Белая мышь

– Расслабься, Матео, – прошептала она. – В чём дело, сынок?

– В Курсе милиция, они оцепили город, – сказал он. В сумерках он выглядел очень бледным. – Вам лучше туда не показываться.

Милиция. Нэнси ненавидела их почти так же сильно, как нацистов. Французские фашисты, которых правительство Виши и их немецкие хозяева одели, вооружили и отправили бороться с Сопротивлением.

– У вас с мамой всё в порядке? Вам что-нибудь нужно?

Мальчик замотал головой.

– Отец похвалил бы меня за то, что я вас предупредил, – решительно заявил он.

Нэнси выдавила из себя жалкое подобие той улыбки, которой она одарила бы такого мальчика год назад. Тогда её глаза ещё не видели столько крови. Но она постаралась улыбнуться как можно более искренне.

– Он бы гордился тобой. Спасибо тебе, что предупредил меня.

– Вы всё равно поедете, мадам? – посмотрел он по сторонам.

– Да, малыш. Мне нужно кое с кем встретиться.

Она завела двигатель и поехала, оставив его на обочине. Матео кашлянул.

– Но, Нэнси, мы могли бы перенести встречу.

Она надавила на газ, чувствуя биение своего сердца – спокойное и размеренное.

– Но, Матео, мне нужно выпить.



На площади никого не было. Центральное кафе было закрыто. Место встречи с Рене находилось в узком переулке, и было видно, что внутри горят лампы. Людей на улице почти не было – мимо них прошёл лишь один пожилой мужчина. Он съёжился от холода и искоса взглянул на них, когда они поравнялись с освещёнными окнами. Нэнси толкнула дверь. Посетителей негусто – всего четыре человека, и все – из милиции. За баром – хозяин заведения и девушка. Похоже, их контакт ещё не пришёл.

Нэнси выбрала стол в центре зала. К ним подошла девушка – высокая, худая и слишком молоденькая для такой работы. Взгляд у неё был бегающий.

– Коньяк, дорогая. Принеси целую бутылку, – сказала Нэнси.

– Чёрт, – сказал Матео, когда девушка, не ответив ни слова, пошла выполнять заказ.

– Что?

– Посмотри, что над баром.

Нэнси обернулась. Над барной стойкой висел её портрет с суммой награды за поимку.

Матео склонился к ней.

– Пойдем, Нэнси, пока ещё есть такая возможность.

Девушка вернулась и наполнила их рюмки.

– Прости, Матео, но я правда очень хочу выпить.

Она опрокинула рюмку, и девушка снова её наполнила.

– Как тебя зовут, дорогая?

– Энн, – шёпотом ответила та. У неё были грязные волосы, аккуратно зачёсанные назад, и чистые манжеты. Нэнси улыбнулась.

– Как у «Энн из Зелёных крыш»? Это моя любимая книга. Ты не читала?

Матео посмотрел по сторонам. Все теперь смотрели на них. Девушка покачала головой.

– Как невежливо с моей стороны. – Нэнси пихнула Матео, показывая, что под столом уже держит наготове пистолет. – Я должна представиться. Меня зовут Нэнси Уэйк. Это я на вашем плакате.

Девушка повернулась, посмотрела на плакат и снова на Нэнси.

– За вашу поимку предлагают очень много денег, мадам.

Нэнси кивнула с таким видом, словно впервые об этом задумалась.

– Да. А ты знаешь, почему гестапо такую щедрую награду предлагает за людей, подобных мне, Энн? Не для того, чтобы она вдохновляла немцев, нет. Те бы и бесплатно меня застрелили или сдали. Это для французов. Для французских трусов. Для тех мужчин и женщин, которые лучше будут слизывать дерьмо с нацистских сапог, чем встанут на свою защиту. Для французов, которые говорят, что любят свою страну и предают немцам лишь преступников, евреев и коммунистов. Такие вознаграждения лишают нас возможности доверять друзьям и соседям. Моего мужа сдал его же бесхребетный сотрудник. Но вот что: не удастся предателям потратить эти денежки, потому что мы их найдём – каждого вишиста, каждого милиционера – найдём и повесим их за их коротенькие предательские шейки.

Один из посетителей встал и потянулся за оружием. Нэнси развернулась и дважды выстрелила с бедра, как учили. Её жертва упала назад, снося стол и бокалы. Энн не закричала – лишь скрылась за стойкой.

Второго милицейского она расстреляла, пока он доставал из кобуры пистолет. Третий ринулся к ней с ножом. В милицию идут только трусы и отморозки, а у труса в поножовщине шансов нет. Нэнси воспользовалась инерцией его тела и лёгким ударом свалила его на пол, выкрутила руку, забрала нож и одним грациозным, почти танцевальным движением вонзила его ему в шею. А ведь когда-то она танцевала очень хорошо – с Анри под усыпанным звёздами небом. Мужчина закашлялся, и ей на лицо, словно капли летнего дождя, упали брызги его крови. Он затих.


Раз, два, три. Последнего убил Матео, когда тот бросился к двери, и вот его труп уже лежит перед ней. От человека до тела – за три секунды. В этом и состоит главный урок войны. Мы все лишь только мясо. Нэнси взяла рюмку и допила коньяк. Вещь!

Пока она отсчитывала купюры, чтобы расплатиться за алкоголь и побоище, дверь распахнулась и внутрь вошёл высокий худой блондин в чёрной куртке. Увидев на полу трупы, разбитые бокалы, Матео с пистолетом, Нэнси, оплачивающую счёт окровавленными руками, он рассмеялся – громко и от души.

