Без лишних слов

Она смотрит на телефон и облегченно выдыхает – всего-то тридцать пять минут. Сообщение от Блейза. Спрашивает, как дела. Как приятно. Он делает бургеры себе и Джошу. Вернется ли она к обеду? Рассчитывать ли на нее?

Оливия отвечает, что да, надеется скоро быть дома. Потом тихонько стучит в дверь.

– Мам? Ты в порядке?

Шарлотта не отвечает. Оливия прислушивается. Там на самом деле что-то громыхнуло или ей только показалось? Судя по звуку, разбилась бутылка. Или волна обрушилась на камни, как в ее повторяющемся из ночи в ночь кошмаре. Она слышит это каждый раз перед тем, как увидеть блеск ножа в руке Дуайта. Неужели сейчас тоже был сон?

Оливия отодвигает засов и включает свет.

– Мам?

Шарлотты не видно.

– Какого… – Оливия спускается до середины ступенек. Куда же она подевалась? Спрятаться здесь негде. Запасного выхода нет. Пол чистый, никаких осколков, значит, громыхнуло только у нее в голове.

Вот и нижняя ступенька. Оливия проходит дальше. За спиной у нее хруст коленного сустава и что-то тяжелое бьет по плечу.

– Уу! – Оливия оборачивается, потирая ушибленное место.

Шарлотта с удивлением смотрит на бутылку, словно не может понять, почему она не разбиралась, и Оливия не свалилась без чувств.

– Ты что, пытаешься меня убить? – растерянно спрашивает Оливия, шокированная этим нападением матери из засады, и отнимает у нее бутылку. – Это вино стоит полтысячи. Поверь, я того не стою. – Ситуация нелепая, и она пытается не усугублять ее.

С воплем, какого Оливия никогда не слышала, Шарлотта валится на колени, обнимает дочь и прижимается щекой к животу.

– Это не я. Это твой отец.

Оливия замирает с разведенными руками, как будто не хочет прикасаться к матери.

– Ты о чем?

– Бентон Сент-Джон. Лили подслушала наш с твоим отцом спор. Поэтому и сбежала. Решила, что Дуайт убил его, как раньше убил ее отца.

– Что? – Оливия невольно отступает и, если бы Шарлотта не держала ее, опрокинула бы винный стеллаж. – Бентон Сент-Джон…

– Отец Лили.

Оливия замирает с открытым ртом.

– Я переспала с ним однажды. Тебе придется этому поверить. Это ничего не значило. Но твой отец просто взбеленился. Не мог смириться с тем, что я его обманула. Боялся, что если об этом станет известно, его репутация будет безнадежно испорчена, что мой роман с Бентоном уничтожит его шансы на избрание.

– Так он убил его? – Оливия оглядывается, и подвал идет кругом, стены сжимаются.

– Да, – всхлипывает Шарлотта.

Оливия качает головой, но чувствует, что если не знала, то подозревала нечто в этом роде давным-давно.

Кошмары.

Ей снилось убийство Бентона. Видела ли она его наяву? Невероятно. Было темно, а ей едва исполнилось пять лет. В любом случае многого она бы не запомнила. Новость отозвалась в ней бурей эмоций. Колени дрожали. Не поэтому ли ей так отвратительно предательство? Не подозревала ли она все это время, что он обманывает ее? Это только сон. Отвратительно до тошноты.

– Полиция допрашивала отца. Подозреваемым он не значился. Что такое он им сказал? Как вывернулся?

– У него было алиби.

– Ты? Боже, мам. – Получается, Шарлотта покрывала Дуайта тридцать лет. А он предал их всех.

Оливия убирает с лица матери влажную от слез прядку.

– Ты видела?.. – Закончить она не может.

Шарлотта качает головой.

– Я нашла кровь на ноже.

Как в ее сне.

– Он угрожал… угрожал мне. – Слезы катятся по лицу.

Оливия опускается на колени, обнимает мать. Сердце разрывается от жалости и сочувствия.

– Ш‐ш… – Она гладит Шарлотту по щеке, думает о том, сколько всего ей пришлось пережить, и кровь закипает от гнева. Как она могла жить с таким чудовищем? Неужели просто не знала, как уйти?


