Бестиарий

– В них нет ничего особенного…

– Теперь опять обрати внимание на это, – протянул Фишер со вздохом, и добавил нетерпеливо: – На нём нет снега видишь?

Саша округлила глаза, моментально позабыв про свое положение, злость и что-либо еще, кроме очевидного, ослепительного озарения:

– Он приходил!

– Ночью была метель, когда я тебя поймал. Убийца явился на кладбище сразу же после мести, словно отчитывался, как ты и указала в портрете. Он что-то положил на надгробный камень. По размерам напоминает сумку или пакет. Оно находилось здесь, пока шел снег, а потом могло упасть от порыва ветра или кто-то забрал его. Затем снег перестал.

Саша оглядывалась, побуждаемая проснувшимся, холодным рассудком.

– Но почему вокруг нет следов? – строго спросила она.

– Их замело. Я помню, ветер был сильный, – детектив обошёл надгробие и внезапно сказал: – А вот и оно.

Он поднял с земли белый пакет, в котором было нечто, по размерам и габаритам напоминающее коробку от пиццы.

– Подарок, – улыбнулся Кристиан. – Люблю сантиментальных убийц.

– Ничего себе, – Саша улыбнулась. – Интересно, что там?



Я внимательно посмотрел на неё в ту секунду – уставшую, замёрзшую, заплаканную. Не могу читать её мимику, но, вероятно, она разделяет со мной радость от находки. Если бы я был способен испытывать эту радость…

Да. Глаза её горят, и это – не отсвет фонарей. Но я не верю ей, она может притворяться. Жаль, если так.



Саша не притворялась, она смотрела на коробку с хищной заинтересованностью.

– Отойди от меня на всякий случай, – Кристиан аккуратно вытащил белую коробку. Сначала Фишер очень внимательно её рассмотрел, а затем, достав из кармана перчатки и надев их, приоткрыл. Глаза его вспыхнули от удовлетворения. – Символично!

– Что там? – нетерпеливо спросила Саша.

– Свадебное платье, – ответил Фишер, переглянувшись с ней и улыбнувшись. – Сейчас мы заставим его говорить.

– То есть, я не ошиблась… – облегчённо выдохнула Саша. – И ты не убьёшь меня за попытку побега, да?

– Ты не хотела меня предать, ты опасалась за свою жизнь, так что я ничего тебе в этот раз не сделаю. Но недоверие к себе является дефектом в работе, Александра, – назидательно заметил Кристиан, посмотрев ей в глаза. – Боюсь, ты раздражаешь меня достаточно для того, чтобы в следующий раз я выстрелил. Не в тебя, конечно, но на время ты сделаешься заикой.

Она, гордо кивнув, ответила:

– Не напугал!

Она сделала это зря. Детектив молниеносно вытащил из кобуры пистолет и, прицелившись в голову девушки, хладнокровно спустил курок. Расстояние между ней и дулом оружия было почти минимальным, и руку Кристиан не отводил. В самую секунду выстрела Саша пребывала в уверенности – он не промахнется. Она смотрела в его спокойное, едва тронутое рябью злобы, лицо…

Пуля каким-то чудом пролетела мимо. Девушка судорожно вздохнула, округлив глаза, не до конца веря, что еще жива.

– Я не умею лгать, плохо считываю эмоции, а потому психологические игры меня раздражают. Ты можешь играть со мной, если хочешь, притворяться и лгать, при этом правила очень просты: ты провоцируешь меня на некое действие, рассчитывая, что я не осмелюсь его совершить, но я его всё же совершаю. Теперь, когда этот момент уточнен, предлагаю вернуться к работе.

– Д-довольно скучная и п-поверхностная тактика, – всё-таки хватая ртом воздух и немного заикаясь, прошипела Саша.

– Не обольщайся, в мои планы не входит впечатлить тебя. Ты просто инструмент. А теперь, давай попробуем найти кого-нибудь, кто здесь часто бывает и следит за посетителями.

– Например, кого?

– У города есть глаза. Это касается не только электронных камер. В каждом уголке Москвы у меня есть знакомые, которые со мной регулярно сотрудничают. Если повезёт, один из них окажется здесь.

Саша шагала вслед за Кристианом, но не на выход с кладбища, а к свалке, куда выбрасывают старые венки, букеты и прочую, отжившую свое, церемониальную траурную атрибутику. Там они нашли лишь одного человека. Вернее, ногу, обутую в полуразложившийся кроссовок.

«И я, как он, не имею своего жилья и пристанища в мире. Но у меня меньше жизнелюбия, чтобы не убивать себя. Во мне больше эгоизма и гордости. Я не испытываю отвращения к таким, как он. Потому что он, подобно мне, был когда-то ребенком, на которого кто-то возлагал надежды. Потому что и он любил когда-то или любит сейчас, надеялся или надеется… И мне не жаль его. Мы занимаем одно место с ним в мире».

