Бестиарий

– И правда?!

И потом:

– Понятия не имеем. А с чего вы взяли, что это кресло-каталка? – мать погибшей посмотрела на меня с таким недоумением, словно спросила первоклассника у доски, зачем он написал такую чепуху и в порядке ли он.

Действительно, какую роль может играть кресло-каталка?

– Потому что только колеса кресла-каталки оставляют такие следы. Они прерывающиеся, словно человеку пришлось нажимать на рычаг или кнопку всякий раз, чтобы проехаться, – моя вина в том, что я ответил откровенно.

Недоумение никуда не пропало и повисло тяжелой, многозначительной паузой. У них не было друзей и знакомых или родственников на инвалидных колясках. Поэтому эти царапины их не интересовали, а мои вопросы, похоже, сильно раздражали.

Надвигающаяся ночь обещала быть неприятной. Беспокойный ветер точно не определился с направлением и силой, беспорядочно бросаясь в окна и двери, замирая и неожиданно пронзительно, по-человечески, выл в небе. Воздух пропах снегом и ментолом. Надвигается ураган.



– Мы и психолога к ней приводили, – заявила мать Алины, давая понять этой фразой, что она снимает с себя всю ответственность.

– Судя по тому, как вы живете, едва ли могли вы найти квалифицированного специалиста, – с безжалостной небрежностью процедил сквозь зубы Кристиан, стоя на пороге и делая пометки в своем блокноте. Мысленно он сказал себе, ориентируясь на возникшую паузу, что, возможно, в этот момент Саша, цокнув языком, хлопнула бы его ладошкой по плечу и извинилась перед людьми за бестактность своего начальника. Кристиан просить прощения не собирался и поэтому бесстрастно смотрел на женщину.

– Может, и так, но школьный психолог – очень хороший, мы с ним разговаривали. Душевный человек, – принялась объяснять мать погибшей. – Очень понимающий, тактичный, вежливый…

«И лично знаком с архангелом Михаилом», – саркастично подумал Кристиан. Но вслух ему было говорить это лень, конечно.

– Он советовал вашей дочери что-нибудь читать?

– Не знаю.

– О чём велись беседы?

– Он сказал – это конфиденциально…

– Где он живет?

– Знаете, а мы не спрашивали адрес.

– Номер сотового?

– Нет и уже давно, столько же времени прошло, мы не связывались. Только один раз, до похорон. Он выглядел совершенно разбитым. Наверное, винил себя…

– В инвалидном кресле был? – детектив уточнил этот момент на всякий случай и не удивился, когда услышал отрицательный ответ.



Вечернюю мглу стремительно разбавлял сильный снегопад, густым плащом накрывший город. Ни шума машин, ни голосов людей разобрать было нельзя. Даже фонарный свет и теплое сияние окон домов потускнели, сдаваясь под натиском мятежного духа бури.

Фишер, не пряча голову в капюшон, подставил лицо ветру.

– Почему они уходят? – сорвалось с его губ.

Он позвонил в такси, но ему сказали, что в ближайший час никто не приедет на вызов. МЧС передавали предупреждения о шторме, с Тихого океана на город медленно наползала снежная буря. Она продлится примерно сутки. Непогода такой силы случалась нечасто, но местные жители помнили несколько таких случаев и не слишком переживали. Кристиан не умел сидеть на одном месте. Он посмотрел на карту у себя в телефоне, проложил маршрут, а потом позвонил Саше.

– Да?

Голос в трубке Фишеру не понравился.

– Что случилось? – спросил он.

– Всё еще обижена на тебя…

– Ты лжешь.

– Крис, – пауза, – мы… можем поговорить о том, что случилось в самолете?

Незнакомый у нее был голос. Странный.

– Не по телефону, – ответил он. – Я приду, поговорим. И еще – какого дьявола ты полезла искать мне контакты? Я же отстранил тебя от этого дела!

– Прости.

– В каком смысле? – отрезал он. – Чтобы больше такого не повторилось, Александра! Я прекрасно в этот раз справлюсь без твоих бесконечно ценных наводок. Справлялся раньше, и теперь получится. Твое основное дело – сидеть в номере и читать книги. Ясно?

– Да.


Кристиан прекратил разговор, как обычно, не прощаясь.



Она не знала, почему я отстранил ее. Объяснить ей – означало подстегнуть ее любопытство.

Демон, которого я искал, звали Андрас.

Сколько в человеке путей одержимости и чувств, столько существует и демонов. Для обывателя такие понятия, как ненависть, злость, неприятие, раздор и жестокость – чуть ли не синонимы. Но это очень разные вещи.