– Слушайте, это гораздо лучше, чем нудятина с паролем! Я Рене. Если вы тут достаточно повеселились, пойдёмте со мной, заберёте вещи.

И Нэнси с Матео вышли за ним на тёмную улицу.



Геллер поблагодарил в трубку, не мешкая вышел в коридор и зашагал к кабинету Бёма. Он постучал и вошёл, не дожидаясь ответа. Бём сидел за столом с включённой лампой и читал пачку отчётов о противозаконных действиях. С каждым днём их становилось всё больше – грабежи, засады, антинемецкая публицистика, оскорбительные карикатуры Фюрера на стенах.

– Мадам Фиокка видели в Курсе, – сказал Геллер, как только Бём посмотрел на него.

– Когда?

– Только что. Она зашла в кафе с мужчиной не более десяти минут назад.

Бём встал и взял плащ. Геллер непонимающе смотрел на него.

– Вызывай машину, Геллер. Пусть отсюда за нами следует группа поддержки и дополнительно три отряда из казарм. Через час на каждом выезде из коммуны в полутора километрах от неё должны стоять блокпосты.

– Мы едем, господин майор? Сейчас?

На лице Бёма промелькнуло раздражение, но заговорил он спокойным тоном.

– Курсе всего в двадцати минутах езды на мощном автомобиле. У мадам Фиокка, очевидно, есть там важное дело. Мы выезжаем сейчас же. В этой войне уже слишком много времени упущено людьми, которые боялись действовать самостоятельно и решительно, Геллер. Моего имени среди них не будет.





47




Матео злился на неё. Нэнси ощущала исходящее от него раздражение, когда они садились в машину. Он был явно возмущён произошедшим в кафе и теперь бросал на неё гневные взгляды, как старая дева, недовольная, что племянница сидит за столом сгорбившись. Что его так вывело из себя? Он сам ненавидит милицию, а теперь её ряды уменьшились на четыре человека. Они умерли лёгкой смертью, их не вешали на глазах у семьи, не сводили с ума пытками в камерах гестапо.

Она так сильно погрузилась в свою злобу, что даже не замечала, какой дорогой вёл их Рене – куда-то в западном направлении, мимо буков и каштанов.

Подъехав к двухэтажному сараю, они выбрались из машины и пошли внутрь. Воздух был прохладным и сухим, пахло кожей и свежим сеном. Рене подвесил лампу на гвоздь между стойлами, потёр руки, отодвинул сено и потянул на себя крышку люка. Всё это время он что-то говорил – и это были не нервные попытки снискать расположение, а беззаботная весёлая болтовня. И если сцена в кафе возмутила Матео, то Рене она, казалось, лишь позабавила.

– Саутгейт договорился, и их сбросили ещё в феврале, но он сказал мне до дня «Д» никому их не показывать. Когда я услышал новость о высадке, у меня просто руки зачесались вам рассказать, но как я мог без приказа Саутгейта? Бедный Рене! Столько замечательных игрушек, которыми некому играть.

– Саутгейта взяли в марте в Клермоне.

Рене притих.

– Очень жаль. Хороший человек. Но ему не хватало вашего огня, командир Уэйк, – захихикал он.

Сняв с гвоздя лампу, он опустил её пониже, чтобы осветить для них подвал. Там лежало с дюжину обмотанных мешковиной тубусов. Нэнси не видела базук с тех пор, как месила гэмпширскую грязь в тренировочном лагере, но она мигом ощутила их смертоносный потенциал, ждущий своего часа под стойлами с лошадьми.

– Сколько амуниции есть в наличии?

– Достаточно для ликвидации батальона. – Он поймал её взгляд и пожал плечами. – Пятьдесят лент на каждую.

– Тогда давайте, чего ждать, – хмуро сказал Матео, и они начали вытаскивать гранатомёты по одному и складывать у двери.



Геллер нашёл прекрасного водителя, и шестнадцать километров до Курсе они преодолели менее чем за двадцать минут. По дороге Геллер в свете фонаря вслух читал Бёму отчёт разведки о коммуне и её обитателях. Когда он вошёл в кафе, из опрокинутой на столе бутылки бренди капали последние капли, смешиваясь с кровью убитого милиционера.

Владелец кафе, запинаясь, описал женщину, то, как произошли убийства, и мужчину, который пришёл к ней на встречу. Через полчаса Геллер сообщил, что заградительные посты расставлены, и Бём покинул эту сцену безумного представления Нэнси. Все эти странные встречи и совпадения… Он почти сочувствовал ей. Если бы он мог как-то связаться с ней, объяснить. В окнах домов зажигался свет. Геллер вышел за ним на площадь. Бём поднял голову и посмотрел в звёздное небо.

– Мне нужен рупор.

– Это займёт немного времени, господин майор.

Бём только кивнул, не отводя взгляда от неба. Казалось, он был глубоко погружён в свои мысли.



Мощность базук – даже завёрнутых в мешковину и пахнущих сеном и землёй – поражала воображение. Нэнси улыбнулась. Одной лентой можно взорвать бронированный джип, а если повезёт, вывести из строя целый танк. Для управления этой махиной требуются два человека, которых сначала нужно как следует обучить, чтобы они не взорвали друг друга. Это всё равно что пушку на плече нести.