Саша нагнулась и голыми руками стала разбирать мусор и ветки, пока не добралась до грязного ватника и не потрясла за плечо нищего. Из-под кипы еловых лап и венков испуганно высунулась голова в черной шапке. Бродяга обвел пришедших воспаленным взглядом покрасневших глаз и, заикаясь, пробормотал:

– Чего вам?

– Простите, что беспокоим, – начала Саша вежливо и серьезно, опередив Кристиана. – Скажите, пожалуйста, вы были здесь два дня назад?

– Так… так…, – было видно, что бродяга усиленно соображает. – Два дня… Ой, – он посмотрел на детектива, – здрасьте!

– Давно не виделись. На рассвете сюда должен был приехать человек или двое. Они положили на одну из могил этот пакет. Не видел? – спросил Кристиан.


– Может, и видел, – взглянув на пакет, ответил нищий.

Кристиан молча вытащил две сотенных купюры и дал ему одну:

– Слушаю внимательно.

– А я специально следил, – похвастался бродяга. – В общем, часов в семь утра подъехала машина… номера не запомнил. Чёрная субару. На вид ей уже года два должно быть. Оттуда вышли двое. Одного точно хорошо запомнил, потому что у него рука деревянная. Инвалид. И с ним молодой парень. Только лиц не разглядел, они шарфами закрывались. Подошли к могиле, там долго стояли. Потом обнялись, оставили там эту коробку и ушли. Тот, который без руки, даже плакал у могилы. Я, вообще-то себе её забрать хотел сначала, но на кой мне свадебное платье сдалось? Оставил.

– Деревянная рука, – Саша посмотрела на Кристиана блестящими от восторга глазами. – Значит… это тот прапорщик, который считается погибшим. Слушайте, а они стояли только у одной могилы?

– А интересно, почему вы спросили, девушка? – усмехнулся бродяга. – Нет. Тот, однорукий, еще долго стоял около могилы парня. Я думал, они мне на выпивку подадут, ждал их потом у выхода, но они очень быстро прошли мимо меня, и старый инвалид так посмотрел на меня, словно понял, что я слежу за ними. Так что я, может, рисковал даже.

Кристиан отдал ему вторую купюру.

– Спасибо, – произнёс он. – Почему в приют не поехал сегодня?

– Так там зимой мест, считай, нет. И там на время оставляют. А пока ждёшь, чтобы место освободилось, околеешь ведь от холода. Мне под ёлками и снегом ничего, кстати… нормально, – он беззаботно махнул рукой. – Может, и до весны доживу.



Большинство зла в этом мире происходит с одобрения законопослушных граждан, которые предпочитают не вмешиваться. Это и есть корм для демонов.



Саша медленно пошла следом за Кристианом, порой оборачиваясь на бродягу. Его эмоции были похожи на нефть: биение сердца – работа старого мотора, который давно забросили, и он бьется по инерции. Безысходность обнимает костлявыми ладонями за плечи душу, и та уснула в ледяных объятиях. Слепой его взор смотрит вслед Саше, он бессмысленный и тусклый. Страшную боль вызывает этот взор, но она не противится ей. С неохотой отвернувшись, девушка медленно побрела вперед, зачерпнув в ладони охапку снега. Сжимала, пока пальцы не стало ломить, будто по ним били молотком.

Кристиан сел за руль, и Саша, понуро устроившись на пассажирском сиденье, сонно потерла глаза.

– Теперь его имущество – холод и воспоминания, – бормотала она себе под нос. – С каждым годом почему-то воспоминаний остается меньше. У него есть дети. Он засыпает с фото, там двое детишек, мальчик и девочка. Может, они и выгнали его. А может – с ними что-то случилось. У каждого из бродяг за плечами своя траектория падения, свой реквием по мечте. Глядя в глаза каждому из них, я чувствую… словно небо начинает дрожать. На самом деле оно всегда дрожит, но я чувствую это, только глядя им в глаза. И тогда мне кажется, что мы все в аду, – Саша рассматривала свои ладони. Она не знала, зачем говорит всё это, но чувствовала себя переполненным сосудом, и не могла молчать. – Так просто сказать – «они сами виноваты». Ведь никто из них, говорящих подобным образом, не поднимался из самого низа, когда у тебя нет ничего и никого. Первое время после падения всё, что остается – надеяться, что тебе подадут. И ты думаешь – я накоплю денег, смогу вернуть документы, найти работу. Но не выходит, потому что тебя, например, грабят. А грабят, потому что коршуны шныряют по всем углам города, высматривая добычу, и нищие – легкая добыча. На них – всем плевать, либо их используют, как рабочую силу, либо избивают и грабят. А надо как-то выживать, и каждый из них держится за надежду. Но зимой это особенно трудно. Холод подкрадывается, начиная с октября, – Саша поежилась, голос её дрогнул. – И чтобы согреться, они начинают пить. И привыкают. А потом… а потом ничего, кроме этого уже не остается. «Сами виноваты» – это слова, который произносит человек, выстраивая себе ими дорогу в ад, – последнее она выпалила с нервной страстностью.

