Бестиарий

* * *


– Я хочу поговорить с вами о Боге, – Фишер с бесцеремонностью устроился в кресле рядом с мужчиной, закинув ногу на ногу, и стал неторопливо расстегивать чехол в руках. Собеседник процедил с сильным акцентом ругательство, плохо поддающееся расшифровке на слух.

– Говорят, в падающем самолете нет атеистов. Врут. Один всё же найдется, – широкая улыбка Кристиана показалась мужчине демонической.

Когда он вновь предпринял попытку угрожать, красноречиво потянувшись к кнопке на наушнике, детектив остановил его, схватив за запястье и мрачно посмотрел ему в глаза, да так, что он на секунду его собеседник оцепенел:

– Не мешай нам беседовать!

Мужчина повиновался. Фишер продолжил:

– Мне нравится ваша религия. Правда. Она имеет много общего с моим мировоззрением. Раньше самой кровавой религией я считал христианство, но ваша трактовка ислама… это шедевр, и я перед ним преклоняюсь. Вы же открыто признаете, что ваш бог любит насилие. Вы сделали из этого целый культ. А христиане врут, что их бог – любовь, лицемерно поклоняясь тому, кого распяли и не понимая, что для молитвы следовало бы снять его с креста. Ибо он воскрес, а не остался висеть там. Только вы осмелились понять, что ваш бог – Сатана. Потому что он и есть бог материального мира. Оглянитесь, – он с улыбкой посмотрел вокруг, – видите, сколько тут безбожников? Буквально каждый, включая маленьких детей. И вы имеете смелость осознать это. И забирать души во славу Сатаны.

– Ты ответишь за свои мерзкие слова…

Он не мог пошевелиться, и не мог понять, почему. Ощущение, похожее на легкий сонный паралич или глубокий транс сковали его тело. И когда, кстати, этот псих успел снять линзы с глаз? Что-то в его глазах показалось ему странным, но происходящее очень плохо откладывалось в его голове. Слова на губах вязли, и его начинал бить озноб, точно в салоне стало холодно. Иногда ему хотелось смеяться. Изнутри него начинало рваться что-то истерическое, нервное, неконтролируемое. Словно из самой диафрагмы норовили вырваться демонята – маленькие, уродливые и бессмысленные.

– Но я не сказал ничего такого, что могло бы обидеть тебя, – продолжил Фишер мягко. – Вы приносите вашему богу человеческие жертвы? Конечно, приносите. Вам бы позавидовали даже жрецы майя. Тысячи детей, женщин и мужчин вы кладете на его алтарь. Вы получаете деньги от сильных мира сего на оружие? Конечно, получаете. Вы – одна из самых спонсируемых в мире сил, потому что у части из вас есть доступ к прекрасным месторождениям нефти. Вам покровительствует Маммон. А что вам обещают за суицид? Ад, конечно.

– Я не суицидник, я – тот, кто верен Аллаху. Мне обещано место в небесных садах и на райских пляжах.

– Как ни крути, ты себя убиваешь. Это суицид. Ад – это место, где живут демоны, соблазнители и прочая свита Сатаны. А кто такие женщины? И кто будет встречать вас в раю, потчуя вкусным мясом, вином и ублажая вас? Искусительницы.

– Это будут святые девственницы… Нам будет позволено это. Мы страдаем за подвиг!

– Может ли закон нарушить сам себя?

Он смотрел на Кристиана почти с бешенством.

– Не может. Может ли Аллах нарушить сам себя и своё слово? Не может, ибо он не может уничтожить сам себя. Поэтому он не может на земле объявить женщин искусительницами и существами ада, а на небесах объявить их святыми слугами героев Аллаха. Да и может ли святая женщина выполнять то, что живет в твоих грязных, развратных фантазиях, о которых ты мыслил бессонными ночами? Получается, только Сатана мог вас потчевать такой наградой.

– Враг всех людей внушил тебе эти слова. Я не так умен, как ты. Но если бы тут был мой наставник и учитель, то он немедленно избил бы тебя.

– Но не до смерти… Нет. Потом он бы дал мне пищу и говорил бы со мной кротко и ласково. Я знаю. Со мной так пытались взаимодействовать. Знаешь, что я сделал со своим учителем? Я вырвал его глаза… Ну, честное слово, перестаньте притворяться, будто вы любите Аллаха! Признайте, что вам нравится смерть, – Крис нагнулся к нему. – Нравится же… Только представь, что тут начнется, если ты отдашь команду. Твое сердце взорвется одновременно страхом, благоговением и ликованием. Ты – герой! Ты исполнил волю своего бога! И ты, согласно его велению, попадешь в ад. Как в ад попадет всякий христианин, оправдывающий убийство и занимающийся им. Я, например, туда попаду. Даже знаю, на какой круг, – улыбка Фишера казалась практически безумной.

