умела кое-что, благодаря Даньке. Да и ножевой от рукопашки не очень-то отличается, а в рукопашке она все ж смыслила.
Выспросив на ресепшене, как найти бар, узнала, что до него от гостиницы всего ничего: сразу направо, и метров через сто уже и этот самый бар. Других заведений наподобие здесь не наблюдалось, а потому искать нужно было именно там. Вышла из гостиницы, свернула направо, торопливо зашагала к ярко горящей вывеске – но, не прошагав и полсотни шагов, вдруг остановилась: из кустарника, растущего справа от дорожки, выдвинулись две габаритные фигуры и заступили ей путь.
– Не желаете ли составить компанию, мадам? – галантно осведомился правый. А левый с акцентом присовокупил: – Гууд ивенинг, мэм… Хороши вечэр… Выпьем глоток вискей… поболтаем…
Юка развернулась, намереваясь обойти нежданных кавалеров и идти дальше – но сзади оказались еще двое. Один из них шагнул вперед, стальной хваткой вцепился в ее запястье и, дернув, потащил с тропинки вбок, в кустарник, где в темноте чернели еще две фигуры. Девушка взвизгнула, но американец рывком прижал ее к себе, закрыв ладонью рот, и все так же целенаправленно поволок дальше. Юка, в отчаянии извернулась, пытаясь вырваться, выдраться из рук этих упырей – и вдруг нечаянно, мельком, краем глаза ухватила взглядом фигуру, спешащую по дорожке от клуба. До капельки знакомые движения, легкая хромота на правую ногу, широкий стремительный шаг… И тогда девушка, впившись зубами в ладонь агрессора, что было силы завизжала:
– Даня-а-а-а!..
* * *
Продравшись сквозь веселящуюся на расслабоне толпу, Добрынин широким быстрым шагом устремился к выходу. Трясло его от увиденного так, как не трясло еще никогда в жизни. Даже когда Сашку мертвым увидал, и то, наверное, не был в таком бешенстве. Да и спешить нужно было: рекрутер не дурак и скоро сообразит, что человек, который хотел донести командованию какие-то сведения, уходить собрался. И ему труда не составит брякнуть полицаям или тем же морпехам. Очень нехорошо может получиться, если придется из логова врага под огнем выбираться, да еще и с любимой женщиной на буксире. Юка хоть и достигла немалых высот в боевом деле, но при мысли о том, что придется сунуть ее под пули, у Добрынина лысина мурашками покрывалась. Страшно!
Вот, наконец, и дверь. Толкнул ее от себя – чуть входящего навстречу человека не зашиб. Поднял голову, намереваясь пробормотать слова извинения – и слова застыли у него в глотке! Навстречу входил… майор Хасан. Лишь невероятным усилием воли Добрынин погасил мгновенный импульс – выхватить нож с предплечья и всадить ему прямо в горло! А ведь мог, заряженный адреналином по самую макушку! И ведь дернулась уже рука!..
– Поосторожнее, мужик, зашибешь, – улыбнулся майор, мазнув по нему взглядом, – и прошел мимо. А у Данила вдруг как-то разом все и выстроилось.
«…в последние полгода, начиная с осени – прямо потоком пошли. И все больше – матерые мужики, бессемейные. По одному, по два, группками… В основном к военным. Человек двести уже набрали, скоро по батальону полностью вакансии закроют» – это были слова рекрутера Николаса, произнесенные им буквально пять минут назад. И означать они могли только одно: бойцы Братства уже были здесь. Понемногу, капля за каплей, человек за человеком, они просачивались, проникали в общину, заполняя вакантные армейские должности. Двести человек – немало, особенно если ударить разом, внезапно. Операция Братства уже началась – причем началась давно, с осени – и очень скоро будет финальный аккорд! Это была точно такая же операция, какую провел сам Добрынин в Казахстане год назад!
И она обещала быть не менее эффективной.
Хлопнув дверью, он выскочил из бара и чуть ли не бегом устремился к гостинице… Вот теперь действительно нужно уходить немедля. Наверняка его приметы известны всем бойцам группировки. Они, конечно, сконцентрированы сейчас на другом, про мужика на протезе, который уделал Керимова, вряд ли помнят, но чем черт не шутит. Если узнают его – что тогда?.. Лучше не рисковать, делать быстрее ноги. По совокупности причин, так сказать.
– Даня-а-а-а!..
Добрынин встал как вкопанный – и завертел головой по сторонам. Юка? Где?! Откуда она тут, в номере же оставил!..