Андраса вы уже видели в глазах женщины с поясом смертника на теле. Вы видели его, когда она посмотрела в глаза испуганной, заплаканной девочки и улыбнулась. Андрас – это ненависть некрофильского характера. Если интересно, самый знаменитый одержимец им – Адольф Гитлер. При всей своей «любви» к Германии, такая любовь ничем не отличалась от ненависти. Подсознательно он желал уничтожить собственную страну и действительно сделал это. Он желал уничтожить жизнь. Когда он орал свои проповеди с трибуны, всё больше приходя в ярость, то испытывал упоение, сходное с сексуальным возбуждением.

Это любовь к смерти, к деградации. Это ненависть ко всему живому. Андрас берет огромный меч, поднимает его над сердцем человека и делит его надвое. Отныне одна его часть ненавидит жизнь, а другая восхваляет смерть. Большинство одержимых им как бы двулики.

Я заподозрил его, когда увидел предсмертную записку. Кто может, желая бессмертия человеку, убить его? Кто наступит на пальцы девочке, которая хочет жить? Кто будет видеть в суициде поэзию, любуясь им?

Демоны бывают разными по своей величине. Александру пока нельзя подпускать к Андрасу такого уровня, она не справится с ним. Когда у ненависти есть причина, это не всегда демон, а чаще всего лишь бес. Но когда причина ненависти – сама жизнь, это говорит о величине разума и самой твари. Тот, на кого я напал сейчас – большой. Он больше, чем тот, что мы видели в самолете. Намного больше.

Подобные особи попадаются очень редко, потому что чаще всего Андрас вселяется в целое социальное движение. Если вы видите, как в деструктивной ненависти толпа пытается разорвать кого-то на части, знайте, что это – Андрас. Бессмысленная ненависть целой нации к другой нации – тоже он. То есть, он довольно масштабен. Но сейчас демон подобной конфигурации сидит в одном единственном человеке.

Я понятия не имел, какой нужен рассудок, чтобы вместить его в себя. Поистине – личность незаурядная.

Александра права – нынешний убийца на меня очень похож. Возможно, он заражен демоном от рождения.



В это самое время, пока Кристиан только выдвигался в сторону отеля на Светланской улице, Саше пришло еще одно письмо от незнакомца.



Давай сделку? – написал он. – Ты мне честно расскажешь, что тебя мучает по ночам, а взамен я завтра покажу тебе свое лицо. Клянусь. Ты ничего не теряешь, в любом случае. Наоборот, у тебя будет шанс схватить меня.



Саша: Где подвох?



Только в том, что ты должна рассказать мне правду.



Саша посмотрела в окно. Улица потемнела, вечер наступил быстро. Стояла такая мгла, что она не видела соседнего дома, который стоял через дорогу. Показалось, что снег съел мир и ничего не осталось. Ей стало зябко.

Она вспомнила заплаканные глаза девочки в салоне самолета. Она вспомнила улыбку, с которой Кристиан протыкал глаза женщине и ее крик. То, как ее сообщницу упаковали в ящик, будто это был какой-то манекен…

Саша: Мне нельзя рассказывать всего.



Хорошо, – написал он. – Мне интересны только твои чувства. Выговариваться будет трудно, но я помогу тебе.



Ощутив жуткое одиночество, она начала писать сообщение, прекрасно понимая, что ей не поверят, если она напишет неправду.

Саша: Недавно на моих глазах чуть не убили детей. Я помню, как тряслись ручки той девочки. Как она плакала и звала маму. Еще я помню, как выглядит лицо маленького мальчика, которого накачали наркотиками. Этот ужас и отчаяние на грани с возможным для понимания. Его маленькое, словно бы полумертвое личико ни на что не реагировало, а глаза были такими большими-большими и полными печального удивления. Нет ничего больнее, чем смотреть в такие глаза. Это выжигает душу в тебе самом…

И за последние месяцы я видела лики зла и смерти… И даже то, что мне удалось помочь предотвратить катастрофу, ничего не изменило, потому что одна мысль теперь не дает мне покоя. Сколько таких детей по всему миру? Детей, которым никто не помог… Я думаю об этом и не могу уснуть. Мне хочется кричать. Тогда я, сжав кулаки, кричу в подушку от бессилия и ярости.



Скажи, когда ты видела детей, тебе хотелось обнять их и утешить?



Саша: Конечно.



И ты думала, что отдашь жизнь за каждого из них?



Саша: Да, я думала об этом.