– Коран говорит убивать неверных…

– Правильно говорит, – торжествующе сказал Кристиан. – Так говорит слово бога. Так велит дьявол. Убейте, сломайте то, что мне неугодно, уничтожьте мерзость перед глазами моими, бойтесь моего гнева. Потом в конце он обещает уничтожить Землю, спалив ее дотла и устроив большую вечеринку в виде Страшного суда. Нет-нет, он – не Сатана, все сходства и совпадения имен случайны… Я уже сказал – я восхищен вашей честностью. Большинство религий прикрывает насилие светлыми намерениями, а вам просто нравится убивать и насиловать.

Градус ненависти рос. Казалось, воздух вокруг Кристиана накалился, и казалось удивительным то, что детектив еще был жив.

– А знаешь, что самое странное? Что находятся светлые люди. Эти истинные христиане и люди, истинно любящие Аллаха, это истинные люди веры, какой бы она не была, и они умеют любить мир. Представляешь, такие правда есть. Их веру невозможно ни убить, ни оскорбить. Странно, но они никогда не обижаются на богохульство, потому что понимают, что господь слишком велик, чтобы обращать внимание на раба, который от невежества что-то говорит о нём нелестное. Странно, но они понимают простую истину, что бог – это закон. Точка. Никаких примесей. Бог – это воздух, небо, земля, я и ты, этот самолет и даже бомба в нём. Эти истинные люди веры, которых нам с тобой не понять, даже не заморачиваются вопросами, попадут они в рай или в ад, потому что вся их жизнь наполнена уже любовью к богу. Они уже на своем месте, тут, на Земле. Наверное, потому, что у них есть сердце… Меня смущает мысль, что они могут быть прямо здесь, на борту самолета. И такой, как я или ты, в слепом поклонении Сатане, может просто убить их. Не думаю, что они обиделись бы даже на это, но лично меня такой расклад не устраивает… Поэтому, друг мой, сейчас я тебя съем.

Он сказал последнюю фразу так серьезно и задумчиво, что на секунду собеседник поверил ему.



Когда шахидка подходила к креслу своего куратора с целью поинтересоваться, почему тот молчит, она заметила, что он сидит, отрешенно опустив на грудь голову. Приблизилась к нему, она на секунду подумала, что он – умер, но эта тревожная мысль не подтвердилась, когда женщина села рядом с ним – лицо ее напарника по суициду странно побледнело, глаза были широко раскрыты, но он все же пребывал в сознании, похожем на кататонию. Не успела шахидка помчаться в другой конец салона, чтобы подать своей соседке сигнал о начале действий – сейчас или никогда, как тяжелая ладонь легла на ее плечо, и она увидела перед собой поразительно красивого молодого человека. Его внешность показалась ей неуместной и попросту невежливой в тревожной, трагической ситуации. Она тут с духом намеревается пожертвовать собой, а здесь возник этот бледнолицый с чернющими глазами. Прежде, чем она сказала хоть слово, она ощутила укол в руку и, спустя несколько секунд, растерянно опустилась рядом со своим куратором. Она открыла рот, но ничего не смогла произнести.

Окружающие, кстати, ничего необычного не заметили. Никто не понял, почему и каким образом женщина уснула рядом со своим соседом.

И всё, наверное, закончилось бы тихо, красиво, как и рассчитывал Кристиан, но неприятности начались, когда какая-то пассажирка заверещала на весь салон:

– Бомба! У нее под курткой!

Кристиан в это время как раз подходил к третьей самоубийце. Его реакция оказалась в тот момент куда быстрее, чем у нее. Пока женщина в отчаянной панике нащупывала у себя на запястье браслет с кнопкой взрыва, Кристиан вытащил пистолет, прицелился и оглушительно выстрелил. Фишер выбрал руку. Он знал – если задеть голову, женщина упадет раньше, чем он ее поймает. К тому же, он нарочно не трогал ее – существовал шанс, что она знает, как обезвредить взрывчатку и, вообще, найти её на теле девушек. Попасть в быстро движущуюся мишень с такого расстояния было не просто, но пуля все же задела ладонь женщины. Моменты боли – драгоценное время паузы, и он пользуется ими, чтобы ударить ее по голове и подхватить второй рукой.

– Всем сохранять спокойствие! Идет операция по предотвращению террористического акта! Сидите на местах и не двигайтесь, – громко и четко произнес Кристиан.