Затем она неожиданно заплакала. Саша ненавидела себя за эти несдержанные слезы, за свою вечную чувствительность, но увиденный нищий с фотографией детей оказался последней каплей для её самообладания. Она ненавидела себя за то, что эти слезы видит Кристиан, которому наверняка нравится заставать людей в таких состояниях. Она ненавидела его молчание. Она бы и сама хотела молчать, но слова лились из неё, как кровь из открытой раны.

Детектив неторопливо вытащил из портфеля упаковку салфеток и протянул ее Саше. Видя, что та отказывается брать салфетки из его рук, он положил их ей на колени.

– Ты не представляешь, как тебе повезло, – тихо произнес Фишер.

– Ты издеваешься?!

– Сама подумай, Александра. Мы живём в мире, где не чувствовать, быть эффективным, хладнокровным и безразличным – единственный способ выжить. Ты лишаешься способности, собственно, ощущать себя живым, а взамен приобретаешь щит безразличия. Это и есть смерть. Это и значит – продать душу дьяволу. И по улицам ходят мёртвые. А ты – жива. Вот почему тебе больно. Ты чувствуешь столько всего, столько разных оттенков, подмечаешь невероятно малые детали, сущие мелочи. Да, это не всегда приятно. Но я лишён этого света, – Кристиан усмехнулся, – а тебе досталось его так много. Делись им, и будет не так плохо. И тебе и мне выгода.

– Эта манипуляция со мной не сработает, – прошептала Саша, принципиально не трогая салфетки.

– Ты прекрасно понимаешь, что я не манипулирую. Просто принять не хочешь.

Снова начинался снег, Саша безучастно смотрела, как он бьется в лобовое стекло. Ей страшно хотелось перестать думать и надолго уснуть, но размышления возвращались к парню убитой девушки.

Закрыв глаза, она откинулась на мягкую спинку сиденья.

«Я вижу нож в своей руке. Я умею им пользоваться. Это было не раз – я поднимал и опускал его, острое лезвие вгрызалось в плоть металлическим клыком, высекая красную боль. Между нормальным человеком и убийцей есть грань, световой барьер. Я пересёк его и убиваю почти по привычке. Меня так учили, – Саша мысленно заставила себя переместиться вниманием к однорукому сообщнику. – Я виноват. Я должен был защищать, но не уберёг. Пролилось слишком много крови. Этот мир – несправедлив, и я зол на него. Хотя бы часть этой несправедливости должна быть исправлена. У меня больше ничего не осталось, мне нечего терять».

– Есть идеи, кто убийца? – спросила Саша тихо.

Пока Кристиан ехал, за окнами авто проплывали красные стены какого-то храма. В городе уже развесили декоративные оповещения о грядущем дне защитника Отечества, они переливались, мигали торжественно на унылых, пустых улицах.

– Определённо не Илья.

– Но мы же просмотрели всех знакомых его семьи.

– Он мог впервые познакомиться с кем-то в горячей точке. Там быстро становятся либо лучшими друзьями, либо врагами, – отмёл ее выводы Кристиан.

– Понятно. Ими обоими движет месть, – неторопливо бормотала Саша, сонно глядя перед собой. – Матвей, приехав, обнаружил, что младшая сестра Ильи погибла. Была изнасилована и убита. Не известно, где и как он познакомился с сообщником, но им обоим уже нечего терять. Так или иначе, в них загорелась идея мести. Это значит, что им нужно было понять, кто настоящий убийца. Они связались с парнем Василисы. Во время общения он мог рассказать им, как именно он бы хотел лишить жизни Артура. Расписал это в красках, даже не представляя, что подает идею убийцам. А они выполнили эту фантазию в точности. Потом приехали попрощаться на кладбище.

– Постой, – прервал её Кристиан. – Дмитрий – парень Василисы – самостоятельно принял решение сесть в тюрьму, верно?

– Верно.

– Ты это уже обосновала, я помню. Насколько я понимаю, эти оба не обрадуются, когда узнают, что за их преступление могут посадить невиновного?

– Но откуда они могут знать, что он, вообще, принял такое решение? – нахмурилась Саша. – Сейчас они, полагаю, уже уехали подальше от Москвы. Они закрыли историю, поставили точку. По их мнению, они исправили несправедливость, и теперь хотят оставить всё в прошлом. Точнее, это касается одного. Мы ничего не знаем об исполнителе. Если Василиса была ему дорога, то для него это тоже точка в истории. Но есть небольшая вероятность, что он с Василисой никак не связан.

– Ты сказала, что они уедут из Москвы? – внезапно переспросил Кристиан. – Понятно.

– Что тебе понятно? Почему ты повысил скорость?

– Хочу кое-что проверить. Нам нужно в агентство.