– Он манипулировал тобой, – уверенно говорит Оливия. – Ты это хотела мне сказать? Почему ты думала, что я не прощу тебя?

Шарлотта смотрит в пол. Теребит край своего голубого кардигана. И едва слышно шепчет:

– Это я сказала Дуайту, что отец Джоша – Итан.

Оливия роняет руки и выпрямляется.

– Зачем ты так сделала?

– Ты возненавидишь меня.

– Посмотрим, – цедит сквозь зубы Оливия.

– Если бы ты поверила, что Лили предала тебя, то не стала бы ее искать.

– Ты не хотела, чтобы я нашла ее? – недоверчиво спрашивает Оливия. Уж не ослышалась ли она?

Шарлотта качает головой.

– Мне нужно было думать о ее безопасности.

– От отца? От моего отца? – Заботясь об одной дочери, Шарлотта не подумала о другой. А ведь из-за этой лжи Оливия порвала с Итаном.

Шарлотта кивает.

– А как же те фотографии, которые Дуайт принял за фотографии Лили и Итана? Там ведь был не Итан. Разве не они убедили Дуайта?

Шарлотта хмурится.

– Какие фотографии?

– Так он тебе не сказал? Ты знаешь, кто отец Джоша? – Ответа от Итана на вопрос о фотографиях до сих пор нет.

Шарлотта качает головой.

– Клянусь, дорогая. Я ничего не знаю. Лили нам не сказала. – Она закрывает лицо ладонями и тихонько плачет.

Оливия встает. Да уж, им есть что обсудить. Например, где сейчас Лили и как быть с Дуайтом. Но сейчас Шарлотта не в том состоянии, чтобы рассуждать логично. Она помогает матери подняться. Шарлотта едва держится на ногах.

– Тебе нужно отдохнуть. Я приготовлю чай и принесу в твою комнату.

Сверху падает тень, и Оливия вскидывает голову. Проход закрывает широкоплечая фигура, и в первый момент ей кажется, что это Дуайт. Сейчас он закроет их здесь, и они просидят в подвале до тех пор, пока искать их не станут Лукас или Блейз.

Но есть вариант еще хуже. Он пришел за ними.

– Что здесь происходит? – Голос отдается от каменных стен.

– Лукас! – вскрикивает Шарлотта и со стоном распластывается на полу.





Глава 33




Лукас

Пока Оливия устраивает Шарлотту в ее комнате, Лукас сидит в коридоре – спиной к стене, раскинув ноги, с открытой бутылкой вина. Бутылку он нашел на полу в подвале. Перед тем как открыть, посмотрел на этикетку – «Сира» из какой-то южной винодельни. Название незнакомое, но напоминает название иностранного спорткара.

Наклонив бутылку, Лукас пытается вспомнить, что случилось позапрошлой ночью, когда он увидел наконец Дуайта. Он помнит, как сидел за рулем пикапа. «Гэнг оф Юфс» пели что-то о любви, да так громко, что стекла в окнах дрожали. Болела челюсть, болела спина. Они и сейчас еще болят. Во рту металлический привкус. Лукас смотрел вперед и не мог понять, как он там оказался. На узкой двухполосной дороге, с одной стороны которой – каменная стена, а с другой черная бездна.

Мотор еще работал. Он выключил двигатель, и музыка стихла. Его окружала молчаливая ночь. Небо, черное, как грех. Из-за поворота выползла машина, и свет фар перечеркнул кабину, как луч прожектора возле ночного клуба. На руках что-то блеснуло.

Что за хрень? – Лукас включил свет и поднял руки. Порезы, синяки, разбитые костяшки пальцев, засохшая, но еще липкая кровь. Желудок стянуло канатом.

Чья кровь?

Первый порыв – бежать. Он оглянулся – сзади никого. Уже легче. И никого вокруг. Он порылся в «бардачке», нашел таблетки от нервов. Оставалось три штуки. Больше предписанной дозы он никогда не принимал, значит, вырубился не из-за них.

Как долго он был в отключке? Столько же, как тогда, после побега Лили? Тогда его вырубило почти на двенадцать часов, и с тех пор он ненавидел себя.