Стюардесса умчалась в кабинку пилота. Детектив, усадив бесчувственную женщину на свободное сиденье, прошел за ней. Девушка немедленно пропустила молодого мужчину с пистолетом в руке – оружие действует на некоторых людей, как паралитик, от страха она не различила травматический от боевого.

– Запросите посадку в первом попавшемся аэропорту, – спокойно и отчетливо выговорил Кристиан. – На борту обезврежены два террориста. Третья находится без сознания.

– А вы, вообще, кто такой? – спросил пилот, посмотрев на Кристиана немигающим, внимательным взглядом.

– Сознательный гражданин. Это имеет значение прямо сейчас?

Пришлось пилоту признать, что не имеет.


Фишер знал, как собирать некоторые бомбы, он разбирался в их устройстве, но сам никогда не обезвреживал и, скорее, доверил бы это дело профессионалу. Вот только, разумеется, никто в салоне не имел представления, как это сделать.

Он вернулся к шахидке и написал Саше: «Выходи к нашему месту».

Похлопав по щекам шахидку, Кристиан привел ее в чувство. По-русски она говорила замечательно. Сначала, конечно, ничего объяснять не хотела, и детектив, нимало не переживая, что делает это на виду у пассажиров, вытащил из кармана невесть откуда у него имеющуюся иглу и поднес к глазу шахидки. Голос прозвучал невероятно благожелательно:

– Не расслышал, что вы сказали. Где взрывчатка? Сверкая темно-карими глазами, она шумно дышала, но молчала.

– Помоги мне, – скомандовал Кристиан подошедшей заплаканной Саше, кивнув в сторону пленницы. – Эти двое уже никому не навредят. Третья нужна в сознании. Это реально или мне ее пытать?

Саша сделалась серьезной и сосредоточенной, машинально вытащила из заднего кармана джинсов свой блокнотик, ручку – мысли лучше складывались, когда она писала. Сканируя женщину непривычно жестким, мертвым, как у самого Кристиана, взглядом, она отсеивала ненужную информацию.

– Она научена терпеть пытки. Бомба взорвется только по ее сигналу… нет. Сама. Взорвётся через… – Саша прищурилась, глядя на женщину и изучая её мимическую реакцию на всё, что она говорит. – Двадцать… Нет, пятнадцать… Боже мой, десять минут?

– Не отвлекайся, Александра!

– Как она это делает? Я буду говорить только с ней, – неожиданно подала голос шахидка.

Никогда еще он не видел свою помощницу такой собранной, раньше ее манипуляция не была столь продуманной. Она заговорила неторопливо, не отрывая контакта глазами с женщиной.

– Лжете. Вы торжествуете, ведь через считанные минуты всё закончится. И, хотя в ваше сознание закрадывается мысль, что близко спасение и существует альтернативный вариант – оставить себя в живых – вы гоните это прочь. Ведь вас учили, как действовать. Вы знаете, что люди будут с вами говорить, если поймают, начнут искать слабости. Жалкие, думаете вы, твари, прозябающие без цели в грехе и безбожии. Ваша любовь к Аллаху велика, и он взирает на вас, думаете вы. Но правда в том, – продолжила Саша, садясь прямо перед ней, – что сейчас на вас смотрю только я, этот человек и остальные люди в салоне.

В эту секунду на шахидку смотрела испуганно девочка, сидевшая на коленях у бабушки. Надменная, холодная улыбка коснулась губ женщины. И Саша, увидев этот взгляд, скомандовала:

– Ничего не получится. Действуй, Крис!



Мне неизвестно, из какой организации эти девиантные образцы человеческой расы. Моё задание – не уничтожить бомбы, а захватить конкретную цель. У меня было лишь её описание и требование вернуть беглянку. А оказалось всё куда сложнее…

Каждая террористическая ячейка имеет стандартную иерархическую систему тоталитарного типа. Человек на верхушке всегда невидим. Это образованный, состоятельный, чрезвычайно хорошо натасканный бизнесмен, и единственный бог, которому он поклоняется, что бы он ни говорил сам себе – золотой телец. Но никому ниже по иерархии это точно неизвестно. Люди под верхушкой – наставники, учителя, идеологические стержни и солдаты, которые и являются воспитателями целых поколений террористов. Детей отбирают с малого возраста. Редко тренируют и вербуют взрослых людей. Если такое и происходит, то чаще всего их используют, как расходный материал, и никогда им не доверяют, поэтому вклиниться туда агентом почти невозможно. Каждый проверенный человек выращен там чуть ли не с рождения. С малого возраста детям внушают определенные идеологические стандарты – простые, жесткие, бескомпромиссные. Стиль воспитания программируется учителями и более образованными пастырями пирамиды. Бывает и так, что изначально вербовщиками позиция секты преподносится исключительно, как миролюбивая. Мастера своего дела способны убедить слабый, скептический разум в данном абсурде.

Обо всём этом стаду жертв на закланье неизвестно. Им положено понимать самый минимум. Существо, сидящее передо мной – это с детства окончательно и бесповоротно сломанная, мертвая личность, запрограммированное животное без жалости, с искалеченными естественными инстинктами. Эта женщина никогда не станет защищать своего родного ребенка, потому что так воспитываются звери – без внимания и заботы.



Саша, читая пленницу, упала в нее слишком сильно, и оказалась к ней близко. У женщины были ярко накрашены ногти, Фишер запоздало понял, что это было сделано с умыслом. На них прикреплялись крошечные, тонкие лезвия. Видимо, помощница Кристиана чем-то особенно сильно не понравилась шахидке, потому что она, резко потянувшись, выцарапала бы ей глаза, если бы шустрая девушка не отшатнулась назад. Когти шахидки полоснули Сашу по виску и щеке, оставив глубокие шрамы, а второй рукой смертница сделать ничего себе не успела, потому что Кристиан перехватил ее и вонзил женщине иглу в глаз. Тот с хлюпаньем лопнул, Саша, закрыв рот руками, судорожно отвернулась.

– Как обезвредить бомбу и где она? – сдавливая шею и нацеливаясь на второй зрачок, спросил Фишер.

В салоне начиналось беспокойство, кто-то истерично зарыдал, кто-то при виде насилия пришел в странное возбуждение, очень раздражающе вслух молился какой-то парень, перевирая «Отче наш». Саша поднялась, прижимая к сильно окровавленной щеке край своего свитера.

– Прошу вас, содействуйте нам! Чем спокойнее вы держитесь, тем легче будет обезвредить бомбу. Человек рядом со мной специально обучен. Советую не смотреть на происходящее и обратить внимание на близких вам людей, а также на соседей. Давайте сохранять мужество.

Она загородила собой Кристиана, ее успокаивающий голос, ровный тон и взгляд, который словно бы проникал в душу каждому, одновременно казались неуместными, но странным образом действовали на людей умиротворяюще.

Второй глаз шахидки вытек наружу разноцветным, густым киселем…

– Знаете, что еще более неприятно, чем медленно выколотые зрачки? – ласково прошептал женщине Фишер на ухо. – Иглы внутри уха. Я обладаю навыками хирурга, и знаю способ воткнуть ее так, чтобы вы не потеряли слух. Удивительно, но при этом вы будете отчетливо слышать, как острие, – он коснулся мочки уха своей пленницы, – практически входит в мозг. А еще знаете, что? Я понял, как обезвредить бомбу, но способ рискованный. Если вы не заговорите и вынудите меня действовать самому, я вас не убью, а просто сильно стукну по голове. Убью потом. Медленно. Вы будете умирать не меньше месяца, а моя фантазия неистощима на пытки, я питаю к ним своеобразный интерес. Во мне просыпается художник, бывает сложно остановиться. Вот как сейчас…

Шахидка часто-часто дышала. Кристиан говорил быстро, и что-то в его тоне заставило ее понимать – он не лжет. Он был физически не способен убедительно врать и притворяться, а еще – дикое, плотоядное страстное нечто звучало в его голосе хриплым вожделением.

Игла почти ласково коснулась края ушного прохода, дразня, лаская и угрожая одновременно.

– О, Аллах, прости меня, я слабая женщина, недостойная раба твоя… – неожиданно жалобно пролепетала смертница. – Я скажу тебе, дьявол! Я скажу, убери иглу!

– Внимательно слушаю, – Кристиан и не подумал отвести руку от уха, начал больно, до крови покалывать его.

– Это цилиндры двуперекиси ацетона. К массе снарядов в цилиндрах ведут провода, которые соединяются у лампы накаливания. Если отрезать контакт, произойдет взрыв. Ты должен, проклятый дьявол, вырвать единственный детонатор, бомба не на радиоуправлении. И она… внутри у меня.

– Внутри? Ты же не жрала взрывчатку, идиотка?

– Нет, – в ее голосе ощущались ярость и стыд.

– Понятно. А вторая?

– Вторая с поясом. У неё заряд сильнее, он под курткой. Она сама делала взрывчатку… я ничего не знаю…

Кристиан почти сидел на смертнице целиком, не позволяя ей шевелиться. Он отвел иглу, взял в руку запястье своей пленницы, рассматривая тяжелый браслет, от которого под темное одеяние тянулись едва заметные провода.

– Ты спаслась, и я буду милостив тебе, – холодно сказал Кристиан шахидке.

Он с силой ударил ее по голове рукояткой пистолета и обернулся:

– Мне нужно в грузовой отсек.